И еще одна не менее интересная тема, на которую мне указали сразу несколько собеседников, а одна знакомая дала себе труд расписать на примерах, как это выглядит и как работает. Сразу скажу, что об этом я тоже не знал примерно ничего, точнее, я знал, но всегда считал это устаревшей нормой, принятой, допустим, в деревне в середине прошлого века. То есть вот у нас в деревне бабки довоенного поколения, ныне вымершие, обращались друг к другу именно так: "Ты, Петровна" - "Ты, Михална". Оказывается - нет. Это вполне себе живая и активно действующая норма, просто это принято в той среде, с которой я не общаюсь. На производстве, видимо, в армии (между офицерами), среди спортсменов (в смысле, взрослых людей, всерьез занимающихся каким-либо спортом) и т.п. В первую очередь среди мужчин (или в смешанных коллективах), но и среди женщин тоже. Между людьми, более или менее равными, принято обращение на ты, но при этом по имени-отчеству. Это отнюдь не старики, это люди среднего возраста, то есть не только мои ровесники, заставшие СССР в сознательном возрасте, но и люди лет на десять-пятнадцать моложе. Так принято, это вежливо, именно это для них звучит не холодно-отстраненно и в то же время не фамильярно. Логика за этим примерно такая: мы на ты, потому что свои (сокращение дистанции), но при этом по имени-отчеству, потому что так вежливо. "Ты, Николай Михалыч" - "Ты, Ольга Петровна". Сугубо русская традиция, явно идущая непрерывно, напрямую из позапрошлого века.
( Читать дальше... )
( Читать дальше... )
, замечалось и в старину. Знаменитый протопоп Аввакум (1620–1682) в своём «Житии» писал о нескольких последовательных случаях «бесовской игры», свидетелем которых он был во второй половине 1640-х годов. Сперва он узрел скачущий по церковной паперти столик, после – шевелившийся на мертвеце саван, а затем что-то вроде нынешнего полтергейста – летавшие по алтарю одеяния: «А егда еще я был попом, с первых времен, как к подвигу касатися стал, бес меня пуживал сице. Изнемогла у меня жена гораздо, и приехал к ней отец духовной; аз же из двора пошел по книгу в церковь нощи глубоко, по чему исповедать ея. И егда на паперть пришел, столик до тово стоял, а егда аз пришел, бесовским действом скачет столик на месте своем. И я, не устрашась, помолясь пред образом, осенил рукою столик и, пришед, поставил ево, и перестал играть. И егда в трапезу вошел, тут иная бесовская игра: мертвец на лавке в трапезе во гробу стоял, и бесовским действом верхняя роскрылася доска, и саван шевелитца стал, устрашая меня. Аз же, богу помолясь, осенил рукою мертвеца, и бысть по-прежнему все. Егда ж в олтарь вошел, ано ризы и стихари летают с места на место, устрашая меня. Аз же, помоляся и поцеловав престол, рукою ризы благословил и пощупал, приступая, а оне по-старому висят. Потом, книгу взяв, из церкви пошел. Таково-то ухищрение бесовское к нам! Да полно тово говорить». В русской традиционной культуре отношение к столу было уважительным. Как и печь, это центр дома. Его статус, можно сказать, сакрален. Со столом связано немало обрядов и поверий. Большой стол в традиционном крестьянском жилище воплощал собою идею устойчивости и стабильности. Будучи серединным предметом в доме, стол считался от него неотделимым. В Каргополье собиратели записали от пожилой женщины: «Что вот стол должен стоять, и у него своё определённое место должно быть. Вот если он стоит вот так, так его и не шевели, пусть он так и стоит. Не поворачивай». Чтобы корова не брыкалась и оставалась на месте, позволяя себя доить, в Каргополье приговаривали: «Как столик у меня стоит твёрдо и крепко, так, коровушка, ты стой твёрдо и крепко». Если же скотина заблудилась и не пришла домой, связывали ножки стола, полагая, что и животное далеко не убредёт. При этом, по наблюдениям, обобщённым в статье этнографа и фольклориста А. Б. Мороза, «стол может выступать как ритуальный предмет-посредник в общении человека с “иным” миром». ...У близких соседей русских жителей Вятского края – удмуртов – стол, обычно застилаемый белой скатертью, особо почитался. Изготавливали его тщательно и с любовью, устанавливали на почётном месте в доме. Он имел духа-хранителя, а потому нельзя было стучать по столу ни рукой, ни каким-либо предметом (даже крутым яйцом) и как бы причинять ему боль. Сидя за столом, люди не болтали ногами и не пинали его. Усаживались за стол и выходили из-за него так, чтобы обойти его со всех сторон, иначе народится столь много детей, что их не прокормить. Сев за стол, человек непременно должен был угоститься, даже если сыт. После выхода из-за стола располагались на лавке, чтобы не сразу уйти. А если гость проходил мимо стола, не присаживаясь, то это расценивалось как действие недружественное и даже вредоносное. Стол как своеобразный домашний алтарь, как предмет, использовавшийся при общении с «иным миром»… Значит, в традиционной культуре имелись предпосылки к тому, чтобы стол начали применять для гадания по стуку его ножек. ...Итак, примерно с середины XIX века спиритические сеансы, заимствованные из стран Запада, стали в России весьма модными в городской среде. Люди общались с духами при помощи вращавшегося на столе блюдечка, которое указывало на буквы и числа, написанные по кругу. Или же люди узнавали ответ на заданный вопрос, когда столик начинал вроде бы непроизвольно приподниматься и постукивать. В народной культуре всякое гадание воспринималось как общение с нечистой силой. Распространившееся у горожан «общение с духами» хорошо соответствовало этим представлениям. В крестьянской мифоритуальной традиции внезапный стук наделялся особым смыслом: он мог предвещать скорую смерть, им обнаруживали свое присутствие домашние духи вроде домового и кикиморы. Видимо, оттого вариант городского гадания со стучащим столом и начал пользоваться популярностью у крестьян. Стол для гадания должен быть без железных гвоздей, и это тоже понятно: у славянских народов гвозди, как и железо вообще, – оберег от нечистой силы, а при гадании лучше обойтись без того, что может её отпугнуть. В процедуру такого гадания со столом, когда оно стало развлечением простонародным, вводились типичные для старинных гаданий предметы, при этом произносились заговорно-заклинательные формулы. Гадание-столоверчение, проходившее в начале XX века в отдалённых уголках Вятской губернии, интересно как пример пересечения городской и крестьянской культур. Точнее, как образец наложения городского обычая на обычаи крестьянские. Так модные городские практики обживались среди крестьян, адаптируясь к традиционной народной культуре.
