Некоторое время назад полиция искала меня в связи с одним документом, копию которого нужно было им передать.
Они не нашли меня по адресу прописки, поэтому позвонили, чтобы узнать, как меня можно найти. Я назвала им улицу и договорились встретиться на парковке у местного магазинчика. В конце телефонного разговора спрашиваю:
- А как я вас узнаю?
- Мы будем в полицейской машине.

===

Эрик Шмидт, генеральный прокурор штата Миссури, подал в суд на Китай, требуя компенцацию за ущерб, нанесённый штату короновирусом.
Китай подал встречный иск, требуя компенсации от штата Миссури за годы рабства негритянского населения.
Негры штата Миссури поддержали Китай.

===


К двадцати семи годам многие средневековые мужчины могли похвастать, что живы. Многие современные мужчины - что уехали от родителей. А чешский парень Зденек к этому возрасту стал начальником департамента крупного банка и ужасно гордился собой.
Тем большими были удивление и ужас Зденека, когда в один из прошлогодних вечеров на пороге его квартиры выросла полиция. Не зная за собой никакой вины, заслуживающей ареста, он доверчиво открыл дверь, и в следующий момент ему в нос упёрлось удостоверение комиссара полиции, затем ордер на обыск, а затем ему стало нехорошо, и он попросил разрешения присесть на стул.
- Зденек Новотный, вы подозреваетесь в ограблении банка двенадцатого сентября этого года. Вы имеете право хранить молчание, но лучше, если вы воспользуетесь правом говорить и во всём признаетесь, а также сдадите свою сообщницу. Это сильно упростит работу нам и уменьшит срок заключения вам.
- Ограбление банка?
- Именно так. Двое в масках - парень и девушка - совершили ограбление банка, где вы работаете начальником департамента. Хотите сказать, что не слышали про ограбление?
- Конечно, слышал. Но уверяю вас, что не имею к нему никакого отношения.
- Все так говорят. Убедить в этом прокурора и судью - задача посложнее. А улики неопровержимо указывают на вас.
- Улики? Какие улики? - пересохшим голосом спросил Зденек.
- Начнём с простого. Место работы вы не оспариваете, так?
- Так.
- Двенадцатого сентября вы взяли отгул по болезни. Так?
- Возможно.
- В отделении покажу справку от вашего врача. Идём далее. На месте преступления нашли несколько ваших волос. Такие же мы нашли в вашем кабинете, на вашем рабочем столе и в ваших документах на третьем этаже.
- Невозможно.
- Почему?
- Комиссар, я лысый... - с горечью в голосе сказал Зденек и, потянувшись к голове, аккуратно стянул с себя парик. Симпатичное молодое лицо с густыми блестящими волосами пропало, миру явилась шишковатая голова с огромной круглой лысиной, захватившей прочный плацдарм на макушке и ведущей наступление по трём фронтам - к ушам и затылку. - Это мой четвёртый парик. Я купил его в октябре. А новый кабинет получил в начале ноября. Так что если вы нашли там волосы, значит, это волосы с этого парика.
Комиссар изумлённо взял парик в руку, вывернул его наизнанку и выдернул несколько волосков из монтюра.
- Действительно, пришиты непрочно. Хм... А чек за покупку парика у вас сохранился?
- Должен был сохраниться. Кстати, для париков в основном используются женские волосы. Сообщница грабителя, видимо, сразу после ограбления пошла в салон, продала волосы, а я вскоре купил сделанній из них парик.
- Похоже на то, - сказал комиссар, внимательно изучив чек за покупку парика. - Что же. Вам всё же придётся проехать со мной в отделение для совершения формальностей, а все ваши парики отправим эксперту.
- Нет, комиссар. Только не это. Если вы заберёте все парики, лучше уж арестуйте, - взмолился Зденек. - Вице-президент банка - женщина, и я сделал всю свою карьеру благодаря её протекции. Посмотрите, на кого я похож без волос. Стоит мне один раз появиться в банке в таком виде - и карьере конец.
- Так купите новый парик.
- Парики под мою голову делаются под заказ - видите, она вся в шишках. Это займёт минимум два дня.
- Ну, раз вам нужна уважительная причина для отсутствия на работе, а мне нужно временно прикрыться перед начальством, наши интересы совпадают. Так и быть, задержу вас на сорок восемь часов. Кстати, в изоляторе сегодня макароны...

===

В сентябре 1993 года в отделение полиции сонного пригорода Хельсинки, где за месяц произошли только две драки да пяток мелких краж, поступил очень странный телефонный звонок. Юноша по имени Рику, всхлипывая, сообщил, что его преследуют неизвестные, которые уже подбросили в его почтовый ящик два конверта с нехорошими записками, что конверты чёрные как смоль, и что его обвиняют в каких-то жестоких преступлениях, а ему восемнадцать лет, и он в жизни мухи не обидел.
Приехав по вызову, констебль Миккола убедился, что рассказ юноши вроде бы соответствует действительности. Рику приехал в Хельсинки учиться в университете и снимал крохотную квартирку-студию с видом на парк - она была так мала, что Миккола смог изучить помещение, не сходя с места и только поворачиваясь вокруг своей оси. Собственно, в студии были кровать, шкаф с книгами, плита, умывальник и клетка с хмурым попугаем.
- Он обычно много разговаривает, но боится незнакомых людей, - зачем-то сообщил Рику.
Констебль Миккола поглядел на попугая и попросил у юноши анонимные письма. Рику сунул ему в руки два конверта, очень аккуратно кем-то сделанных из чёрной бумаги. На конвертах значилось: "Рику Сааринену, негодяю". Констебль достал из конвертов записки, написанные женским почерком, и брови его поползли вверх:
"Думаешь, сможешь и дальше резать беззащитных животных? Расплата ждёт тебя!"
"Мы всё видели, Сааринен. Ты погубил целую семью на прошлых выходных. Берегись, мы скоро придём!"
- У вас не было других питомцев, кроме этого попугая? - уточнил констебль, разглядывая юношу.
- Нет.
- Может быть, вы недавно бросили девушку?
- У меня ещё не было девушек, - покраснел Рику.
- Почему нет? Вы вроде спортивный малый.
- У меня не было девушек, тем более шизанутых, - твёрдо сказал Рику.
- А что вы делали в прошлые выходные?
- Готовился к лабораторной работе, читал, гулял по парку.
- Никаких подозрительных людей рядом не видели?
- Нет.
- Ну хорошо. Покажите, где у вас лежат ножи.
Рику показал констеблю все свои три ножа - для хлеба, для мяса и перочинный. Как и следовало ожидать, все три оказались чистыми.
- Письма я, с вашего позволения, заберу и отправлю на экспертизу, - сообщил констебль и ещё раз вгляделся в хмурого, нахохленного попугая.
- Он всегда такой злой? Может быть, у него что-то болит?
- Нет, констебль. Он просто... э... стеснительный. У меня редко бывают гости.
Вернувшись в полицейское отделение, Миккола отправил младшего констебля Нюмана наблюдать за квартирой юноши и почтовым ящиком. Спал Миккола в ту ночь плохо. Ему было страшно за попугая. Надо было всё-таки найти повод и вытащить птицу.
Наутро младший констебль Нюман позвонил и с гордостью сообщил, что он только что задержал двух девиц, которые бросили в почтовый ящик Рику очередной чёрный конверт. Вскоре Нюман привёз их в отделение. Обе задержанные были одеты в футболки с экологическими лозунгами и имели суровые, убеждённые в своей правоте глаза декабристок.
- Девушки, должен вам сказать, что это не шутки, - сказал Миккола, держа конверты в руке. - Мало того, что вы обвинили гражданина страны в жестоком обращении с животными, вы ещё и сделали это в совершенно недопустимой форме. Для борьбы с преступлениями есть мы - полицейские. Ваше дело - позвонить и рассказать нам о преступлении.
- Вы даже не стали бы этим заниматься! - гневно бросила одна из девушек.
- Да! Вы выше страданий наших меньших братьев! - добавила вторая.
- Почему это? Расскажите, что вы видели на прошлых выходных.
- В прошлые выходные этот мерзкий Сааринен отправился в парк. У него был при себе нож, - начала первая.
- Перочинный нож, - добавила вторая.
- В парке он нашёл поляну, где росли белые грибы. Тридцать белых грибов, констебль! И он отрезал под корень все тридцать белых грибов, лишив животное возможности размножаться.
- Какое животное? - не понял Миккола.
- Мицелий, грибница белого гриба - это и есть животное. То, что вырастает над землёй - только его органы размножения и разведки. А сам мицелий, как показывают последние опыты, умеет собирать и использовать информацию, понимает свое положение в пространстве и даже может запоминать путь в лабиринте. Вы слышали об опытах японских учёных? Когда от мицелия отделили одну нить и положили в начало лабиринта, в котором ранее росла вся грибница, эта нить безошибочно проросла к другому выходу из лабиринта, ни разу не свернув в неправильную сторону. А в лабиринте было двести ложных ходов!
- Девушки, я не биолог, но, по-моему, грибы - это растения. Животные не растут из-под земли. Животные двигаются... ну хотя бы шевелятся.
- Вот, смотрите. Новый финский учебник биологии для университета, - первая девушка ткнула пальцем в только что принятую (и впоследствии отменённую) классификацию, согласно которой грибы относили к царству животных.
Миккола тупо уставился в учебник биологии.
- Что вы теперь скажете? У животного брутально отрезали тридцать половых органов - это жестокое обращение с животными или нет?!
Констебль Миккола почувствовал себя ужасно неудобно. Если мицелий - действительно животное, да ещё и высокоразвитое...
- Пишите заявление о преступлении, мы рассмотрим, - махнул рукой он.
Так родился один из самых забавных кейсов в истории финского уголовного права. Делу, правда, хода не дали. А вскоре было внесено единообразие в биологическую систематику, и грибы окончательно выделились в отдельное царство живых организмов.

x-posted from jaerraeth.dreamwidth.org/696430.html

@темы: хи-хи

---

27.04.2020 в 01:59

Пишет  tes3m:

В одном рассказе В.И. Даля (автора словаря) барин, рассердившись на крепостного крестьянина, отдал его младшую дочь Марью, «не дав ей и подрасти, всего-то годов четырнадцати», замуж «за старичка вдовца, ... только слава что мужик, а сам хилый больной, таки никуда не годится». «Колотится сердечная, что рыба об лед, и молода еще, и слабосильна, а хозяин больной, хилой старик; сирот, пасынков да падчериц мал-мала-меньше -- полна изба: так и замоталась, ровно ошалела...»
Дальше рассказчик (старый крестьянин) продолжил с такой же жалостью к Марье: «и ласки законной от мужа никакой не видала, словно только из избы в избу работницей перешла». А я подумала: хоть что-то хорошее, не будет рожать в 15-16 лет.
Правда, в конце истории и рассказчик отметил, что отсутствие супружеской близости в этом браке было только к лучшему: «и таки жить не жила она с хилым мужем, опричь того, что до последнего часу все за ним ходила, да и схоронила. А как греха за ней не было никакого, хоть за старым мужем, и все одно, что без мужа жила,... а собой была она почище всех девок лысовских, так и стали сватать ее со всех сторон, только что успела старика отвезти на погост». Конечно, еще учитывается, что она не изменяла своему старому мужу, но ведь молодые парни обычно не женились и на добродетельных вдовах, это все равно считалась чем-то постыдным. Но тут был особый случай.

@темы: женский вопрос

---

27.04.2020 в 04:39

Пишет  Angerran:

И опять про крестьян и кулаков в царской России. что интересно - пишет царский министр земледелия.

«В тесной связи с вопросом о взыскании упадающих на крестьянское население казённых, земских и общественных сборов и, можно сказать, главным образом на почве этих взысканий, развилась страшная язва нашей сельской жизни, в конец её растлевающая и уносящая народное благосостояние, — это так называемые кулачество и ростовщичество. При той безотлагательной нужде в деньгах, которая является у крестьян, — для уплаты повинностей, для обзаведения после пожара, для покупки лошади после её покражи, или скотины после падежа, эти язвы находят самое широкое поле для своего развития. При существующих, установленных с самыми лучшими целями и, быть может, вполне необходимых ограничениях в отношении продажи за казённые и частные взыскания предметов первой потребности крестьянского хозяйства, а также и надельной земли, правильного, доступного крестьянам кредита не существует вовсе. Только сельский ростовщик, обеспечивающий себя громадными процентами, вознаграждающими его за частую потерю самого капитала, приходит ему на помощь в случаях такой крайней нужды, но эта помощь, конечно, дорого обходится тому, кто к ней раз обратился. Однажды задолжав такому ростовщику, крестьянин уже почти никогда не может выбраться из той петли, которою тот его опутывает и которая его большею частью доводит до полного разорения. Нередко крестьянин уже и пашет, и сеет, и хлеб собирает только для кулака. Известно, что помещику при взысканиях с крестьян, по исполнительным листам, за самовольный уход с работы, за невыполнение принятых на себя обязательств и т.п., в огромном большинстве случаев оказывается совершенно невозможным что-либо с них получить, — многие считают даже излишним обращаться в подобных случаях к суду. Но сельский ростовщик и без суда всегда с лихвою вернёт себе своё, не теми, так другими способами, не деньгами, так натурой, зерном, скотиной, землёй, работой и т.п.

