Оригинал взят у в Ещё одно скорбное размышление о фанфиках

                                                                                         ...Ну, Бог с ней, с Музой, я её простил...

                                                                                                                   В. Высоцкий

                                                                                        ...Это

                                                                                                 обычное

                                                                                                             воровство и растрата

                                                                                        Среди страну охвативших растрат...

                                                                                                                 В. Маяковский

Ещё раз. Фанфики – зло. Точка.

Чем больше на эту тему размышляю, чем больше об этом узнаю – тем больше убеждаюсь. Мне знакомы все аргументы защитников. И тем не менее.

Зло. Причём, именно сейчас – зло в особенности.

Хотя бы потому, что изобилие этой ползучей отравы размывает все мыслимые и немыслимые границы между обычными литературными приёмами и плагиатом. Ведь именно защитники фанфиков, требующие для них статуса Настоящей Литературы, элегантно смешивают в одну кучу аллюзии, реминисценции, отсылки, цитаты, плагиат и школярство. Другими словами, склонны считать фанфиками большую часть литературы вообще, от Гомера до Пушкина вплоть.

Не будем делать вид, что каждый новый писатель существует где-то в изолированном от всей мировой культуры пространстве – этакий сферический творец в вакууме. Любому сколько-нибудь мыслящему человеку очевидно: если у писателя есть предшественники, учителя, наставники, кумиры – то желание продолжать и развивать, равно как и вступать в полемику представляется естественным и закономерным. Но цитаты и отсылки – это не признак фанфика! И не плагиат! Это – литературный приём! Писатель становится родоначальником жанра, и от Дефо идёт «робинзонада», а от По – «детектив». Реверансы новичков мэтрам – естественны, равно как закономерны и отсылки ко всем мировым мифологиям. Не стоит договариваться до абсурдных утверждений, что «Обитаемый Остров» Стругацких – фанфик на «Робинзона Крузо» - там ведь есть соответствующие отсылки, не так ли? А то ведь ещё можно и «Божественную Комедию» Данте назвать фанфиком по Библии...

Случаев, когда книга, написанная одним автором, буквально продолжалась или переосмысливалась другим, и это было полноценное и значимое литературное произведение – в мировой литературе единицы. Любой защитник фанфиков их знает поимённо и – разбуди его ночью – может перечислить. Большей частью это – авторизированные пересказы с другого языка, вроде «Буратино» или «Волшебника Изумрудного города». Остальное – своего рода исследования внутреннего потенциала чужой вещи, вроде сделанных Стоппардом или Еськовым. Всё.

Отчасти можно вспомнить своеобразный реквием по создателю Шерлока Холмса, созданный Куином и Адрианом Дойлом. Но к этой теме я сейчас уже даже приближаться боюсь – именно Холмс и Ватсон стали излюбленными героями фанфикописцев всех мастей. Джентльменам можно посочувствовать – как их только не склоняли, бедных... Сэр Артур, вероятно, в гробу перевернулся.

Все прочие любители использовать чужие миры-сюжеты-персонажей делятся на несколько категорий: это новички, воры и спекулянты. И – ах, да! – онанисты.

Новички – самая безобидная и симпатичная публика. У детей, приходящих в литературу, есть потребность в играх – и они часто играют в чужие игрушки. Ещё не умея создать своё, они пытаются с переменным успехом перепевать чужое. Нормально, бывает. Чужая книга разбирается на части, дитё пытается постигнуть, как оно всё было устроено и работало – а потом собирает вновь, как дедушкины часы с боем. Ясное дело – после этого часы не бьют да и не ходят, к тому же осталось немало лишних деталей. Правда, приобретён определённый опыт, в частности, заключающийся в светлой мысли, что ломать – не строить, и что надо оставить в покое чужое, учиться и приниматься за своё.

Такие игрушки в идеале не должны покидать школьных тетрадок, в которые они записаны. Но – Сеть, сами понимаете... поэтому и появляются растиражированные шедевры, состоящие из чудовищных перлов, рядом с которыми отлично смотрелось бы классическое: «Коза кричала нечеловеческим голосом». Кто-то был бит за это до крови и бросил писать – возможно, зря. Не вынеси новичок свои замаранные пелёнки на всеобщее обозрение, учись внутри собственной группки – может, получив полезный опыт, продолжил бы. А кто-то догадался добавить в текст порнухи – и стал читаем любителями этого дела. И пропал окончательно, превратился в спекулянта, которыми сейчас любой фанфикопортал полон – спекулирует жареным.

