"...Иной раз увидишь жестоковыйного юношу, который в зимнюю морозную пору, преодолевая скуку, сидит за учебной книгой. Из застуженного носа у него течет, но он не раньше догадается утереться носовым платком, чем мерзостная капля увлажнит страницу лежащей перед ним книги. Дать бы ему вместо книги сапожничий передник! А то еще черным как гагат ногтем, провонявшим навозом, отмечает понравившееся ему место в книге; без конца рассовывает между страницами соломинки, очевидно рассчитывая посредством соломы овладеть тем, чего память не удерживает. Но эти соломинки, которых желудок книги не переваривает, никто из нее не извлекает, и они, прежде всего, выпирают книгу из ее переплета, а в конце концов, преданные забвению, в самой книге и истлевают.
Не стесняется такой читатель и поедать овощи и сыр над раскрытой книгой, небрежно прихлебывая тут же из стакана, и так как у него нет под руками котомки для сбора подаяний, то и объедки остаются на книге. Он непрерывно болтает и переругивается с соседями и в разгаре аргументации, лишенной здравого смысла, забрызгивает слюной книгу, полуразвернутую у него на коленях. Чего более! вот уже он, расставив локти, склоняется над книгой, и за недолгим чтением следует долгий сон; а затем, чтобы выправить помятые страницы, перегибает листы в обратную сторону, к немалому ущербу для книги.
Но вот прошел дождь, распустились цветы на нашей земле и тогда этот школяр, скорее презиратель, чем обозреватель книг, пускается начинять свою книгу фиалками, первоцветом, розами, четырехлистником. Тут он станет перелистывать книги своими потными руками. Тут он перчатками, покрытыми собранной отовсюду пылью, запятнает блещущий белизною пергамент и пальцем, одетым ветхой кожей, будет водить от строки к строке. Тут при укусе блохи священная книга отбрасывается в сторону, а закроется едва-едва через месяц, когда одета таким толстым слоем пыли, что и закрыть ее нелегко.
Особенно же важно не подпускать к книгам бессовестных юнцов, которые, научившись начертанию букв, берутся, если дать им волю, за нелепое комментирование прекраснейших томов и заполняют каждое свободное место на полях чудовищными алфавитами; а если их воображению представится какой-нибудь другой вздор, то разнузданное перо немедленно ухватывается за возможность это нацарапать.
Такую пробу пера предпринимает каждый малограмотный латинист, софист, писец, и мы часто видели, как обезображены и обесценены этим превосходнейшие кодексы. Есть и такие книжные воры, которые увечат книги, отрезая с целью использования в качестве материала для своих писем боковые поля вплоть до самого текста или вырезая для различных надобностей свободные от текста листы, оставляемые в конце книги для ее сохранности. Этот род святотатства следовало бы воспретить под страхом анафемы."
(Ричард де Бери, "Филобиблон", 1345) avva.livejournal.com/3560893.html
Не стесняется такой читатель и поедать овощи и сыр над раскрытой книгой, небрежно прихлебывая тут же из стакана, и так как у него нет под руками котомки для сбора подаяний, то и объедки остаются на книге. Он непрерывно болтает и переругивается с соседями и в разгаре аргументации, лишенной здравого смысла, забрызгивает слюной книгу, полуразвернутую у него на коленях. Чего более! вот уже он, расставив локти, склоняется над книгой, и за недолгим чтением следует долгий сон; а затем, чтобы выправить помятые страницы, перегибает листы в обратную сторону, к немалому ущербу для книги.
Но вот прошел дождь, распустились цветы на нашей земле и тогда этот школяр, скорее презиратель, чем обозреватель книг, пускается начинять свою книгу фиалками, первоцветом, розами, четырехлистником. Тут он станет перелистывать книги своими потными руками. Тут он перчатками, покрытыми собранной отовсюду пылью, запятнает блещущий белизною пергамент и пальцем, одетым ветхой кожей, будет водить от строки к строке. Тут при укусе блохи священная книга отбрасывается в сторону, а закроется едва-едва через месяц, когда одета таким толстым слоем пыли, что и закрыть ее нелегко.
Особенно же важно не подпускать к книгам бессовестных юнцов, которые, научившись начертанию букв, берутся, если дать им волю, за нелепое комментирование прекраснейших томов и заполняют каждое свободное место на полях чудовищными алфавитами; а если их воображению представится какой-нибудь другой вздор, то разнузданное перо немедленно ухватывается за возможность это нацарапать.
Такую пробу пера предпринимает каждый малограмотный латинист, софист, писец, и мы часто видели, как обезображены и обесценены этим превосходнейшие кодексы. Есть и такие книжные воры, которые увечат книги, отрезая с целью использования в качестве материала для своих писем боковые поля вплоть до самого текста или вырезая для различных надобностей свободные от текста листы, оставляемые в конце книги для ее сохранности. Этот род святотатства следовало бы воспретить под страхом анафемы."
(Ричард де Бери, "Филобиблон", 1345) avva.livejournal.com/3560893.html