Впрочем, сельские ростовщики умеют обставлять свои операции таким образом, что и суд, по крайней мере прежний мировой гражданский суд, стоявший на почве формальных доказательств, обыкновенно являлся на помощь сельскому ростовщику в его хищнической деятельности разорения крестьянства. Весьма естественно, что крестьянин, незнакомый с обрядовой стороной судопроизводства, запутываемый разного рода, большею частию непонимаемыми им самим, обязательствами, на суде оказывался бессильным доказать свою, если не формальную, то фактическую правоту, и суд нередко присуждал с него взыскание, в 5-10 раз превышавшее размер действительно должной им суммы. Действуя векселями, неосторожно ему выданными и вооружась исполнительными листами, которых очень часто суд не вправе не выдать, сельский ростовщик в то же время развращает, спаивает слабых членов зажиточных семей, опутывает их фиктивными долговыми обязательствами, выданными на сумму в 10-20 раз большую против действительного долга, и разоряет массы крестьян в самом полном смысле этого слова. Трудно поверить, до каких размеров доходят те проценты, которые взимаются с крестьян за ссуженные им деньги и которые находятся главным образом в зависимости от степени народной нужды. Так, в летнее время, особенно в виду благоприятного урожая, ссуда даётся не более, как из 45-50% годовых, осенью те же кредиторы требуют уже не менее 120%, а иногда и до 240%, причём очень часто обеспечением служит залог крестьянских душевых наделов, которые сами владельцы арендуют потом у своих же заимодавцев. Иногда земля, отобранная заимодавцем за долг по расчёту 3-4 р. за десятину, обратно сдаётся в аренду владельцу её за 10-12 рублей. Однако, и такие проценты в большинстве случаев признаются ещё недостаточными, так как сверх того выговариваются разные работы, услуги, платежи натурою, — помимо денежных и т.п. При займах хлебом — за пуд зимою или весною, осенью возвращается два. Оценить всё это на деньги — весьма трудно, тем более, что счёты должника со своим кредитором обыкновенно так запутаны, — (большею частью умышленно запутываются последним), — что разобраться в них почти невозможно. В последние годы особенно распространяется кредит под залог имущества, причём ростовщик не брезгает ничем, — в дело идут и земледельческие орудия, и носильное платье, и хлеб на корню, и даже рабочая лошадь и скот. Когда же наступает время расплаты и крестьянину платить долга нечем, то всё это обращается в продажу, а чаще уступается тому же кредитору, причём он же назначает и цену, по которой заложенная вещь им принимается в уплату долга, так что часто, отдав залог, крестьянин остаётся по прежнему в долгу, иногда в сумме не меньшей, против первоначальной цифры долга. Местами, обязательные работы крестьян-должников на кулака-кредитора принимают характер совершенной барщины, ещё гораздо более тяжёлой, нежели прежняя господская, потому что в прежнее время помещики были заинтересованы в сохранении благосостояния своих крестьян, теперешнему же кулаку-кредитору до них никакого дела нет.

Обыкновенно, эти сельские ростовщики начинают свою деятельность с занятия виноторговлею, которая представляет столько удобных способов для разживы на счёт крестьян. Тут, конечно, тоже со стороны закона есть весьма целесообразные, по мысли, ограничения, — запрещено продавать вино в долг, под залог хлеба или вещей, под будущие работы, — запрещено расплачиваться вином за исполненные работы и т.п. Но едва ли нужно говорить о том, что все эти благодетельные ограничения остаются мёртвою буквою, так как уследить за исполнением их очень трудно, да и некому. Более того, судом же очень часто взыскиваются деньги, которые крестьяне остаются должными кабатчику, — в действительности за вино, — а на бумаге, за разные, будто бы, купленные у него же товары или продукты. Известно, что большею частью кабатчик является в то же время и лавочником, и съёмщиком земли, и ссыпщиком хлеба, и прасолом, т.е. скупщиком скота и разного другого крестьянского товара, — так как одна торговля вином, в особенности правильная, без всех этих так сказать подспорных её отраслей, далеко недостаточна для удовлетворения его стремлений к наживе. Известно также, что многие крупные теперь состояния обязаны своим происхождением именно такой кабацкой торговле, а некоторые именитые впоследствии купцы начинали с того, что были сидельцами или так называемыми подносчиками в кабаке или трактире. В уездных городах и в крупных селениях едва ли не все лучшие дома принадлежат теперь виноторговцам, или лицам, которые положили начало своему состоянию виноторговлею в связи с кулачеством. Для человека, не останавливающегося ни перед какими средствами, не много денег нужно, чтобы начать свою деятельность, но, конечно, нужны известного рода смётка, ловкость, изворотливость, особенно на первых порах, пока положение ещё шатко и кулак не оперился, не забрал силы, не заручился нужными связями. Эти связи всего легче заводятся и эти силы всего более укрепляются тогда, когда такой кулак находит возможным забрать в свои руки власть. От этого многие из них, особенно из числа начинающих, всячески стремятся пробраться на такое место, которое бы давало им силу и влияние, — например, добиться выбора в волостные старшины, что иногда, — особенно в прежнее время, до введения земских начальников, — им и удавалось. А раз попадала в руки власть, крылья развязывались и можно было зайти далеко, поприще впереди раскрывалось широкое. Едва ли нужно останавливаться на том, какое растлевающее влияние на сельскую жизнь вносило появление подобного деятеля в должности начальника и какие результаты могли при этом получиться. За невозможностью попасть в старшины, можно помириться и на другой должности, даже и не сопряжённой с фактической властью, как например, должность церковного старосты, или так называемого ктитора, лишь бы выбраться из общего уровня и стать на более видное место, откуда легче бывает обделывать всякие дела. И надо отдать справедливость некоторым из таких дельцов, — из них выходили иногда старосты очень хорошие, заботливые, которые радели о церкви и способствовали по мере сил её благолепию, не останавливаясь даже перед довольно крупными пожертвованиями из собственных средств. Быть может, тут отчасти влияло желание хотя немного замолить перед Господом те грехи, которые невольно чувствовались на душе, причём, однако, эти пожертвования и эти замаливания иногда отнюдь не останавливали дальнейшей мирской деятельности такого радетеля в прежнем направлении, но это объяснялось ими обыкновенно тем, что силён враг рода человеческого ...

Те же сельские кулаки состоят, как сказано, большею частью и местными торговцами, они же скупают или берут у крестьян за долг их хлеба, табак, шерсть, лён, пеньку и другие продукты. Характер их деятельности в этом отношении также достаточно известен. Не говоря уже про те низкие цены, по которым они принимают от крестьян их произведения, тут пускаются в ход все обычные у таких скупщиков приёмы — обмеривание, обвешивание, заманивание во дворы, с неправильными потом расчётами, покупка на дороге, у въезда в город, у придорожного трактира, с соответственным угощением и т.п. Нередко, крестьянам, приезжающим на базар со своими продуктами, даётся цена, значительно низшая, против существующей — при обычных в подобных случаях стачках между покупщиками; — затем при приёме, — кроме нередкого установления совершенно произвольной единицы меры, вроде четверти в девять мер, берковца в 14 пудов или пуда в пятьдесят фунтов, — самое измерение производится неверными мерами, фальшивыми гирями и т.п. Известно, что нередко даже клеймённые меры весы бывают неверны. В городах, где производится проверка мер, можно заказать себе и представить в городскую управу для наложения клейма специальные меры для покупки и специальные для продажи. А раз на мере или гире имеется установленное клеймо, доказать её неверность почти невозможно и, конечно, ни один крестьянин об этом и не подумает, только недоумевая, отчего при ссыпке хлеба вышла такая большая разница, против его собственного измерения, дома, и нередко, в простоте души, приписывает эту разницу своей же собственной ошибке. Эти приёмы обманывания крестьян при покупке у них хлеба в значительной степени поддерживаются существующим ещё во многих местах России обычаем покупки хлеба не на вес, а на меру. Вероятно, этот обычай и сохраняется ссыпщиками хлеба, особенно при покупках у крестьян, потому что при покупке на меру гораздо легче обмерить продавца так, что он этого и не заметит. Известно, что тут большое значение имеют различные приёмы насыпки, — в одну и ту же меру можно поместить и более, и менее хлеба, смотря по тому, как насыпать, к тому же насыпают иногда не под гребло, а с верхом, горою, сколько может удержаться, да и при сгребании можно греблом вдавить в меру известное количество хлеба. Мера, большею частью, для удобства ссыпки, подвешивается на верёвке и тут, известного рода приёмами постукивания, можно заставить хлеб улечься плотнее. У многих хлеботорговцев есть для ссыпки хлеба у крестьян особые приказчики — настоящие виртуозы по этой части. Замечательно, что приёмы деятельности деревенских скупщиков хлеба бывают чрезвычайно разнообразны и очень часто варьируют, так, чтобы ещё больше запутать и заманить крестьянина. Так, бывают случаи, когда скупщики покупают крестьянский хлеб дороже существующих цен, — дороже, чем они же покупают его у помещиков, — дороже, чем потом сами его продают. Расчёт при этом оказывается различный — иногда это делается для того, чтобы привлечь массу продавцов и потом, когда съедется множество крестьян с хлебом, разом уронить цену вдвое; иногда цель заключается в том, чтобы ещё шире пустить в ход приём обмеривания, рассчитывая на то, что крестьянин, обрадованный высокою ценою, будет менее внимательно следить за приёмкой. Одним словом, различных способов очень много, но все они, конечно, к явной невыгоде крестьянина и к вящей прибыли ссыпщика, который, накупив крестьянского хлеба, потом уже обходит помещичьи партии, прямо заявляя иногда, что хотя у помещиков хлеб качеством и лучше, но ему не сподручно его покупать.

Такие же приёмы обмеривания и обмана крестьян в широких размерах практикуются на мельницах, при размоле крестьянского хлеба. Помимо назначения за размол совершенно произвольного вознаграждения, которое получается обыкновенно натурою — зерном или мукою, хлеб, поступающий в размол, очень часто вовсе не меряется, а прямо с воза пускается под жёрнов, а потом крестьянину сдаётся мукою столько, сколько заблагорассудит хозяин мельницы, да и из этого ещё количества удерживается плата за помол.

...

Известно, что со времени освобождения крестьян и по мере ослабления, оскудения старо-дворянского элемента, масса помещичьих имений и земель перешла в руки купцов, мещан и вообще всяких разночинцев. Отнюдь не ставя вопроса на сословную почву и не отвергая того, что между этими новыми землевладельцами есть лица, серьёзно принявшиеся за хозяйство, обладающие солидными капиталами и потому могущие поставить дело на самую правильную почву, — нельзя, однако, скрывать от себя и того, что такие лица составляют, к сожалению сравнительно редкое исключение. В большинстве случаев покупщиками или арендаторами помещичьих, или съёмщиками государственных земель являются те же, уже более или менее разжившиеся, кулаки, — имеющие в виду при этом ничто иное, как те же цели спекуляции или дальнейшей наживы на счёт, сперва естественных богатств купленного или арендованного имения, а потом на счёт окрестного сельского населения, которое при этом ещё скорее и ещё вернее поступает к ним в кабалу. Начинает такой землевладелец или арендатор, — если только он не связан слишком строгим контрактом и за ним не следят упорно, — с разорения усадьбы, которая продаётся на снос, — вырубки сада и свода лесов, причём этим способом нередко покрывается вся заплаченная за имение сумма и земля достаётся новому владельцу — даром. Одновременно с этим распродаются скот и хозяйственные орудия, потому что новый владелец обыкновенно или вовсе хозяйства вести не намерен, или имеет в виду производить запашку и уборку наймом, по более дешёвой цене, рассчитывая на подневольный для него труд своих же прежних должников крестьян. Если есть в имении целинная степь или вековая залежь, она распахивается; то же делается и с землёю из-под вырубленного леса или сада; если есть пруды — они спускаются, чтобы на месте их посеять коноплю или просо. Но это только, так сказать, приступ к делу, начало работы, — это снимание пенок с приобретённого имения, которое иногда бывает настолько выгодно, особенно, если дело касается арендованного имения, что потом его можно бросить, или возвратить хозяину, якобы по невыгодности аренды, хотя бы даже с уплатою договорённой по контракту неустойки, если владелец был настолько осторожен, что ввёл её в условие при заключении договора. Но если земля остаётся за новым владельцем, если арендная цена сама по себе не высока, то большею частью начинается подесятинная раздача земли крестьянам, причём цены бывают, конечно, тем выше, чем более крестьяне нуждаются в земле. Так, самыми выгодными считаются в этом отношении те имения, которые находятся в такой местности, где большая часть крестьян сидит на даровом наделе и где им некуда бывает иногда выгнать корову или выпустить курицу, без того, чтобы она не попала на чужую землю. При таких условиях всё умение «хозяйничать», заключается в умении эксплуатировать нужду и бедность окрестного населения. Не даром между такими хозяевами-кулаками сложилась циническая поговорка, хорошо характеризующая их взгляд на дело и их образ действия. Восхваляя друг перед другом поле своей деятельности и рисуя выгоды приобретённых ими владений — «сторона у нас богатая», говорят они, «потому — кругом народ нищий»...