Жареное – это всякого рода мерзости. Насилие в любом виде, секс – со всем, что шевелится и не шевелится. Моё воображение, когда я имел неосторожность поинтересоваться, как выглядит прибежище фанфикописцев, поразил фанфик на «Кортик» Рыбакова, Боже ж ты мой... Ну, язык, вестимо, исключительно дрянной – и, можно, я не буду рассказывать, кто из несчастных пионеров кого и куда имел?

За что?! Чем они провинились, эти не гениальные, но добрые, неглупые и симпатичные книжки?! За что толпы уродов переписывают Андерсена, меняя его героям конфигурацию гениталий и спаривая их между собой в случайном порядке? Набоков в своё время хихикнул, что придурок-издатель, не желая «Лолиты», посоветовал заменить её мальчиком, фермерским сыном, со всеми вытекающими последствиями – Набокову это показалось уморительно смешно и глупо. Здорово бы удивился Владимир Владимирович, узнав, что идея-то востребована. К языку Набокова, к его слогу, «чистому, как кактусовый цветок», к его многоплановости и глубине – и мэтры не приблизятся, а вот грязненько пофантазировать на тему, используя лексику бульварного чтивца – это любая дрянь может...

С точки зрения завсегдатая Сети, фанфик – это порнуха. В девяноста процентах случаев – это так. Новичку тяжело привлечь к себе внимание честно, а использовать то, что на техническом языке тусовки зовётся «фансервис», то есть, приманку для публики определённого рода – просто, легко и гарантирует некоторый успех в той же тусовке.

Уже можно примерно вычленить приёмы, используемые создателями порнографических фанфиков для привлечения к себе внимания. Содержание исчерпывается тем, чем и должно в порнографии, но в фанфиках оно самое жареное, разумеется: вывихи ориентации, инцест, насилие самого разного рода – благополучно перекочёвывает из фанфиков в то, что мнит себя литературой, в бульварные пописушки. Говорить о психологизме смешно. Лексика однообразна на удивление. «Смертельный танец стали» и «отвердевшие соски» кочуют от одного автора к другому. Стиль? Какой стиль?

Оговорюсь, перефразируя Льва нашего Толстого: никакое описанное в книге по делу безобразие физическое – не разврат. Фанфикёрский разврат – это описание безобразия, превращённое в самоцель, использование чужих персонажей в качестве безмозглых и бездушных порномоделей, выставленная напоказ механика, возвратно-поступательные движения – вместо движений духа.

Меня спрашивали, что я вижу в мерзостном Сорокине. Идею я там вижу. Литературную. Глубину, созданную специально для этого используемыми приёмами. И наличие мысли, подкреплённое жесточайшим эмоциональным ударом, болезненным до тошноты – вызывает ответные мысли. Вызывает эмоциональный импульс, вытаскивает на полемику – показывает пальцем на зло, называет и описывает его. Рисует на моей мишени образ врага. Поэтому Сорокину – можно.

А тем, кто, повторяя за ним, описывает все те же бездны нечистот просто так, для радости и желания эпатировать – нельзя! Набокову про педофилию – можно, а вам – вот лично вам, авторы фанфиков по «Лолите» - нельзя! Вот такая тут политика двойных стандартов. Ради выражения мысли и создания чувства можно всё. А просто так – нельзя ничего, даже поцелуи на лавочке описывать. Потому что бессмысленность – это смерть литературы.

Как говорит мой научно занимавшийся этим вопросом товарищ: открываешь изданную книгу – и ага! Весь классический набор, включая главный признак – отсутствие литературной глубины и смысла, отсутствие идеи. Писалось ради самоутверждения, в качестве завлекушки использовалась порнуха. Вроде бы, самостоятельное произведение, но по сути – фанфик. Всё те же шаблонные заходы.

Я не поверил. Проверил. Правда.

«Так где же граница между фанфиком и литературой?» - спросил мой оппонент. Но, дорогие друзья, она ведь видна, эта граница. Начнём с того, что подсказывает вкус.

Вкусовщина? Государи мои, развитый вкус – рабочий инструмент писателя! Нет вкуса – не трогай клавиатуру, ищи себя в другом месте. «Пусть растут десять тысяч цветов» - это не для искусства: в зарослях стапятисот миллионов сорняков уже ни одного цветка не увидишь, если специально не искать, в обществе толпы ботаников. Итак, вкус подскажет.