Наряду с подесятинной сдачей земли крестьянам, — конечно, с уплатою денег «до снопа», т.е. до своза хлеба с полей, и если без задатков, то иногда с залогом от крестьян-съёмщиков, — хотя бы в виде зимних полушубков, которые до осени складываются в амбаре у сдатчика, — начинается иногда буквальная борьба с соседями из-за потрав, из-за крестьянского скота, борьба, которая иногда принимает характер настоящей травли. Наём под работы, если не вся земля разбирается крестьянами, производится, конечно, с зимы, причём выдача задатков, — а иногда, надобно сказать правду, — и всех денег вперёд, обыкновенно пригоняется к тому времени, когда с крестьян сбирают подати и когда, следовательно, можно нанять дешевле. Когда же крестьяне выезжают летом на работы, которые большею частью оплачиваются издельно, от десятины, — придумываются особые, произвольной меры десятины, которые иногда умышленно нарезываются такими причудливыми формами, такими «вавилонами», что крестьяне решительно не могут смекнуть, сколько именно земли им отведено под работу. При найме крестьян на работу с платою от десятины, десятина обыкновенно считается сороковая, хозяйственная; при сдаче тем же крестьянам той же земли в наём — принимается десятина казённой меры, тридцатная. Во многих местах — это уже такой обычай, который всем известен и в котором, по крайней мере, обмана нет, потому что дело ведётся начистоту. Но вот что нехорошо, и чем однако многие не брезгают: для отмеривания земли употребляются обыкновенно или мерные цепи, или чаще сажени. Одна цепь, или сажень, хозяйственная, заказывается подлиннее, — чтобы захватывала побольше земли, — это, когда земля отмеривается крестьянам под работу. Другая цепь, или сажень, — покороче, — употребляется тогда, когда земля отводится крестьянам, снявшим её в наём под распашку и посев. В обоих случаях выгоды «хозяина», таким образом, соблюдены вполне, а крестьянину, конечно, невдомёк, да если он и догадается, что что-то не ладно, то большею частью спорить не станет, потому что «за всякою малостью не угоняешься, известно, дело хозяйское».

Но бывает и хуже. Бывает и так например, что в горячее рабочее время, особенно когда пошлёт Бог урожаю, а народу мало и цены на уборку растут, какой-нибудь один такой хозяин объявляет вдруг при найме на базаре, где бывает много всякого пришлого люда, цену такую несообразно-высокую и заманчивую для крестьян, что народ к нему валом повалит. Вслед за этим и все другие вынуждены повысить цену на работу, чтобы не остаться совсем без рабочих, не смотря на то, что цена иногда совершенно невозможна по своей высоте. Когда же приходит время к рассчёту, первый, поднявший цену, хозяин, у которого, конечно, раньше всех хлеб убран и свезён, просит повременить, пообождать с рассчётом, так как у него сейчас денег нет. Рабочие сначала пошумят немного, а потом поневоле соглашаются. Проходит неделя, другая, — приезжают за деньгами, но денег всё нет, просят подождать, пока продастся хлеб. Наконец, и хлеб продан, а рассчёта всё нет, — и так идёт время до тех пор, пока рабочим предложат — грех пополам, взять половину денег, а остальное скостить, — и рад бы хозяин отдать всё, да денег нет, времена стоят тяжёлые, хлеб дёшев, в торговле заминка. Рабочие и тут опять пошумят, и о Боге напомнят, но в конце концов и на это соглашаются, разве иногда выторгуют у хозяина ещё какую нибудь прибавку, да с тем и уезжают, до следующего года, когда опять попадают на ту же удочку. Соседи же такого хозяина-кулака, ведущие дело по Божьему, наняли рабочих по цене, поднятой вследствие описанной проделки до невозможного размера, и расплатившись с ними как было условлено, сводят хозяйственный год с дефицитом, потому что низкие продажные цены на хлеб действительно не оплачивают повышенных цен на работу.

Таковы приемы и таковы результаты хозяйственной деятельности кулаков-землевладельцев или арендаторов, заменивших прежних помещиков, которых нередко обвиняют в том, что они оскудели, потому что не сумели примениться к «новым условиям землевладения». С другой стороны там, где дворянский элемент сохранился сильнее, где меньше имений, перешедших в руки купцов и кулаков, там крестьянину живется легче, там меньше простору хищничеству ростовщиков, там правильные, человечные и нормальные отношения между землевладельцами и крестьянами, между нанимателями и рабочими, там до сих пор твердо сохраняется убеждение, что богатство и сила страны — в богатстве и силе народа, а никак не наоборот. По мере же разорения и исчезновения коренного дворянского элемента, слабеет, истощается крестьянское население, не находящее себе ни поддержки, ни защиты в сменяющих его разношерстных элементах. Это факт, подтверждаемый многими исследователями нашего сельского быта, даже из числа тех, которые может быть и желали бы видеть дело в ином свете.

Такова еще одна темная сторона нашей современной сельской жизни, в которой, наряду с возрастающей бедностью крестьян, получают все больший простор алчные стремления описанных выше хищников, большая часть которых, — надобно сказать правду — вышла из среды тех же крестьян, но которые, как говорят их прежние односельцы, «забыли Бога». Выше приведенных фактов достаточно, чтобы показать, на сколько было бы важно урегулировать эту сторону дела, положить конец зловредной деятельности сельских ростовщиков, кулаков и скупщиков, хотя эта задача крайне трудная, особенно при невежественности сельского населения и той полной экономической необеспеченности, которою с таким успехом пользуются ныне эти самые опасные его элементы, как пиявки высасываюшие последние соки народного благосостояния и находящие себе тем более раздолья и поживы, чем беднее и обездоленнее крестьяне.»

@темы: 20 век: Россия и вокруг нее

---

1901 г. Артур Конан Дойл уже 8 лет как отправил Шерлока Холмса на дно Рейхенбахского водопада. Но тут неожиданно на странице журнала Strand Magazine появляется повесть The Hound of the Baskervilles (Собака Баскервилей). Во преки ожиданиям в ней не говорилось о том, как выжил гениальный сыщик, а описывалось дело из более ранней практики Холмса и Ватсона. Повесть не походила на предыдущие рассказы, как по объему, так и по стилистике написания. Это до сих пор порождает определенные споры о том, кто же является подлинным автором повести.

История про собачку является наиболее популярной и самой известной из произведений о Холмсе и Ватсоне. Занимает 32 место среди 100 самых популярных детективных романов всех времен. Потому неудивительно, что именно у этого произведения из жизни сыщика и доктора оказалось наибольшее количество кинематографических воплощений. О них мы и поговорим сегодня.

( На Датмурские болота 

@темы: ШХ

---

Бывают истории, в которых встречаются персонажи, которых сложно представить в одном тексте, не то что в одном предложении. Такая неожиданная встреча случилась у Исаака Бабеля и Мериана Купера — создателя и продюсера фильма «Кинг-Конг».

Мериан Купер (1893–1973) на латышской границе после побега из СССР, источник: https://en.wikipedia.org/wiki/Merian_C._Cooper

История развивалась следующим образом: 1. В конармейском дневнике от 14 июля Бабель пишет:

( Читать дальше... 

@темы: книги, самолеты, 20 век: Россия и вокруг нее

---

26.04.2020 в 19:07

Пишет  silent-gluk:

Любопытно...
Задали мне тут вопрос: а "фламенко" имеет какое-нибудь отношение к flame?

Так вот, вы будете смеяться, но не очень много. В сущности, этимология его однозначно не установлена. Авторитетные словари полагают, что оно произошло от Vlaming (житель Фландрии). Мол, Испания же владела теми краями, как выглядят жители Фландрии, испанцы знали, и вот в насмешку обзывали цыган - "жителями Фландрии" (имея в виду цвет волос); есть еще версия, что из-за ярких одежд и энергичных движений, свойственных жителям Фландрии, а то и что "фламенко" было наименованием всех чужестранцев... Некоторые возводят "фламенко" к flamingo (птице, в смысле, а она-то - производная от flamma - латинское "пламя"). Некоторые же утверждают, что это от арабского Felah-Mengus - свободный крестьянин.

Но в точности неизвестно.

По материалам: www.etymonline.com/word/flamenco , flamenco.one/en/flamenco/flamenco-history/origi...

@темы: Вавилон-18

---

Оригинал взят у в "Женская одежда — живопись, мужская одежда — скульптура" (с) Dege & Skinner. Лондон

"Прохожие дивились, и судили эту голубую кровь по одежке от кутюрье — зеленобархатным фракам, белым и черным смокингам, бальным платьям всех оттенков красного — от барбадосской зари до синайского заката, по шелковым ниспадающим плащам и пелеринам, по дамским перчаткам по локоть и бисерным кисетным сумочкам, а также и недоступно дорогим туфлям, и тростям с серебряными и костяными набалдашниками."
Равиль Бухараев. "Письма в другую комнату"






Улица Savile Row в Лондоне, основанная в 1773 году, до конца XVIII века была частью поместья графа Берлингтона. Ее первыми жителями были в основном доктора и юристы.
Первыми портными, поселившимися здесь, чтобы быть ближе к клиентам, стали Gieves & Hawkes и Henry Poole, отличавшиеся от своих коллег высоким качеством работы.
Процветанию ателье на Сэвил Роу способствовал неоспоримый законодатель светской моды начала XIX векa Джордж Браммел и рост популярности английского стиля. А дружба Браммеля с принцем-регентом, впоследствии королем Георгом IV, привела к тому, что клиентами ателье стали многие коронованные особы Европы. А в 1824 году Людвиг ван Бетховен сетовал, что у него нет черного пиджака с Сэвил Роу, который бы он мог надеть на премьеру Симфонии номер 9.
Сам Браммел в основном пользовался услугами ателье Meyer & Mortimer; но сегодня многие из компаний со славными двухсотлетними традициями, все еще представлены на Сэвил Роу. Это позволяет поддерживать наивысшие стандарты качества.
Ателье мужских костюмов Dege & Skinner (10 Savile Row) существует с 1865 года.





Основатели ателье начали с пошива мундиров для английской армии и королевского флота - их там шьют и сейчас. Имеют сертификат поставщика Ее Величества Королевы Великобритании Елизаветы II, а также султана Омана и короля Бахрейна.













































Сколько костюмов должен иметь джентльмен? Исходя из того, что хороший костюм должен носиться не чаще одного раза в неделю, нужны два основных костюма — темно-синий и серый. Плюс три костюма в полоску или из ткани интересной структуры. Смокинг. Летний светлый костюм из легкой ткани. Блейзер и спортивный пиджак, пара клетчатых пиджаков и черный костюм на похороны.

























Пошив костюма обставлен со всей торжественностью: мерку с клиента снимают более десяти раз, обсуждают материал, покрой и мельчайшие детали, изготовляется образец, имеет значение даже какие именно часы носит клиент, затем предстоит не одна примерка. Все детали (а в одном только пиджаке их около 100) не склеиваются, а сшиваются.






























В традиционном английском костюме плечи имеют очень небольшие подплечники. Вместо этого они, как правило, слегка скошены. Пиджак на трех пуговицах, часто встречающийся в костюмах из твида, традиционно имеет разрез сзади вместо боковых. На изнаночной стороне левого лацкана, под пуговичной петлей, делается горизонтальная петля, чтобы держать стебель цветка, вдетого в петлицу. Талия пиджака чуть завышена и его полы мягко спадают на бедра. Брюки кроятся так, чтобы сидеть высоко на бедрах и почти вплотную к ноге. По традиции они держатся на подтяжках.

















Рисунки и ткани: классика - тонкие белые полоски на синем фо­не - "униформа" маклеров, банкиров и политиков, серая тонкая полоска на сером фоне, темно-серая ткань в тонкую полоску - городской вариант для ультраконсервативных, "иголочная головка" - серо-синий, гладкие камвольные ткани - темно-синего или серого цвета, "полоска мелом" на сером фо­не является классическим для дву­бортных костюмов, "клетка принца Уэльского или клетка Глен".

















Использованы материалы книги Б. Рётцеля. "Джентльмен. Классическая мода для мужчин"

запись создана: 02.12.2013 в 12:21

@темы: история одежды

---

В корейском сериале из старинной жизни обратила внимание: куртизанки расхаживают в шляпках, а приличные девушки скромненько так тоненьким халатиком прикроются с головой, и никаких больше украшений для погулять. Вот и будь приличной девушкой!


Оригинал взят у в Японский "хиджаб"

Картина японского художника 20го века Кикучи Кэйгэтсу:

Картина написана в 1947 году и называется "Казуки".
На картине изображена молодая женщина, судя по одежде и макияжу, времен Камакуры (12-14 века). Голову женщины прикрывает накидка. Эта накидка и носит название "казуки".

Из набора картинок женской части парада Джидай Матсури, некоторых читателей заинтересовал костюм путешествующей благородной дамы:

Сам костюм - вполне себе обычный наряд времен Камакуры, интерес вызвала красная полоса ткани на плечах дамы.
Полоса это называется "какэ-оби" 掛帯 (дословно - "наложенный, повешенный пояс".

Пояс этот - поначалу исключительно красного цвета - "навешивали"-"клали" себе на плечи благородные дамы позднего Хэйана, отправлявшиеся в паломничество по храмам. Обозначал он не только путешествующую по святым местам даму, но и то, что дама эта придерживается поста на время паломничества.

Деревянная фигурка женского божества из храма Сэто-джинджя в Йокогаме, примерно 13й век.



Из свитка 16го века "Легенды об образовании храма Кйомизу-дэра".
Слева хорошо видна группа дам в шляпах, у средней еще и красный какэ-оби на плечах.

Подобный же пояс носили мико, храмовые служительницы.

Из свитка 13го века "Лошадиные врачи".

В дороге костюм сопровождался обязательной шляпой, иногда - с вуалью "муши-но тарэгину" 虫の垂衣, пришитой по краю:

Вуаль защищала женщину и от яркого солнца, и от нескромных взглядов посторонних, и от назойливых насекомых.

К 12-13м векам подобный костюм стал что-то вроде "визитной карточки" дамы из высшего общества, дворцовой аристократии и появившихся самураев. Уже не только для паломничества, но просто для выхода из дома и дальних путешествий.

Фрагмент свитка из храма Ишияма-дэра, примерно 14й век.

Однако, по-видимому, шляпа с вуалью не всегда была удобна. Вуаль раздувалась ветром, открывая лицо женщины, могла цепляться за ветви деревьев по дороге в лесу. Зимой эти шляпы вообще были неудобны и непрактичны. Потому, похоже, примерно в то же время (поздний Хэйан) при выходе из дома появилась и манера прикрывать голову одним из верхних одеяний, учики. При этом, даже не вынимая рук из рукавов, благо ширина последних позволяла.

Фрагмент свитка 13го века.
И кусок из него же поближе:

Две дамы из правого нижнего угла.
Пояс какэ-оби в этом случае, видимо, играл ту же роль: показать, что дама идет на паломничество. И, вероятно, придерживал всю конструкцию, чтоб не развалилось.


Фрагмент свитка 14го века.

Современная реконструкция:

Подобная манера ношения учики прижилась и стала достаточно популярна среди знати, поскольку была явно удобнее вуали. А в холодное время года - и теплее.

Фрагмент свитка времен Камакуры (13-14й века) "Жизнеописание монаха Иппэна":

В толпе хорошо видны женские фигурки с натянутыми на голову учики. Некоторые и со шляпой сверху.

К 15му веку манера прикрывать голову верхним одеянием распространилась и на низшие сословия. Простолюдины копировали знать, хотя вместо учики покрывали голову косодэ - тот вид одежды, что носили обычно, и который примерно в это время начал вытеснять из повседневности одежду с широкими рукавами.
А к середине 15го века вошло в обиход и слово "казуки" (катсуги) 被衣 - дословно "покрывающая одежда". И это было уже не первое попавшееся верхнее платье, а косодэ вполне определенного покроя. Рукава, хоть и остались, уже не использовались по прямому назначению, руки в них вставить уже просто не было возможности.

Схематическое изображение разницы покроя косодэ и казуки. Как видите, воротник у казуки смещен вниз, образуя как бы "капюшон".



Фрагмент ширмы начала 17го века. В центре и справа хорошо видны женщины в накидках на голове. Выходить из дома с непокрытой головой для женщины из хорошей семьи считалось не очень приличным.
В Киото первое свое казуки девочки из хороших семей получали в 7 лет, вместе с первым "взрослым" косодэ. Обычай так и назывался "казуки хаджимэ" 被衣初め и позже совместился с празднованием "Шичи-го-сан".

На вторую половину 17го века приходится пик моды на казуки. И к этому же времени сложилась "цветовая дифференциация" казуки на основе положения носительницы накидки в обществе.
Характерно, однако, что мода на казуки была более популярна в консервативной Старой Столице, чем в более современном и динамичном Эдо.

Гравюра Нишикава Сукэнобу. Конец 17го века.
Сукэнобу жил и работал в Киото. В отличие от большинства художников Старой Столицы, специализировавшихся преимущественно на портретах актеров кабуки, Сукэнобу оставил довольно много изображений модных красавиц своего времени. И на его картинах дамы в казуки встречаются гораздо чаще, чем на картинах его современников, живших и работавших в Эдо.

Казуки начала 17го века были либо белые, либо имели монотонный рисунок, чаще всего набивной.
Благородные дамы иногда использовали в качестве накидок на голову "катабира" - тонкое летнее косодэ, предок юкаты.

Катабира-казуки.

Фрагмент ширмы начала 17го века:

Дамы в центре прикрывают головы сине-белыми катабира.


К середине 17го века уже выделились отдельные популярные типы, которые носили женщины определенных сословий.

Один из самых популярных типов, известный как "даймон-казуки" 大紋被衣.  С характерным большим орнаментом (обычно гербом семьи - отсюда и название) на "капюшонной" части.
Вот еще образец "даймон-казуки":



Другим характерным типом накидок был "гошё-казуки" 御所被衣.

Характеризуется зигзагообразной полосатой линией в районе "талии" с включениями круглых розеток с цветочным орнаментом.
Такие казуки носили дамы из высших сословий, жены и дочери самураев верхушки общества и аристократки. Потому такой дизайн и назывался "гошё" - "императорский".
Фрагмент узора гошё-казуки:



Третьим типом казуки был "мачи-казуки" 町被衣.

Казуки для простых горожанок с широкой полосой в "поясничной" области, украшенной обычно пейзажами.

Еще одна картина Сукэнобу:

Как вы теперь с легкостью можете определить, дама на картине в накидке "даймон-казуки".

Вариант "мачи-казуки":


И фрагмент узора в "поясничной" области:


А так это выглядит спереди:

Обратили внимание, как низко опущен воротник?

Сузуки Харунобу жил и работал в Эдо чуть позже, чем Сукэнобу. На его картинах дамы в казуки встречаются куда реже.

Судя по дизайну накидки, это у нас "мачи-казуки". Стало быть дама на картине - простая горожанка, хотя и из достойной семьи.

Еще из Харунобу:

Девушки любуются цветущей сакурой. На той, что справа - "даймон-казуки". Видимо, дочь богатого купца.

Картина ученика Харунобу, Корюсая:

Девушка прикрывает голову накидкой от падающего снега. Видимо, даймон-казуки.

Картина 18го века неизвестного автора, подражавшего манере Сукэнобу:

"Любование цветущей глицинией". Дамы в правой половине картины изображены в казуки.

К середине 18го века в Эдо казуки практически вышли из употребления. Разве что отдельные особо консервативные семьи требовали от своих дам ношения накидки.
А в Киото мода на казуки дожила вплоть до Мэйджи. Мода Старой Столицы оказывала влияние и на моды традиционно культурно-зависимых провинций: Каназава, Осака, Ямагата... Правда, там старо-столичные моды модифицировали по собственному вкусу.

Казуки начала 19го века провинциального производства, за основу которого взят дизайн "даймон-казуки", но с заметными отличиями.


Явно на основе "гошё-казуки", но центральная часть гораздо более простая и лишена цветочных розеток.



Комбинация "даймон-казуки" и "мачи-казуки" в одном "флаконе". Для баланса декоративная полоса в середине накидки смещена гораздо ниже, чем в оригинальном варианте.



Казуки 19го века. "Мачи-казуки".

Попадались упоминания, что шапка-капюшон "ватабоши", которую надевает невеста во время свадьбы, происходит от казуки.

Во всяком случае, также символизирует скромность и чистоту невесты.

В наше время казуки иногда можно увидеть во время фестивалей.

Процессия храма Касуга-тайшя в Наре. Девушки на конях - храмовые жрицы, мико. Белое покрывало сверху - и есть казуки. Но для этой процессии казуки укреплены на специальной бамбуковой раме, чтобы не помять украшения в прическе мико.

Рукава казуки тут видны лучше.

Процессия фестиваля Тэнджин Матсури (крупнейший фестиваль в Осаке, один из трех самых крупных в Японии):

Все девушки в накидках-казуки.

Ну, и казуки можно легко купить для собственного удовольствия, если очень хочется:

И демонстрировать скромность, например, во время летних выходов на прогулку.


Современные казуки из синтетических тканей (чаще всего - нейлон).

запись создана: 01.12.2013 в 12:22

@темы: история одежды

---

25.04.2020 в 19:27

Пишет  silent-gluk:

Любопытно...
Подискутировали (ну как подискутировали - высказали свои точки зрения) мы тут со знакомым относительно имени Фламин Ювента. Он говорил, что фламины (фламены) - это древнеримские жрецы, а я поминала flaming. И стало мне интересно, а вообще - не однокоренные ли эти слова?.. Выяснилось, что flame - от латинского flamma (и в конечном счете от праиндоевропейского корня *bhel-, означавшего "сиять, сверкать, гореть"). Фламин/фламен же (flamen) - от латинского flamen, чья этимология, в свою очередь, не прояснена (по одной из версий - от праиндоевропейского *bʰlag- "ударять, бить", по другой - от *bhlg- "сиять, гореть", родственное уже встречавшемуся нам *bhel-, по третьей - от flare - "дуть")...

Интересно, что же имели в виду Стругацкие - Пылающую Юность или Жреца Юности (при том, что Ювента - это римская богиня юности)?

@темы: книги, имена

---

Это потешный кубок или свадебный, в Германии их называли еще юнгфрау. Как объяснила экскурсовод, кубок переворачивался, и из него одновременно должны были пить и жених и невеста. Большая чаша для жениха, малая - для невесты. Я поняла что где-то есть какой-то секрет, что-то должно или сгибаться или что-то еще должно происходить, дальше этого мой технический гений не пошел. Пришлось задействовать интернет. Вот что нагугулилось.

Нашла фото открытки с этим кубком. Может быть кто-то уже по фото сообразил, как этот кубок работал.  Для тех, кто не поняла еще, читаем дальше.

( Читать дальше... 

@темы: посуда и кухонная утварь

---

В 1921 году в Крыму все было плохо - весь урожай 1920-го врангелевцы либо продали, либо вывезли, все хозяйство разрушено и тоже частью вывезено, сеять было нечего, а то, что выбили на Украине, даже трети общей потребности в семенах не покрывало. К тому же засуха все равно все убила.
К концу года из 800 тысяч населения голодало 600 тысяч. Совпра и ЦК Помгол могли взять на себя 200 тысяч (к лету 1922 смогут восстановить табачные и винные производства, и за счет продажи продукции местным нэпманам и на Украину взять еще столько же на питание).
250 тысяч кормили АРА, миссия Папы Римского, голландские меннониты и всемирная еврейская организация Джойнт.
Иностранную помощь бросали в самые пострадавшие, большей частью татарские, районы. В иностранных конторах же сидели в основном чиновники из "бывших", которые устраивали жуткую воликиту и в первую очередь заботились о своих знакомых. Только татарские отделения работали четко, так как татары на дух не переносили этих "бывших" - там всем руководили местные муллы. Кроме того, Совпра помогало татарам организовывать поездки за хлебом в Анатолию.
А вот русские дети, благодаря волоките русских служащих иностранных организаций, голодали. И никаких рычагов давления на эти организации у Крымпомгола не было.
Пытались проводить среди старой буржуазии и нэпманов благотворительные лотереи и простые сборы, но бестолку - никто ничего не давал.