Далее.  Попробуем резюмировать всё вышесказанное.

Типичный фанфик – слишком характерная вещь. Причём, не обязательно он написан по чужой книге – если герои и мир якобы собственные, то это называется «оридж». В оридже прямых литературных заимствований нет. И герои оригинальны, вроде бы. Тем не менее, натуральный фанфик: где  фанфики – там жизненной правде не место, плюс – у текста обычно явный привкус вторичности. Вся эта куча хлама слишком часто ассоциируется с обычными для жанра страдающими от насилия-любви-неразделённой любви бледными персонажами, эльфами и неэльфами, аморфными, бесполыми и бесхарактерными, чьи достоинства целиком исчерпываются описаниями нечеловечески прекрасной внешности, остающейся всё такой же нечеловечески прекрасной после многолетнего пребывания в подземном застенке или многократного изнасилования треснувшим черенком совковой лопаты... Впрочем, уклон может быть разный; важно другое.

Главное в фанфике – вторичность, отсутствие стиля и безыдейность, секс ради секса, драчки ради драчек... Порой в качестве идеи выступают Стрррасть и Месть – все эти восстановления справедливости и «поправления Профессора, который был неправ». Вдобавок, в фанфиках отсутствует, если можно так сказать, литературная цельность.

Большая часть самых поганых нововведений в книгах молодых и талантливых идёт оттуда. И Мери Сью, и картонность, и бесформенность, и эмоциональная пустота – всё это признаки и свойства «жанра», если можно так сказать.

Вот взять, скажем, того же, любимого защитничками фанфиков, Еськова – мне искренне жаль, что они его треплют, книга очень хороша. Он, отталкиваясь от «Властелина Колец», создал собственный стиль, мир и взгляд; у романа есть глубина, подтекст, идейная наполненность. Это не писк: «Профессор был неправ!» - а создание альтернативной реальности, да ещё со сложной системой аллюзий и скрытых цитат. Вещь совершенно самостоятельна; её можно читать, не зная Толкина - хотя, конечно, знакомство с ВК добавит красок, но, кроме ВК, хорошо бы знать и Семёнова, и Шекспира, и Буссенара, и Соловьёва, и Пушкина - и ещё десяток-другой авторов, на тексты которых в Кольценосце есть отсылки.

Ещё один характерный для фанфиков момент, тоже упоминавшийся выше – приписывание чужим персонажам несвойственной им сексуальной перверсии. Скажем, когда «сватают», как гомосексуальную пару, персонажей, у которых в оригинальном тексте обычная ориентация, когда приписывают брату и сестре инцест – всё такое. Могут быть порнографические сцены, или сильный упор на это, или раскиданные намёки, или этакий псевдопсихологизм со слезами и страданиями, в своё время жестоко обсмеянный Стругацкими – фишки, привлекающие внимание к пустому тексту.

И, наконец, в девяноста процентах фанфиков легко заметить абсолютное невнимание к обстановке, к вещному миру, к деталям. Всё это воспринимается проходным и не значимым местом, как плохая декорация. Когда в тексте либо отсутствуют описания, либо они шаблонны и убоги, либо они многословны и красочны, но бессмысленны – тоже звоночек.

По всем этим признакам любому под силу нарисовать для себя портрет типичного спекулянта и вора.

Между спекуляцией и воровством – особая категория: издающиеся фанфикёры.

Недавние сетования одного уважаемого гражданина: ах, злое издательство, ратуя за соблюдение авторских прав, заставило фанфикёра изменить в книжке имена и названия – отчего книжка потеряла многое в глазах фанатов! Ох, мерзость... Что ж это за книжка, которую читают только ради имён, знакомых по аниме-сериалу? Сеттинг... Увидели знакомое имя – обрадовались, съели любую дрянь, которая им приправлена; стоит убрать имя – жрать уже нельзя?

В особенности жестоко, если вещь, терзаемая фикрайтерами – аниме или манга. И ведь именно таких – выше крыши нынче, а тот самый УГ... уважаемый гражданин, прошу прощения, он ведь именно о фанфике по аниме говорил. Вот где главный кошмар, «русское суши», сделанное из селёдки и гречневой крупы! Если в полемике с другим писателем автор потенциального фанфика может перерасти самого себя, вывести вещь в собственный стиль и взгляд, создать свой мир на основе чужого – то с пописушками, ворованными из аниме не выйдет в принципе. Они не вырастут.