И тогда, 29 января 1922 г, председатель Крымпомгола Юрий Петрович Гавен


собрал всех торговцев Симферополя в исполкоме на экстренное собрание. На которое на полтора часа опоздал, но караульные красноармейцы никого не выпускали, и спокойно, но твердо, просили подождать. За эти полтора часа неизвестности барыги пережили очень широкую гамму чувств.
Когда Гавен вошел в собрание, то просто попросил присутствующих регулярно отчислять добровольный налог с доходов на питание 3-4 детей. Как писал в отчете Рыскинд, "многие разрыдались от облегчения" и тут же стали радостно сбрасываться. Гавен тут же провел общую резолюцию собрания, по которой все, кто не присутствовал на собрании, должны были брать на себя не по 3-4 ребенка, а сразу по 5-6.
То же самое потом повторилось в Севастополе, Феодосии и Евпатории.

Бывш. ЦПА, ф. 17, оп. 14, д. 397, л. 61.

d-clarence.livejournal.com/389958.html

@темы: 20 век: Россия и вокруг нее

---

Оригинал взят у в Триптих о жизни британских сахибов в Индии. Ч.1.

Триптих о жизни британских сахибов в Индии.

Три нижеследующих отрывка взяты мной из книжки Ричарда Холмса: «Сахиб. Британский солдат в Индии 1750 – 1914» (Holmes, Richard. Sahib: The British Soldier in India 1750-1914. Harper Press, 2006).

Ричард Холмс пишет обыкновенным для себя, известным нам образом – сам он высказывается мало (но вразумительно), и нанизывает на собственный рассказ множество (в этой книжке использованы за тысячу источников) отрывков, историй, словесных иллюстраций к сказанному, так что выходит замечательный конволют – или «скрапбукинг» британской истории, по теперешней терминологии. И дело своё он знает. Книжка даёт хорошее представление о бытовой стороне жизни английского военного в колониальной Индии.

Я выбрал и перевёл три отрывка:

1. Обязанности военные (или очередной вариант «Песни о канонире Ябурке», и гражданские обязанности британского офицера в Индии.

2. Издержки и потребности офицера-сахиба.

3. «Лунный камень», «Алмаз раджи», «Сокровища Агры» как реалия англо-индийской жизни.

Третий отрывок, возможно, требует некоторых пояснений: мы знаем частый зачин английского детективного романа, рассказа, новеллы – пропал (украден, потерян) – а то и найден – какой-то благородный камень, украшавший прежде некоторую часть организма влиятельного индийского правителя. «Око света», «Око змеи», «Глаз Шивы», «Сопля Кришны» - несть числа таким камушкам; добавим сюда ларцы с золотом и т.п.; так вот, после прочтения главы Ричарда Холмса о призовом деле в его причудливом индийском варианте (третий отрывок) понимаешь вдруг, что такой зачин, такой «бродячий сюжет» вовсе не удачная выдумка детективных авторов. Нет. Это просто бытовая зарисовка английской жизни определённого периода. "В городе Лондоне мостовые мощены золотом" - ага, так. И усыпаны индийскими камушками.

***
И дальний берег за кормой,
Омытый морем, тает, тает,-
Там шпага, брошенная мной,
В дорожных травах истлевает.
А с берега несется звон,
И песня дальняя понятна:
"Вернись обратно, Виттингтон,
О Виттингтон, вернись обратно!"

Я, несомненно, наляпал ошибок в каких-то индийских топонимах и т.п. - очень прошу указать мне на такие ошибки, если заметите.

1. Обязанности военные (или очередной вариант «Песни о канонире Ябурке», и гражданские обязанности британского офицера в Индии.

1.1. Обязанности молодого капитана Чемберлена.

Молодого офицера-чиновника могли направить в большую и неспокойную область Индии, где тот и работал, рассчитывая лишь на собственные силы. В 1850 году, капитану Невилю Чемберлену пришлось остаться на хозяйстве в Хазаре (Граница, северо-западный фронтир) – после того, как начальник Чемберлена, несгибаемый майор Джеймс Аббот, отбыл в поездку, оставив капитану некоторые обязанности. Вот список этих обязанностей, составленный самим Чемберленом:

- Теперь я магистрат, то есть обязан хватать и допрашивать любого нарушителя за любое вообразимое в человеческом общежитии нарушение; ещё я надзираю за полицией;

- Я податной инспектор, то есть руковожу и присматриваю за всевозможными доходными статьями; решаю гражданские тяжбы, равно как споры того рода, что в Европе отошли бы к ведению церковного суда по каноническому праву;

- Как единоличная власть, я принимаю апелляции от самого себя к самому себе, по уголовным и по гражданским делам; ещё я обязан выносить приговоры по тяжким преступлениям, таким как убийство, и отправлять свои решения в Лахор, для конфирмования;

- Я отвечаю за содержание тюрьмы;

- Я отвечаю за казну и все без исключения расходы;

- Я терапевт; я начальник медицинской службы – военной и гражданской – и отвечаю за запасы медицинского имущества;

- Я главный инженер и директор любой казённой стройки;

- Почтмейстер;

- Начальник гужевого транспорта, ведаю волами и мулами.

- Начальник артиллерийского и вещевого снабжения.

- А ещё я командир: командую одним пехотным полком; двумя кавалерийскими эскадронами; одной артиллерийской батареей с горными орудиями и вспомогательными лёгкими пушками; ротой пионеров (иррегулярной); отрядом людей племени Утцай; отрядом племени Матхвази; командой посыльных, проводников, разведчиков.
…

1.2. «Сэр, я ранен!»

Непревзойдённое свидетельство о коллективном риске, общем уделе всех, кто носили красные мундиры, даёт капитан Джон Камминг – в рассказе о долгой и страшной ночи под Фирозешахом:

Множество храбрецов с тяжёлыми ранениями оставались лежать в молчаливых британских рядах – они тихо истекали кровью, никак не прося о помощи. В нашем 80-м картечь ударила солдата в плечо, и тот получил серьёзное ранение. Недалёкий парень решил уйти в тыл – почему он собрался уйти, я не ведаю, должно быть, вообразил, что страдает сильнее других. Ротный сержант отказал в просьбе; тогда солдат обратился к батальонному сержанту и заявил: «Сэр, я тяжело ранен, отпустите меня из строя, к лекарю».

Батальонный сержант ответил: «Лежи где лежишь, солдат, а теперь посмотри на меня» - и поднял напоказ ногу с оторванной ступнёй. Но парень настаивал на своём, и двинул к лейтенанту Битхеси, своему командиру роты – сам я услышал всё, потому что как раз лежал рядом с лейтенантом. «Ох, сэр, прошу вас, отдайте приказ, чтобы меня отпустили с позиции: я ранен». - «Так же, как и я» - холодно ответил мистер Битхеси; он пропустил под себя правую руку и приподнял недвижную левую, висящую лоскутами от запястья. Только тогда я узнал о ранении лейтенанта, хотя и лежал близко от него. Солдат, впрочем, упорствовал и обратился к командиру части, полковнику Бенбури – тот не залёг, но остался в седле, встав в двух ярдах от нас. «Сэр – закричал рядовой – я ранен, прикажите меня отпустить и я пойду на перевязку!» «Так ты ранен, мой славный солдат» - сказал полковник. – «Да сэр» - «Вот и я ранен» – и тут я заметил, что полковник действительно ранен, ниже колена, что кровь заполнила сапог и капает с каблука на землю. Действия настырного рядового не ушли от внимания помощника батальонного сержанта и тот, обозлённый долгой докукой, решил положить делу конец. Он вскочил, схватил парня и начал с: «Чёрт тебя побери…» - а больше не сказал ничего, потому что прилетевшее ядро снесло ему голову, прихватив и часть головы неудачливого солдата, так что оба погибли одновременно.
 

Оригинал взят у в Триптих о жизни британских сахибов в Индии. Ч.2.

2. Издержки и потребности офицера-сахиба.

В индийских кампаниях, приобретение всяких необходимостей было тяжким финансовым бременем - тяжким даже для офицеров королевских регулярных полков. Попав в Индию, лейтенант Уолтер Кемпбелл ознакомился со статьями грядущих расходов и составил их список:


- Палатка – с одним шестом для субалтерна, с двумя – для капитана и старших офицеров, с повозкой на пару или четвёрку волов, для перевозки, в зависимости от размера палатки;

- Складной лагерный стол, стул, умывальник;

- Походная кровать следующей конструкции: лёгкая деревянная рама, с ротанговым основанием и тонким хлопковым матрацем – в матрац заворачивается стул и прочие лёгкие пожитки, а всё это носят на головах два кули;

- Хорошая лошадь, или две – по возможностям – с прислугой… по конюху и по заготовителю корма при каждой лошади;

- Должное число волов, чтобы возить всё это имущество;

- Двое слуг: «дубаш», или старший слуга и мальчик-прислуга;

- Две «каури» - корзины с должным запасом чая, сахара, кофе, бренди, восковых свечей; носят их кули, подвесив к гибким бамбуковым шестам;

- Пара копий для охоты на кабанов;

- Охотничий нож;

- Охотничья шапка, точно по размеру, чтобы плотно прилегала к голове – и тонкая металлическая пластина, вставленная в тулью: совсем не бесполезная вещь в этой суровой стране;

- Добрый запас сигар и патронов – и здесь само собой разумеется, что у вас есть охотничье ружьё, винтовка, подзорная труба;

- Некоторые люди, кто ценят комфорт выше полного кошелька, покупают паланкин, китайскую циновку, ковёр в палатку и множество прочих мелких роскошеств; но некоторые вещи подобного рода обременяют человека излишним багажом.


Если офицер не принадлежал к состоятельному роду и не имел покровителя, ему приходилось занимать деньги для покрытия всех этих расходов. Средний долг субалтерна составлял 6 – 7 000 рупий, и он платил проценты, пока был субалтерном, затем и капитаном; и только став майором гасил сумму основного долга. Свидетельства из первых рук пестрят упоминаниями о худых средствах и неотвратимых счетах. «Энсин получает только 181 рупию 5 анн в месяц – жалуется Альберт Херви – и должен покрывать из этой суммы квартиру, еду, слуг, хозяйственные расходы…». Британские офицеры и гражданские служащие постоянно сетуют на то, что всё их жалованье уходит на содержание слуг; на то, что при невообразимых ограничениях кастовой системы, они никак не могут поручить какому-то слуге выполнять, помимо своей, другую работу. Бесси Фентон, дочь священника из Северной Ирландии приехала в Индию в 1826 году, выйдя замуж за армейского офицера. Она пишет, что: «Мы здесь вынуждены содержать толпу слуг, и это абсурд, но такова тирания обычая и она неизлечима».

Оригинал взят у в Триптих о жизни британских сахибов в Индии. Ч.3.

3. «Лунный камень», «Алмаз раджи», «Сокровища Агры» как реалия англо-индийской жизни.

... жалование и полевые деньги ("batta" надо понимать как один только стартовый уровень - обычное денежное содержание, непременно причитающееся британским и индийским солдатам. В военное время к этим деньгам добавлялись экстраординарные суммы: призовые деньги и трофеи; доход, поначалу законный, и - с неизбежностью - признанный незаконным впоследствии. Обычно мы думаем о призовых деньгах как об особенности морской войны наполеоновского периода, однако понятие это было в ходу и на войне сухопутной. Индия копила сокровища - слитки, золотые мохуры, зачастую женские украшения; такая сокровищница была для индийской фамилии и хранилищем богатства и мерилом статуса, двумя равно важными вещами. Во многих индийских общинах, чуть ли ни на виду, хранились изрядные запасы золота, и кое-что из этого могло, при должном случае, стать расценено как законный приз. А кое-что из означенных ценностей изымалось помимо любых законных ненужностей: вовсе не случайность, что слово "loot" - военная добыча, трофей, приобретённый грабежом - пришло в английский язык в 1788 году, родившись от хиндустанского "lut" - а "lut" значит "грабёж" или "разорение". В 1762 году полковник Реннел заявил, что Индия: "отличная страна, где молодой джентльмен может дополучить недоданное неудачной фортуной". Однако, по ходу лет, добыча скорого состояния в Индии становилась делом всё более затруднительным; в 1877 году Блэквуд Мэгезин жалуется, что "Индия перестала быть землёй приключений и стала местом, где царствует факт... теперь заморские сады очищены от золотых плодов".

По закону, после победы государственное имущество неприятеля, но не частная собственность побеждённых, шло в продажу, а вырученные деньги распределялись в зависимости от чинов по тщательно разработанной шкале, куда входили и главнокомандующий, и самый молодой солдат. Подобные суммы могли оказаться огромными: так, армия Декана, распределила 353 608 фунтов 4 шиллинга и 8 пенсов после кампании 1817 - 1818 года, а взятие Лакхнау (при том, что большая часть добра была попросту разграблена и только кое-что отошло в призовые деньги) принесло войскам более миллиона фунтов.

Обыкновенно, распределение приза шло сложным образом - возьмём как пример делёж после победы Клайва у Палаши. Одна восьмая всего приобретения пошла Роберту Клайву, индийскому, главнокомандующему; он удержал две трети для себя, и передал треть майору Джейсу Килпатрику (последний вскоре умер, оставив после себя 60 000 фунтов: сумму - по словам Джона Корнелли "куда большую, чем приобрели тогда многие из нас". Четыре пятых пошли субалтернам, капитанам, офицерам штаба и стали поделены так, чтобы субалтерн в обязательном порядке получил вдвое меньше капитана. Больше половины остатка, то есть более одной восьмой всего приобретения, было распределено между европейскими солдатами и унтер-офицерами, а также некоторыми артиллеристами индийского происхождения. Эту часть делили так, чтобы помощник лекаря, джентльмен-волонтёр и старший сержант получили тройную долю рядового-европейца, а капрал - полуторный солдатский приз. Сипаям отошли оставшиеся деньги, около одной восьмой от всей суммы; итак, индийские солдаты получили в обратной - примерно - пропорции к проценту солдат-сипаев во всей армии Клайва.

В апреле 1756, Джеймс Вуд и его боевые товарищи получили первый транш приза за операции против маратхского вождя Ангрия. "...каждый капитан получил 2 806 рупий, лейтенанты - по 1 007 рупий, унтер-офицеры - 320, рядовые по 56 рупий. Чёрным солдатам досталось по 20 рупий". После падения Серингапатама* полковник получил 287 фунтов, субалтерн - 52 и британский рядовой 3 фунта 15 шиллингов и 9 пенсов. Альберт Херви писал, что после Кургской войны:
------
* Здесь читатель непременно вспомнит «Лунный камень» У.Коллинза.

Приз распался на весьма привлекательные суммы. Субалтерны получили около трёхсот фунтов, а рядовые по три фунта десяти шиллингов - один из наилучших дивидендов известных когда-либо в Индии. Но многие офицеры к тому времени успели потерять веру в доход с будущих призов и, испытывая нужду в деньгах, продали свои паи за наличные, за то, что давали им покупатели; некоторые продали свои доли за сущий бесценок - за шестьдесят-семьдесят фунтов.

В стране были несколько персон, скупивших множество офицерских паёв, так что когда призовые деньги стали распределены, а это случилось очень скоро, они сняли знатный урожай и получили отличную прибыль на своей сделке. Как же были огорчены эти несчастные офицеры - те, кто продали свои доли - когда поняли, что могли бы выручить очень крупные суммы денег, прояви чуть больше терпения! Наши солдаты, конечно же, радовались полученной выгоде, и надеялись на следующую войну, где смогли бы выручить не меньшие деньги с равной лёгкостью.


Некоторые офицеры назначались призовыми агентами по выбору товарищей и работали в пользу своего военного сословия. Лейтенант Джон Пестер, назначенный призовым агентом туземной пехотной части во Вторую Маратхскую войну утверждает, что:


Это назначение взволновало меня, как никакое другое: я понимал, что избран большинством армейских офицеров, что это честь, предмет гордости для любого человека; что это самая убедительная оценка моего поведения, что меня заметили и удостоили похвалы. И я радовался, увидев, как много совершенно незнакомых со мной - я полагал так - офицеров, отдали за меня голоса.


После взятия Хелата, майор Джон Пенниквик стал выдвинут своим командиром для работы призовым агентом. Командир


... заручился мнением офицеров нашей части и рекомендовал меня кандидатом от королевских сил*. Я пошёл на голосование и получил единогласное одобрение уже среди всех офицеров; некоторые даже высказались в мою пользу по собственной инициативе - штабные и артиллерийские офицеры - так что я замечательно провёл выборную кампанию.
-----
* То есть от регулярных британских частей. В то время, в Индии действовали две силы: регулярные британские части и части Ост-Индской компании (вторые влились в первые после Мятежа).


Но работать призовым агентом было нелегко, так что майор пишет: "С того времени я не имел ни минуты свободной... и так продолжалось несколько месяцев".

Государственное имущество побитого врага собиралось под присмотр призовых агентов, а те устраивали распродажу. В Индии добрая доля захваченного добра приходилась на монеты из драгоценных металлов, так что распорядиться этой ценностью можно было без особых затруднений. Система дележа предполагала и предписывала, что старшие офицеры безотлагательно получат свою долю. Иногда старшие командиры принимали положенное вознаграждение с неохотой: другое поведение дало бы повод обвинить их в радении об экспансионистской политике с прицелом на обогащение. Лорд Корнвалис отказался от 47 000 фунтов после Третьей Маратхской, а лорд Уэлсли отверг 100 000 после Четвёртой. Но лорд Лейк получил 30 000 за взятие Агры*, и подполковник Дикон не отказался от командирского пая - 12 000 фунтов - из 100 000 завоёванных денег - в 1824 году, когда Компания взяла маленькую крепость раджи Киттурского - не отказался, хотя и прибыл на место к самому окончанию дела. Вторая осада Бхаратпура принесла лорду Комбермеру почти 60 000 фунтов, его генералам - 6 000 и субалтернам по 238 фунтов; британские рядовые получили по 4 фунта, сипаи - вполовину; доля джемадара составила 12 фунтов, а субадара - 28. Пусть это были и существенные деньги по меркам Индии, но "субадар, отслуживший сорок лет, едва ли мог почесть за справедливость восьмикратную - против своей - долю вдвое младшего по годам лейтенанта".
-----
* А тут читатель непременно вспомнит "Сокровище Агры" - да, да. оно утонуло.


Британские солдаты сомневались в призовых деньгах: их, прежде всего, смущала мудрёная несправедливость дележа и, во вторых, процесс распределения мог затянуться на долгие годы. Корнет Томас Пирсон из 11-го Лёгкого драгунского получил свои 218 фунтов 16 шиллингов через десять лет после падения Бхаратпура; вдова и сын рядового Беннета из 39-го королевского ждали двадцать лет, но всё же дождались унаследованных 4 фунтов 9 шиллингов призовых за Кургскую кампанию 1834 года. В июле 1858 года канонир Ричард Хардкасл пишет домой из Ауда, говорит, что отдал бы всё на свете за пинту "настоящего портера, навроде того, что пивал я в Бредфорде", а затем рассуждает так:


Уверен, что мне полагается надбавка за Лакхнау - 38 рупий - 3 фунта 2 шиллинга - и шестимесячная полевая надбавка, так что всего мне причитается 8 фунтов... Как только я соберу сколько-нибудь от этого, чтобы составились приличные деньги, отправлю большую часть домой. Но наши офицеры не доверяют нам и не решаются давать зараз большие суммы, так что, должно быть, станут платить частями, по фунту или по 10 шиллингов. Ещё нам полагаются призовые, за осаду и взятие Лакхнау - сам слышал, как один человек толковал о сказочных деньгах. Он говорил о 30 фунтах на солдата! Но, боюсь, не увидим мы этих 30 фунтов.


И он оказался прав в своём пессимизме. Сержант Форбс-Митчел дивится: куда пропало "трофейное добро, что поступило к призовым агентам" под Лакхнау, то есть сумма в миллион фунтов. Вместе с тем:


Каждый рядовой, участник осады и захвата Лакхнау, получил 178 рупий; но тридцать лакхов* сокровища, найденного в колодце у Битхура, остаток добычи, взятой во дворце Нана Сахиба, ускользнули от расчёта, и намного перекрывают указанную сумму. Я, тем не менее, могу, не затрудняясь назвать десяток, а то и поболее, имён: люди, кто дрались во всех боях, двое из них получили Крест Виктории, а умерли они в богадельнях родных краёв - некоторые, впрочем, в богадельне Калькуттского общества милосердия.
-----
* Лакх - сто тысяч, обычно сто тысяч рупий.

Джордж Элерс горько жалуется, что получил призовые за Серингапатам (1799) лишь в 1807 году, "за вычетом одного шиллинга интереса, который переложили на нас". Он, лейтенант, получил 430 фунтов, капитан - 800, майор - 2 000, подполковник - 4 000, генерал-майор - 12 000, а удачливый главнокомандующий получил обыкновенную долю, одну восьмую часть трофея. Генерал-майор сэр Дэвид Бейрд принял свои 12 000 фунтов с огорчением, и сказал Элерсу, что рассчитывал, "самое малое, на 100 000". Элерс даёт разъяснения:


Мы захватили неимоверное богатство, всевозможные ценности, дары всех европейских дворов. Там был изумительный фарфор от короля Франции, часы напольные и карманные, ценнейшие шали, всякие безделушки, ювелирные изделия со всех концов света, жемчуга, рубины, алмазы и изумруды и всякие другие благородные камни в оправе - всё что угодно, вплоть до брусков и клиньев из чистого золота. Солдат предложил мне такой за бутылку бренди. Многие офицеры получили часть своего приза в драгоценных камнях, оценённых по твёрдому прейскуранту. Я видел, как необработанный, негранёный изумруд шёл за 200 фунтов. Многие наши солдаты заполучили так много, что могли бы безбедно жить до конца дней, умей они распорядиться трофеем. Я слышал, как один из них после штурма едва мог идти под грузом взятых золотых пагод - он взял столько, сколько мог унести - говорят, на сумму в 10 000 фунтов.*
-----
* Золотая пагода (было 2 вида) - монета ценностью в 6 - 8 шиллингов, вес от 3 до 3,35 граммов. Положим, это были шестишиллинговые, то есть полуфунтовые монеты - тогда 10 000 фунтов это 20 000 пагод или 60 кг золота. Неудивительно, что солдат "едва мог идти"!


Некоторый солдат 74-го Королевского пехотного, нашёл два браслета, принадлежавших султану Типу; браслеты эти были декорированы алмазами "размером со зрелый конский боб". Рядовой вынул камни и продал их лекарю, доктору по имени Палтни Мейн за 1 500 рупий. Потом офицеров вынудили сдать трофеи в общий котёл, но Мейн оставил за собой алмазы, укрыв их в нашейном муслиновом платке. Он получил за них 2 000 фунтов годового дохода и перевёл на солдата 200 фунтов в год, "но бедный парень прожил недолго и не сумел вполне насладиться такими деньгами".
Джон Шипп, обходя захваченный форт Хутрас:


...видел, с каким старанием работают призовые агенты, пытаясь удержать наших парней подальше от добычи, чтобы те не подбирали и не воровали ценностей; но солдат были тысячи; все, естественно, с горящими глазами, так что задача агентов была, по правде говоря, безнадёжной. Я слышал, что один рядовой из полевой артиллерии ушёл с пятью сотнями золотых мохуров, а это больше 1 000 фунтов... Учитывая, что призовые суммы чудовищно усыхают до дележа, а то немногое, что остаётся, доходит до солдата через долгий срок, неудивительно, что люди эти при случае стараются помочь себе сами.


Короче говоря, огромная часть ценностей попросту исчезала, не успев дойти до призовых агентов. Британцев, взявших в 1818 форт Рхайгур, ждало разочарование: от денег, очевидно содержавшихся в укреплении, осталось немногое: они, по большей части как-то испарились. Расследование, затянувшееся до 1831 года, установило, что большая часть денег стала унесена по приказу, людьми осаждённого гарнизона:

Бхамбу Бин Ганга Синди показал под присягой, что пробыл в Рхайгуре всю осаду и сдался со всеми; затем Гаманджинг, джемадар, дал ему три мешка с деньгами и он завязав их в кушак, переправил в свой дом, в Чампи, что в двенадцати милях от форта; там деньги пролежали пятнадцать дней; затем про них узнал сахиб из Компании, и забрал его вместе с мешками в Кутчери у Гиргаума.

Некоторая часть трофея оставалась в руках солдат, "нашедших" ценность - как правило, на некоторое время, а потом переходила к офицерам, кто платили недорого и не затруднялись объявлять о приобретении призовым агентам. Уильям Рассел наблюдал такой случай в Кейзербахе у Лакхнау, сразу после взятия города.


Через двор, из ворот, упала тень человека; потом из прохода осторожно выдвинулся штык - поднятый, судя по всему, до уровня глаз; потом показалась винтовка Энфилда а следом голова британского солдата. "Чисто, одни свои" - крикнул он.