Почему традиционный визуальный ряд манги в литературном тексте нельзя учесть? Да потому что, если на традиционных картинках, хоть неподвижных, хоть движущихся, очевидна условность и стилизованность изображаемого, то в тексте этого ощущения условности и стилизованности не достичь. Попробуйте адекватно описать персонаж манги в литературном тексте. Ага, с его очами в две трети лица, разными – синим и красным, развевающимися кудрями гораздо ниже лодыжек длиной, бюстом (если это – дама) в четыре натуральные величины, осиной талией и крохотной ножкой. И с мечом четырёхметрового размера, снабжённым огнемётом, пилой и драконьими крыльями. Либо это описание будет вызывать гомерический хохот, либо его надо будет подгонять к чему-то более или менее удобоваримому – и оно перестанет быть частью манги.

И так – всё. Прыжки-полёты. Планы, о которых словами можно сказать только как-то, вроде: «Взирал сверху вниз на город, лежащий у его ног». Выражения лиц: «Она побледнела, как мрамор, и только глаза её дико сверкали». Я уже умолчу о психологии – чётко и честно списанный видеоряд аниме придаёт тексту отчётливый привкус идиотизма. Я это видел много раз – в фанфики, даже в «ориджи», часто суют эти визуальные приёмы, но всегда они портят всё на корню.

Для вербализации аниме существует графический роман. В манге описания заменяют картинки – и  всё хорошо. Всё соответствует. Но эти приёмы – не для литературного текста.

«Можно не учитывать традиционный видеоряд манги», - возразил мой оппонент. Любому ведь ясно, что бред и чушь выходит, если пытаться точно соответствовать канону. Давайте уберём «японщину», но оставим имена, топонимику, сюжетную схему... может, так выйдет лучше?

Если бы. Выйдет хуже.

Мы исключим визуальный ряд, который сформирован четырёхсотлетней изобразительной традицией, утрирование эмоций – придуманные Хокусаем своеобразные «смайлики», очаровательные в манге и отвратительные в тексте, гротески, характерные для графических романов, изобразительные приёмы, вроде «пафосных стоек» и «замедленных съёмок», характерный сюжетный сумбур – и что получим? В самом лучшем случае – совершенно самостоятельное произведение, которое не имеет отношения не только к манге, но и к японской культуре вообще. Японские имена и прочие отсылки в ту сторону выглядят ненужной натяжкой, без которой текст бы только выиграл. В худшем – выходит дикая похабель, с русским матом, характерной для нашей прозы психологией – скорее, псевдопсихологией – и лубочным псевдояпонским колоритом.

Зачем?! Во имя всего святого – зачем?! Зачем Рабинович напел Джона Леннона, а Вася Пупкин пересказал Хаяо Миядзаки? Зачем террабайты жуткого чтива, псевдояпонщина, от которой даже русскому хочется сделать харакири – причём, чаще не себе, а авторам?! Выползает из фэндомчика, расползается по белу свету, просачивается в печать... демонстрация инфантильности, самонадеянности и самовлюблённости.

Мне подсказывают из зала: бывают литературно одарённые авторы фанфиков. Кто ж спорит? Бывают. Но зачем они этим занимаются?

Когда видишь такое дело, становится жаль до удушья. Вот как будто смотришь в криминальной передаче историю о талантливом химике, который разработал уникальный рецепт синтеза наркотика редкой убойной мощи. Зачем?! Ну ведь и в том, и в другом случае – это мимолётная, преходящая, сомнительная польза для автора, а в итоге – погубленный талант, проданная за ерунду бессмертная душа... Ведь мог бы создавать то, что приносило бы пользу, катарсис, исцеляло бы, может быть – а занимается на радость дрянной тусовке массовым производством отравы... эх!

Занятная версия: причина, мешающая способному автору фанфиков стать полноценным писателем – страх. Держаться за чужих героев и чужой мир морально легче, чем отпустить чужое и начать своё. Чужое будут читать любители конкретного «фэндома» - а своё кто же? Вдруг книга, написанная о своём, не найдёт своего читателя? Лучше гарантированные любители порнухи с участием любимых героев, чем неизвестное будущее новой книги и нового мира... Эх!

Впрочем, страх всего не объясняет. Видимо, бывает ещё вполне особое мышление, специфический взгляд на мир – желание насладиться какой-нибудь отъявленной дрянью, гнильцой, но так, чтобы суметь оправдать себя в собственных глазах. Мои фантазии, говорит автор, не тошнотворны, а очень красивы – вот! И облагораживает, облагораживает, облагораживает собственные грязные мысли, зализывает их до лакового блеска, до глянца, пока они не перестают казаться грязными и самому автору, и его фанатам...

В общем, с моей точки зрения, талантливые фанфикописцы не лучше бездарных.

Мы живём в забавное время, когда самолюбие взяло верх над самоуважением. Когда автор дурной книжки пишет в сетевой библиотеке хвалебные отзывы сам на себя. Когда украсть – не зазорно, если не поймали, или если кража названа сравнительно благопристойным словом. Когда один и тот же человек ворует чужой сюжет, называя упражнения в плагиате Нормальной Литературой – и узнав, что кто-то бесплатно прочёл его книгу, визжит: «Держи вора!» Когда можно совсем не иметь совести, в том числе, и профессиональной. Когда можно открыто признаваться: «Я пишу для быдла и за бабло»...

Хочется людям быстрой известности. Удивительно, на что ради неё готовы...

@темы: писательское

---

Alberto Guillen | Цветочная акварель

www.liveinternet.ru/users/oksana_mueller/post28...

• 
  
  Когда в душе расцветают цветы

Современный мексиканский художник


Alberto Guillen

Согретый солнцем, появился


На свет зелёненький росток.


Он быстро рос и превратился


В небесной красоты цветок.





В своём святом уединенье


Он мира всех безумств не знал.


Никто не зрел его цветенья,


Никто покой не нарушал.





Он счастлив счастьем был беспечным:


Он звёзды ночью созерцал


И с ветерком под солнцем вечным


О пении ангелов шептал.


© Copyright: Клелия

@темы: картины

---

Оригинал взят у в Типы двигла для МКК (нормальная физика) - тип X, "бассард"

Выше я описал огромные и, возможно, на практике просто непреодолимые проблемы, возникающие даже у наиболее идеальных (из не-тирьямпампационных) двигателей, стоит только поставить задачу быстрого межзвездного путешествия. Главные из этих проблем, кратко повторюсь, следующие: во-первых - это необходимость тратить огромные энергии (кои надо откуда-то брать в полете), и во-вторых - это необходимость _выдерживать_ эту растрату энергии (не разрушаться от побочных эффектов).
Простая логика подсказывает и прямое идеальное решение этих проблем: нужно, чтобы двигатель получал энергию из попутной ("подножной") массы, межзвездной газопылевой среды, одновременно и избавляясь от проблем необходимого огромного запаса топлива, и смягчая требования к плотности энергии (если не нужно сжигать запасы топлива как можно "резче", чтобы использовать их крайне ограниченные возможности с максимальной эффективностью, если вместо этого корабль получает торетически неограниченные запасы топлива, то можно и позволить себе сжигать это вещество не столь бурно, и при этом открывается возможость щадить системы самого корабля, уберегать их от слишком мощных, концентрированных нагрузок).

Впервые такую схему предложил Роберт Бассард, и уже полвека инженеры и фантасты называют подобные проекты двигателями Бассарда. Описательное название - прямоточный или таранно-черпальный термоядерный реактивный двигатель.


Схема эта сталкивается с множеством проблем, часть из коих, возможно, принципиально неразрешима.

1. Межзвездное вещество - довольно инертная штука, сложно заставить его выдавать энергию.
В частности, изначальная идея Бассарда - простая термоядерная реакция такого же типа, на коей светятся обычные звезды - просто неосуществима, поскольку этот тип реакций очень низкоинтенсивный (звезды горячи не за счет высокой интенсивности этой реакции, а за счет огромных объемов, в коих эта реакция идет). В объемах корабля эта реакция будет едва теплиться, и ее с трудом хватит на одни только вспомогательные механизмы.

2. Межзвездное вещество для этих целей нужно сгребать с огромных объемов пространства, поскольку его плотность ничтожна. Единственный не-тирьямпампационный способ - собирать магнитным полем, предварительно "обстреляв" вещество по курсу ионизирующим лазером. Мощность магнитного поля и ионизирующего лазера должны быть очень нехилыми. Полезную нагрузку и управляющие структуры скорее всего придется экранировать от собственного чудовищного магнитного поля корабля.

3. С ростом скорости растет и "таранное" сопротивление этой самой среды, так что при попытке забора в реактор основание собирающей воронки будет испытывать такие же нагрузки, как и сопло, а корабль окажется ограничен в скорости пределом Бассарда, т.е. скоростью немногим выше 10% световой.