- Сюда, Билл. Здесь лишь пара офицеров и куча нетронутых закоулков!

За первым вошли ещё трое, шайка парней из регулярной королевской части. Чёрные от пороха лица, испятнанные кровью перекрёстные ремни, мундиры топорщатся от всяких подобранных ценностей. И они принялись мародёрничать, не обращая на нас никакого внимания. Первая дверь никак не поддавалась; тогда к замку приставили дуло ружья и вдребезги разнесли выстрелом. Солдаты с криком ворвались внутрь и вскоре вынесли железные шкатулки с драгоценными камнями; на свет появлялись железные коробки и шкафчики; в деревянных ящиках нашлось оружие, украшенное золотом и благородными камнями. Один из парней проломил крышку - по виду свинцовую, на самом деле - из чистого серебра - и вытащил браслет с изумрудами, алмазами, и жемчугами - такими огромными, что я поначалу не признал в них драгоценностей, и принял этот браслет за часть какой-то люстры.

- Что ваше благородие даст мне за это? - спросил солдат. - Я соглашусь на сто рупий, пользуйтесь случаем!

О! Проклятая судьба! Со мной не было ни пенни, ни у кого из нас. Ни у одного офицера в Индии. Нашими деньгами распоряжались слуги. А мой Саймон был далеко отсюда, в спокойном лагере...

- Я согласен на сто рупий, но должен сказать тебе, что ты получишь намного, намного больше, если камни настоящие.

- Пустое, мне не жалко для вашей чести, так что радуйтесь им за сто рупий. Вот, держите!

- Что-ж, отлично; приходи ко мне сегодня же вечером в лагерь, где штаб командования, или скажи своё имя и роту - тогда я перешлю тебе деньги с нарочным.

- Ох, верю вашему благородию, но как мне знать, доживу ли я до этого благословенного вечера? Может доживу, а то и нет - умру здесь с пулей в боку. Мне нужны два золотых мора (мохура по 32 шиллинга каждый) и бутылка рома тут, на месте. Будьте уверены, в такие времена безопаснее всего делать дела только на живые деньги.


Солдат дал каждому из офицеров по маленькому камушку "на добрую память" и оставил украшение себе. Итак, трофеи уплыли в "неизвестность"; однако, когда на следующий месяц сокровища стали распродаваться законным образом, под присмотром призовых агентов, Рассел "не нашёл ничего из увиденных тогда ценностей и был потрясён несуразно высокими продажными ценами".
Под Дели дело получило лучшую организацию. Там, как рассказывает миссис Матер:


... агенты, выбранные ещё до захвата города, постарались собрать трофеи, но основная часть ценностей пропала - жители припрятали добро... Некоторое время за сокровищами шла самая азартная охота; в поисках - живо и успешно - участвовал и мой супруг. Позавтракав спозаранок, он принимался за дело во главе отряда кули, вооружённых пиками, ломами и мерными рейками. Обследование дома, где, по донесениям, прятали сокровища, занимало целый день; работа начиналась с тщательного обследования постройки... Скрупулёзные замеры крыши по внешней поверхности и стен по внутренней позволяли безошибочно определить потайные полости. Затем били дыры в стенах, открывая секретные комнаты, замурованные ниши, тайники; время от времени, усердие в исследованиях вознаграждалось крупными и ценными находками.

Однажды я пригласила на ленч нескольких друзей, ожидая, что с нами откушает и полковник Матер, но один из пришедших гостей сказал, что тот запоздает, так как нашёл большое сокровище и не может оставить его без присмотра. Супруг вернулся заполночь с тринадцатью повозками военной добычи, и, между прочих ценностей, там были деньги - восемьдесят тысяч фунтов. ...

До нас доходили слухи, что какие-то сотрудники поисковых партий с прежней репутацией честных людей "аннексировали" в свою пользу некоторые ценные предметы.


Эдвард Вибрат удивлён собственной умеренностью. В Дели он и его люди "нашли тринадцать или четырнадцать деревянных ящиков, заполненных всевозможными изделиями из серебра и золота, монетами и благородными камнями различной ценности и передали всё это призовому агенту". И эта благородная, возможно неподражаемая честность, дала ему право на горсть бриллиантов - впоследствии Вибрат оправил их в золото "и презентовал родным. Увы, мне остаётся лишь жалеть о скверно использованной возможности - зачем я, при таком замечательном случае не приобрёл большего?" В те самые дни, под Лакхнау, другой человек также не отказал себе в некотором приобретении - капитан Чарльз Гермон; его жена, Мария, с гордостью пишет, как: "Мой дорогой Чарли пришёл домой совсем обессилев от этой работы... Он принёс мне прекрасные фарфоровые вещи и великолепную пуншевую чашу, свои собственные трофеи".

Приобретение ценностей по праву победителя был всегдашним обыкновением индийских войн, но в дни Мятежа британское мнение безоговорочно оправдывало такую практику. После захвата призов Армией Декана в 1817-18 году юристы пустились в долгое обсуждение о правомочности подобных акций: тогда появилась отчётливая граница между государственным имуществом противника (которое могло быть захвачено) и частной собственностью неприятелей (такая собственность захвату не подлежала). Когда разразился Мятеж, подобная щепетильность была оставлена. Пусть мы и видим – хотя бы на примере Серингапатама – как солдаты продавали трофеи офицерам задолго до Мятежа, но, тем не менее, в то время предпринимались попытки умерить мародёрство, а офицеры – пусть и не все – с ответственностью относились к призовому делу.

Энсину Альфреду Бассано из 32-го Пехотного королевского случилось оказаться в Мултане в 1849 году, после захвата города.


Три взвода моей роты стали откомандированы на охрану дома Мулраджа. Мы заняли эти покои и устроились там с чертовским комфортом. Вина было в изобилии. Но большую часть пришлось вылить – чтобы солдаты не перепились. Мы обыскали всё вокруг, нашли ящики набитые золотыми и серебряными деньгами, жемчужными ожерельями и золотыми брусками по пятидесяти, не меньше, фунтов каждый. Майор Вилер вычислил, что в наших руках оказалось – если пересчитать на деньги – золота на пятьдесят тысяч фунтов! Офицеры форта вместе с бригадиром Харви – о нём подали письменный рапорт - присвоили кое-что из этого добра, но ни один из наших офицеров не взял ничего по-настоящему ценного, разве что какие-то забавные золотые монетки, для курьёза, и мы не делали из этого тайны. Мы были щепетильны, высоко ценили своё офицерское положение, так что не соблазнились на мошенничество. Тем не менее, генерал-губернатор решил, что мултанские сокровища должны отойти в трофей к выгоде войска. Теперь я надеюсь на свою долю приза.


Впрочем, однополчане Бассано не отличались его щепетильностью. Рядовой Роберт Уотерфилд вспоминал, как:


… один парень из Ноттингема обложенный золотом с головы до пят, едва понимал, как сумеет ускользнуть от призовых агентов… тогда он, повинуясь внезапному соображению, разбежался и нанёс себе тяжёлое ранение, боднув со всего маху угол дома. Потом он с залитым кровью лицом доложил о несчастном случае и тяжёлом увечье. Подали носилки, парня отнесли в форт, и он вернулся в лагерь, став богаче на несколько тысяч фунтов.


Ранним утром Уотерфилд наблюдал, как его рота возвращается в лагерь. «Некоторые из них едва передвигал ноги в ботинках, набитых золотыми мохурами». Брат Уотерфилда, капрал той же роты, провёл ночь в карауле, так что не сумел разжиться самостоятельно, но все парни из караула стали вознаграждены боевыми товарищами. «Судя по всему, брату достался изрядный куш, так как он подарил мне 200 рупий … то есть около 20 наших фунтов».


В 1849 году, после сражения под Гуджратом, фортуна подшутила над сержантом Джоном Пирманом. Сержант вошёл в город с полудюжиной солдат. Они «подошли к старому меняле и спросили – где тот держит деньги? – но он не хотел говорить; пришлось достать пистолеты, и только тогда меняла достал мешочек с золотыми и серебряными монетами, всего около кварты». Тут появился офицер и велел нести мешочек на призовой склад, однако «мы ушли, оставив деньги на его усмотрение… Офицер не успел спросить, какой мы части, а узнать этого не мог – мы были в белых рубахах, кальсонах и шапках-тюрбанах». На следующий день он отобрал отличную арабскую лошадь, хотя конюх и умолял его: «Нет, сахиб, не берите!» - и продал её офицеру за две бутыли грога и 100 рупий – а деньги тотчас ушли на выпивку.

Лучший случай выпал Пирману в разведке, когда он, вместе с рядовым Джонни Греди поймали повозку, запряженную парой волов, и нашли в ней сундук с рупиями. Товарищи набили седельные кобуры золотыми монетами, а остаток выкинули. Сержант уверен, что:


… только так и можно было получить призовые деньги, ведь Компания дала нам лишь шестимесячную полевую надбавку: 3 фунта и 16 шиллингов, и это всё; так что мы пускались во все тяжкие и жили бы хорошо, когда не тратили бы деньги самым дурацким образом.


Он думал, что 10-й Пехотный королевский успевает в мародёрстве лучше всех, пусть и с некоторыми издержками – так, сержант Уильямс получил сто плетей и стал разжалован за кражу ценной сабли с золотой, в бриллиантах рукоятью. Уильямс передал саблю рядовому, а тот, опасаясь обыска, скрыл ценность, кинув её в колодец – возможно, сабля лежит там и по сей день.


Гарнет Уолсли высказывает категорическое неприятие грабежам по праву победителя. «За всю армейскую карьеру, я ни разу не взял неположенного приза – заявляет он.


И дело здесь не в моей брезгливости, и не в беззаконности такого занятия - напротив, я уверен, что победителю по праву причитаются военные трофеи; я действовал так в интересах порядка и дисциплины. Отношения, когда офицер принимает сторону солдата – мародёра и, более того, оспаривает у нижнего чина право на тот или иной ценный приз, убивают то лучшее, что есть в воинском духе британской армии. … Я совершенно уверен в том, что устроенная солдатами делёжка трофеев под Лакхнау стала большим несчастьем для нашей армии, понизила её дееспособность, сказалась на дисциплине и что беда эта не ограничилась тем, давним временем, но возымела долговременные последствия.

запись создана: 15.11.2013 в 10:27

@темы: деньги

---

masterok.livejournal.com/1472999.html

запись создана: 13.11.2013 в 21:24

@темы: фото

---

В. Кирдий

@темы: картины

---

Относительно правды: насколько я понимаю, прозвище «Август» (именно прозвище, а не второе имя, как считают некоторые даже не читатели, а авторы) произошло от его завоевательной политики. По этому поводу ещё небезызвестный Н.А. Осокин в своей магистерской диссертации «История альбигойцев и их времени» отмечал, что «… Ригор [французский хроникёр второй половины XII – начала XIII ст. – Пан Гридь] первый дал Филиппу II прозвание Augustus, от глагола augere – увеличивать владения. Это слово могло также служить напоминанием счастья Октавиана». В общем, в итоге вырисовывается то ли «Собиратель земли Французской», то ли «Филипп Счастливый» (как вариант – «Удачливый».
( Свернуть 

И, тем не менее, как уже было сказано, есть женщины в русских селениях попадаются историки, которые считают иначе. Ярослав Шимов в своей книге «Меч Христов: Карл I Анжуйский и становление Запада» просто написал, что прозвище своё первый в истории rex Franciae получил с подачи придворных панегиристов, «в подражание римским императорам». Но – Бог с ним, с Шимовым: он всё ж таки, если, конечно, верить его краткой биографической справке, «…историк и журналист. Специалист по новой и новейшей истории стран Центральной и Восточной Европы». Надел мужик поутру не свои сапоги – и вот результат. Да и не шибко он и накосячил на самом деле: это самое «в подражание римским императорам» при желании можно вертеть как угодно. Гораздо интересней история с толкованием имени Филиппа Кривого другим непрофильным специалистом – небезызвестным Ричардом Эд. Пайпсом. Вот уж кто оттянулся, так это он!