Какие тут напрашиваются решения?

I. Брать с собой запас катализатора реакций; лучше всего - антиматерию (правда, пока-что не очень ясно как антиматерию в таких условиях - и в нужных количествах - хранить). Это несколько портит всю идею, но вселенная вообще неидеальна.

II. Использовать не один крупный бассард, а флотилию более мелких - это увеличит площадь захвата "подножного корма" и одновременно снизит требования к ширине угла его захвата. Высокочувствительные к манитным полям грузы и системы лучше толкать далеко перед собой лазером (на парусе - см. соотв. пост), а не экранировать массивными конструкциями. Можно попробовать совместить толкающий лазер с ионизирующим.

III. Не использвать традиционный внутренний реактор - сжигать вместо этого вещество вне корабля, просто на пролете. Т.е. конус собираемого вещества должен фокусироваться уже за кормой, тормозиться он ничем не должен, а энергию реакции должен передавать не столько за счет зеркального ("твердого") отражения, сколько за счет плавного перенаправления потока тем же магнитным полем (тороидальным, например). Можно использовать аналог эффекта пращи, насколько это возможно с магнитными полями вместо гравитационных.

В конечном итоге смутно вырисовывается образ чего-то более-менее реализуемого, только получается этот образ совершенно неклассическим: вместо могучего огромного звездолета получается многослойный "рассеянный пирог" из маленьких и по большей части автоматических платформ, действующих совместно в интересах одного или нескольких наиболее ценных и уязвимых своих "собратьев". Первым слоем могут, например, двигаться небольшие платформы, задачей которых будет лишь обнаружение опасных метеоритов и передача данных о них назад, "основным силам". Второй слой - предназначен для сшибания таких метеоритов с пути наиболее крупных и уязвимых платформ (это должен делать отдельный слой, чтобы у этой системы было достаточно времени на реакцию). Далее - несколько центральных грузовых и управляющих платформ (несколько - чтобы первый же "залетный дятел" не обессмыслил всю армаду). И, наконец, за ними - самый массивный слой из множества бассардов с лазерными излучателями (обеспечивающими "подталкивание" всех предыдущих - парусных - платформ, а также желательно и ионизацию межзвездного вещества). Наконец, на первом этапе путешествия позади остаются начальные разгонные платформы, придавшие бассардам нужную им минимальную начальную скорость.
Такой сложносоставной проект вбирает в себя все возможные преимущества разных "кусочно-идеальных" схем, и остается при этом системой достаточно гибкой, масштабируемой и устойчивой к выходу из строя отдельных элементов. Энергию для разгона эта схема в основном берет из межзвездного вещества, а надежность обеспечивает многократным дублированием взрывоопасных модифицированных бассардов и использованием световых парусов для наиболее важных и уязвимых из своих элементов. Небольшие размеры каждой отдельной платформы также облегчают задачи охлаждения и сбора топлива, и, думаю, также облегчат сборку и отладку (вместо попытки строить нечто огромное, цельное, уникальное, и при том непонятно как его испытывать - можно просто наладить конвеер по сборке небольших платформ, испытывать их первые образцы и вносить необходимые изменения в образцы серийные; такая постройка должна обойтись попросту дешевле).

Задача резко упрощается, если нам нужен только тормозной двигатель - для таких двигателей можно обойтись без запасов катализатора и большинства остальных сложностей, т.к. инерция межзвездной среды теперь работает на нас, а не против нас. Эта упрощенная схема (в простейшем варианте - т.н. "парашют Бассарда") вполне годится для торможения зондов и кораблей, запущенных фотонными и разгонно-парусными двигателями.

@темы: история транспорта, писательское

---

Удаление неудаляемой программы. spayte.ru/post284932415/?upd

Кто из нас не ставил и не удалял программы? Иногда при удалении программ, возникает ошибка похожая на эту.

После этого никакие ваши обычные действия не приносят положительных результатов. Программа "торчит, как бельмо на глазу" и вроде бы ничем не мешает, но где-то червячок гложет... Проблема это не только ваша, есть целый комплекс программ, которые называются Uninstallers. Русского адекватного аналога нет, буквальный перевод - Удалятели, как-то не звучит.

Немного о стандартном способе удаления. При установке программы создается специальный файл, в котором разработчик записывает все действия программы во время установки: в какой каталог установлена, какие файлы скопированы в папку Windows, какие записи в реестр сделаны и прочее... Во время удаления или деинсталляции программы происходят обратные действия - удаление файлов и записей из реестра, но ... если файл поврежден, появляется похожее выше окошко.

Программы Uninstallers действуют по другому. Они сканируют системный диск и реестр в поисках всех файлов и ключей относящихся к этой программе. Выдают весь список найденного пользователю и он сам решает, что удалять, а что нет. Хотя есть и автоматический режим - указываете программу, нажимаете кнопку удалить и программа все сделает сама.

Итак, как удалить программу которая не удаляются. Как действует этот тип программ покажу на примере Revo Uninstaller Freeware Portable. Программа бесплатна для некоммерческого использования и не требует установки. Разархивируйте программу, зайдите в папку и запустите программу.

В окне программы выберите программу, не поддающуюся удалению. В данном примере это WinRAR.

По умолчанию стоит режим Moderate, который помогает в 99% случаев и не очень длительный по времени. Рекомендую оставить его.

Во всех следующих окнах нужно нажать Next или OK.

Обратите внимание, перед удалением программа, "на всякий случай" ставит точку восстановления.

Осталось выделить папки, не удаленные программой и дать согласие удалить их. Все. Согласитесь, что удаление программ которые не удаляются совсем не сложное занятие.

http://subscribe.ru/group/kompyuternaya-gramotnost/4837284/

@темы: шпаргалки

---

или, перетянув билет и по другому ответив в первом вопросе, вот так

@темы: блокнот

---

natalist.livejournal.com/664840.html

@темы: цветики-листочки

---

Водопад Виктория

из этой подборки trasyy.livejournal.com/1201640.html

@темы: Котловина

---

Свеженькие комменты на "Суету"

Либрусек:
iiku про Кублицкая: Суета вокруг дозоров (Социальная фантастика) 25-07-2013
На первой же странице мне встретилось чудесное слово "трансгрессироваться", и я чуть было не поркнула в кусты от ужаса.
Дальше так страшно не было. Дальше было скучно.
Единственное, почему цвайка вместо "нечитаемо" - авторы честно любят АБС, а не спекулируют на модном тренде (опять же, я так понимаю, оно было написано до ноября прошлого года).
Ну, или, как вариант, один соавтор любит АБС, а другой пишет "трансгрессироваться"...
Оценка: плохо

Флибуста
verna про Кублицкая: Суета вокруг дозоров (Социально-психологическая фантастика) в 12:29 (+02:00) / 24-07-2013
Прочитала. Впечатлений нет

@темы: мое и наше

---

17.05.2013 в 00:42

Пишет  институтка:

Не знаю зачем, но прикольно: конвертер в азбуку Морзе онлайн. Можно послушать.

[.-.-] [#] [.-] [-] [.-] [-.-] [---] [.--] [.-] [-.] [.-.-.-] [#] [-.] [..-] [...-] [-..] [.-] [..--] [...] [-..-] [#] [.--] [#] [.--.] [---] [--] [---] [--.-] [..]
- "Я атакован, нуждаюсь в помощи".

@темы: шпаргалки

---

Сова. Таинственная птица

www.liveinternet.ru/users/4734325/post284582441...

Совы — птицы, очень умные и глубокие птицы. Совы хищные птицы, как правило, они живут по одиночки, будучи хищными птицами, они охотятся на других меньших птиц, насекомых и маленьких животных. Совы — охотники, они — вечерние существа.

Ели Вы когда-нибудь повстречаете сову,то Вы уже никогда не спутаете ее с другой птицей, у совы, есть то отличительные черты. Ну во-первых у нее большие глаза и уши, интересный клюв, плоское лицо, когти, пушистые перья, ну и конечно перья вокруг глаз. Кроме того, совы производят очень забавные звуки, каждый вид производят его собственный звук.

Далеко не все совы, вопреки сложившемуся мнению, ведут строго ночной образ жизни, многие могут охотиться и днём. Живут совы в самых разных местах, встречаясь по всей рассматриваемой территории. Часть их перелётна, а некоторые живут оседло. Гнёзд совы не строят, поселяясь в старых гнёздах врановых и хищных птиц, дуплах, нишах скал и других естественных укрытиях, а также в постройках человека. У них чисто-белые, почти круглые яйца с глянцевой скорлупой. Птенцы вылупляются слепыми и беспомощными, покрытыми белым пухом, который по мере роста заменяется на своеобразное пуховое оперение — мезоптиль — и лишь потом на нормальные перья. Основой питания почти всех сов служат мелкие зверьки, в первую очередь полёвки, мыши и крысы. Совы — скрытные существа, в природе чаще удаётся слышать их голоса, чем видеть самих птиц. Практически все совы прекрасно определяются по голосу.