Далее – цитата из воспоминаний Пайпса «Я жил: Мемуары непримкнувшего»:

… Когда мы вернулись в Штаты в сентябре 1948 года, мы поселились в Нью-Йорке, главным образом потому, что Ирен [супруга Р. Пайпса. – Пан Гридь] хотела быть поближе к своим родителям. Несколько дней спустя мы поехали на машине в Кембридж, чтобы я смог зарегистрироваться на следующий год аспирантуры. Как выяснилось, я перепутал сроки регистрации и опоздал. Декан пожурил меня за опоздание и сказал, что я смогу подать документы в конце периода регистрации. В течение этих двух-трёх дней, которые я в основном проводил в Уайднеровской библиотеке, главной библиотеке Гарварда, мне повстречался Чарльз Тэйлор, главный специалист факультета по Средневековью. Эта встреча оказалась одной из тех, которые меняют жизнь человека. Тэйлор предложил мне место помощника преподавателя курса «История 1» – обзора западной цивилизации, обязательного для всех историков, его посещали также многие студенты других факультетов. В течение осеннего семестра Тэйлор читал лекции по огромному курсу «История 1» два раза в неделю в новой лекционной аудитории на Кирклэнд-стрит. Во время весеннего семестра курс вёл Карпович. По пятницам студенты разбивались на группы приблизительно по двадцать человек и занимались под руководством аспиранта, который отвечал на вопросы и проводил тесты по заданному на неделю материалу.

Это был мой первый опыт преподавания, и мне он очень понравился, несмотря на то, что требовалась лихорадочная подготовка и иногда импровизация. Я помню, как-то раз один студент спросил меня ни с того ни с сего, почему Филипп II, король Франции в Средние века, получил второе имя «Август». В настоящее время я бы ответил, что не знаю, но тогда я был молод и не хотел признаться в своей неосведомленности. Я попытался ответить и сказал, что это было потому, что он родился в августе. Как только окончилось занятие, я побежал в библиотеку, чтобы найти ответ, и с облегчением узнал, что Филипп II действительно появился на свет 21 августа 1165 года…

В актив автора должен отнести весьма нехарактерное для специалистов (любых – и историков, и неисториков) отсутствие снобизма и уверенности в собственной непогрешимости: вот вы, например, скольких историков можете назвать, кои, накосячив в чём-либо, признаются в этом, причём делают не под давлением извне? Лично я только Пайпса и знаю.

@темы: имена

---

"Мистер ПОУВИ подарил Обществу скелет.
Мистер БОЙЛЬ сообщил, что в Балтии ласточки живут подо льдом.
Доктор ГОДДАР упомянул, что помещения, обшитые дубовыми панелями, потрескивают по утрам и вечерам.
Мистер УОЛЛЕР заметил, что жабы чаще всего появляются в холодную сырую погоду.
Мистер ГУК доложил, что, по его наблюдениям, пояс Ориона состоит не из трёх звёзд, как прежде полагал г-н ГЮЙГЕНС, а из пяти.
Доктор МЕРРЕТ представил записку, в которой сообщил, что в стене монастыря Блэкфрайарз обнаружены замурованные оловянные сосуды, покрытые непонятными письменами и содержащие человеческие черепа с мозгами и волосами. Записку постановили зарегистрировать.
Мистер ГУК поставил эксперимент с целью выяснить, увеличится ли в весе кусок стали, уравновешенный на точных весах, если коснуться его сильным магнитом; опыт увеличения в весе не выявил.
Доктор АЛЛЕН доложил о человеке, который недавно утратил некоторую часть мозга, но по-прежнему жив.
Доктор УИЛКИНС представил Обществу свою книгу, озаглавленную "Сочинение об истинном алфавите и философском языке".
Нил Таун Стивенсон. "Ртуть"



Лондонское Королевское общество — одна из старейших и престижных научных академий мира.
( Читать дальше... 

@темы: наука в истории, англомания

---

Вступив на территорию Эльзаса, мы обратили внимание на обилие молодых парней в штатской одежде. Это были эльзасцы, дезертировавшие из германской армии. Местные жители укрывали их от Гестапо до нашего прихода. Многие из них были призваны еще во Французскую армию, но после поражения Франции в 1940 и присоединения Эльзаса и Лотарингии к Рейху их призвали уже немцы. (...) Они, конечно, шумно радовались возможности наконец-то выйти на свободу. Многие обратились к нам с предложениями помощи в сборе разведданных, и мы (...) конечно, нашли им применение.

Однако, полковник наш обратил на них внимание, поскольку раньше, во Франции, молодые мужчины на улицах практически отсутствовали. Он позвонил нашему командиру и потребовал объяснения этому явлению. Капитан объяснил ему, в чем дело. Полковник немедленно отреагировал, "А у них есть бумаги о демобилизации из немецкой армии?" Ему объяснили, что у дезертиров подобных бумаг не бывает никогда, на то они и дезертиры. Его решение было крайне неприятным для нас: в таком случае, они считаются военнопленными. Мы должны их немедленно арестовать, посадить в грузовики, и отправить в лагеря для пленных немцев во Франции.
Дж. Гленн Грэй
agasfer.livejournal.com/2434812.html

@темы: Interbellum

---

Как маски и перчатки появились в медицине

Началось преображение хирургов и медсестер с любовного романа.

В Балтиморе, в новом Госпитале имени Джонса Хопкинса, медсестре по имени Каролина Хэмптон выпало работать с хирургом Уильямом Холстедом.

Он был выходцем из богатой семьи, студентом бил баклуши, учился плохо, зато возглавлял первую в Штатах студенческую сборную по американскому футболу. Под конец курса вдруг ощутил интерес к медицине и даже поехал стажироваться в Европу к великому Теодору Бильроту.

По возвращении Холстед проявил свой талант. В 1881 г. спас родную сестру, потерявшую много крови при родах, введя ей шприцем свою собственную кровь (о переливании во время операций тогда и не думали); потом выручил свою мать, удалив ей желчные камни (первая в Америке холедохотомия – операция рассечения желчного протока).

Через четыре года узнал об открытии местной анестезии раствором кокаина и стал экспериментировать на себе с группой однокурсников. Все они попали в зависимость и погибли – кроме Холстеда. Он лечился, на год оставил хирургию и затем вернулся в профессию, но попечители больницы не верили в полное избавление от зависимости. Опасаясь, что рука Холстеда дрогнет не вовремя, как бывает у врачей-наркоманов, его никак не назначали главным хирургом госпиталя и не допускали до некоторых операций.

Одевался Холстед экстравагантно: сюртуки заказывал только в Лондоне, а сапоги и сорочки – в Париже. Грязные сорочки отправлял стирать на их родину в Париж, утверждая, будто в Балтиморе нет нормальной прачечной. В общем, для покорения девичьих сердец загадочности хватало.

Каролина быстро нашла с Холстедом общий язык, научилась довольно ловко ассистировать ему. Однажды после операции она заметила, как шефа пробирает сильная дрожь. Он быстро вышел, заперся у себя в кабинете, а потом вернулся умиротворенный. Несложно было догадаться, в чем дело: бросив кокаин, Холстед перешел на морфий. Оказалось, каждый день он колет себе по 180 миллиграммов. Каролина не выдала его. Так они стали заговорщиками.

Хирург-морфинист из кожи вон лез, чтобы обмануть попечителей. За 1890 г. он провел сразу две первые в мировой практике операции – удалил пораженную раком молочную железу и справился с паховой грыжей, которая прежде считалась неизлечимой. Руководство сочло, что наркоману подобное не под силу, и Холстед все же получил должность главного хирурга. Но тут Каролина заболела, у нее развился контактный дерматит. Возникла угроза, что придется брать другую сестру, и в этом случае неизбежно разоблачение.

Для дезинфекции хирурги мыли руки раствором сулемы с фенолом и в нем же замачивали инструменты. Кожа Каролины слишком сильно реагировала на антисептическую жидкость. Тогда Холстед заказал для своей медсестры резиновые перчатки.
В таких перчатках уже работали гинекологи и проктологи, но никому не приходило в голову внедрить их в операционной. Теперь сестра-сообщница подавала инструменты в перчатках.

Дело пошло так славно, что через полгода сыграли свадьбу.
Наблюдая этот опыт, коллеги по хирургическому тоже стали беречь свои руки, работая в перчатках.

Когда 450 операций грыжесечения прошли у них без единого случая сепсиса, Холстед сказал: «Куда ж я раньше смотрел!» – и перенял эту практику. Да еще сообщил о нововведении своему близкому другу Яну Микуличу-Радецкому, который во время европейской стажировки Холстеда был главным помощником Бильрота. Микулич к тому времени сам стал мировой звездой. Родился он в Черновцах, на территории Австро-Венгрии. Отец был из Польши, мать – из Австрии. Первый язык – польский, но также свободно говорил Ян по-немецки, по-русски и по-английски. На вопрос о национальности отвечал: «Хирург».

Оперируя в клинике Университета Бреслау (ныне польский Вроцлав), впервые надел перчатки на Пасху 1896 г. и несколько месяцев работал благополучно, пока один пациент не умер от заражения крови, явно в результате операции.
Эффективность перчаток вызвала сомнения.

В том же Университете Бреслау кафедру гигиены возглавлял профессор Карл Флюгге, одержимый странной по тем временам идеей воздушно-капельного пути распространения инфекций. Зимой 1897 г. к нему на стажировку приехал из Харькова гигиенист Павел Лащенков, и вместе они проделали важный опыт. Флюгге изучал так называемую бактерию чудесной крови (Bacterium prodigiosum). Она плодится на богатой крахмалом среде и выделяет алый краситель. Весьма впечатляюще выглядит облатка для церковного причастия, окрашенная такими бациллами. Вот секрет фокуса, который некогда проделывали в церквях, рассказывая о чуде пресуществления – превращения хлеба и вина в тело и кровь Христа.

Лащенков полоскал рот культурой таких бактерий (они считались безвредными; только позднее стало понятно, что Павел Николаевич испортил себе зубы). Затем входил в комнату, уставленную чашками Петри с питательной средой (агар-агаром). В молчании не происходило ничего. Когда же Лащенков чихал, кашлял, насвистывал или просто говорил, на агар-агаре возникали красные колонии «его» бацилл.

Флюгге понял, что происходит. Во время разговора, чихания, кашля и даже при дыхании через отекшие от насморка ноздри воздух движется мимо слизистой со скоростью более четырех метров в секунду. Воздушный поток увлекает с собой капельки жидкости с бактериями. Мелкие невидимые глазом капельки разлетаются вокруг. Там, где они попадают на агар-агар, бациллы размножаются.

Еще не оформив статьи о своем открытии, Флюгге помчался к Микуличу и объяснил, как стал возможен тот фатальный случай сепсиса. Оказывается, разговаривать хирургам нельзя, а врачу с насморком вообще нет входа в операционную. Однако трудно в конце февраля собрать такую бригаду, чтобы ни у кого не было насморка.

Решили обвязать рот и нос марлей, надели реабилитированные перчатки.
И так 1 марта 1897 г. всемирно известный хирург Ян Микулич-Радецкий сделал первую операцию в перчатках и маске. Операционная бригада обрела привычный внешний облик. Была открыта новая эра в хирургии. www.facebook.com/groups/1693914424181178/permal...

@темы: медицина-историческое, история одежды

---

@темы: медицина

---

24.04.2020 в 17:23

Пишет  Grissel:

об исторических прототипах
Как здесь рассказывалась, о прошлом годе я переводила роман Джеффа Уилера "Королевская отравительница", который все никак не выйдет, хотя анонсирован уже давно.
Роман фэнтезийный, но почти у всех персонажей есть исторические прототипы. Одного из главперсонажей зовут Доминик Манчини. Автор даже не стал изменят имя прототипа, вот тут его биография.
en.wikipedia.org/wiki/Dominic_Mancini
Вкратце - товарищ был агентом архиепискога Вьеннского, одного из советников Людовика XI, "великого паука", то есть проще говоря, французским шпионом в Англии, где находился в 1482-83 гг. По итогам пребывания написал рапортичку под названием "Об узурпации трона Ричардом III" , сохранившуюся в архивах и найденную в 1934 г.
Целью опуса было оправдание французской поддержи Генриха Тюдора, который пришел к власти, как известно, на иностранных штыках. Ну или мечах. Манчини, как предполагают , никогда не встречался с Ричардом и даже не видел его, зато старательно собирал необходимые ему слухи и сплетни. Историки его, кажется, иначе как "сплетником" и не называют.
Более о Манчини ничего не известно.
В романе Доминик Манчини - шпион в Разведывательной службе, аналоге Интиллидженс сервис, которой в реальности тогда в Англии не было. При этом он является двойным или даже тройным агентом. На какую иностранную державу он работает, в романе не уточняется. Зато по ходу сюжета его вербует в личные агенты главная героиня, та самая отравительница.
Когда в финале романа главу Разведывательной службы Рэтклиффа казнят по ложному обвинению, сфабрикованному нашей положительной героиней, Манчини занимает его место.
ну, фэнтези есть фэнтези.
Но вот забавная деталь. Главным источником сплетен, собранных Манчини, называют Джона Аргентайна, яростного противника Ричарда и сторонника Тюдоров.
В романе фамилию Аргентайн носит королевское семейство, списанное с Йорков.
Такое у авторов воображение.

@темы: исторические россказни