Очень крупных сов, размером гораздо больше вороны (практически с орла) у нас три — это ФИЛИН (Bubo bubo), БЕЛАЯ (ПОЛЯРНАЯ) СОВА (Nyctea scandiaca) и БОРОДАТАЯ НЕЯСЫТЬ (Strix nebulosa). Они хорошо различаются окраской — филин буро-рыжеватый, полярная сова — белая (иногда с чёрными крапинами), а бородатая неясыть — серая. Глаза у всех жёлтые, у филина имеются "ушки", а бородатая неясыть отличается огромной головой с чётко очерченным лицевым диском, на котором заметны тёмные концентрические круги вокруг глаз (словно две наложенные одна на другую мишени).

Филин может жить практически везде (лес, горы, степь, пустыня), но повсюду крайне редок.

Белая сова — житель тундры, но в отдельные зимы может залетать далеко на юг, до зоны степей. Лес не любит, повсюду придерживается открытой местности, почти не садится на деревья.Белая сова — самая крупная птица из отряда совообразных в тундре. Голова круглая, радужина глаз ярко—желтая. Самки крупнее самцов. Длина тела самца может достигать 55-65 см, масса — 2-2,5 кг, самки, соответственно, 70 см. и 3 кг. Размах крыльев составляет в среднем 142-166 см. Окраска покровительственная: для взрослых птиц характерно белое оперение с тёмными поперечными пестринами. У самок и молодых птиц пестрин больше, чем у самцов. Птенцы коричневого цвета. Клюв чёрный, почти до конца покрыт перьями—щетинками. Оперение ног похоже на шерсть, образует «космы».Полярная сова — активный хищник. Основу её питания составляют мышевидные грызуны, в первую очередь лемминги. За год одна сова съедает более 1600 леммингов. Ловит также зайцев, пищух, мелких хищников (горностай), птиц (белых куропаток, гусей, уток). Грабит капканы; не пренебрегает рыбой и падалью. Сова не охотится вблизи гнезда, поэтому птицы охотно селятся поблизости от сов, которые защищают свою территорию от других хищников.

Напротив, бородатая неясыть — птица тайги, и её распространение совпадает с лесами такого типа (есть и на севере Московской области). Все трое не придерживаются строго ночного образа жизни, особенно полярная, которая, кажется, вообще предпочитает светлое время. Из "тройки тяжеловесов" она одна предпринимает достаточно дальние сезонные кочёвки.

Дальше идёт большая группа сов размером приблизительно с ворону (несколько больше или чуть мельче). Таких у нас целых 5. Легче всего из них отличить ЯСТРЕБИНУЮ СОВУ (Surnia ulula) — поменьше вороны, с очень длинным хвостом, вся грудь и брюшко расчерчены поперечными полосками — "тельняшкой". Спина — серовато-бурая, в белых пятнах, глаза жёлтые, клюв светлый. Обитает в северной тайге — Карелия, Вологодская, Архангельская, Мурманская обл., южнее появляется редко и нерегулярно. Активна преимущественно днём, для совы довольно заметна — любит сидеть на виду, например, на вершине сухого дерева. На зиму откочёвывает южнее, но недалеко и не всегда. СИПУХА (Tyto alba) также обладает чрезвычайно своеобразным обликом. Она черноглаза и светлоклюва, окраска изменчива, но в ней всегда присутствуют золотистые тона. Может быть почти белой. У нас это большая редкость, более обычна к юго-западу — в Молдавии, на Западной Украине. Часто селится по соседству с человеком, даже в больших городах, но увидеть её непросто — это строго ночная, очень скрытная птица. Оседла. СЕРАЯ, или ОБЫКНОВЕННАЯ НЕЯСЫТЬ (Strix aluco) — похожа на длиннохвостую, но темнее, мельче и с хвостом покороче. Как все неясыти, из-за очень пышного оперения кажется довольно массивной. Большие тёмные глаза (значительно больше, чем у "старших сестёр" и светлый клюв, окраска же изменчива — может быть серой, рыжей и даже коричневой. Населяет почти всю лесную зону, кроме северной тайги. Любит старые лиственные леса, запущенные парки и сады. На юге доходит до Крыма и Кавказа. Активна только после захода солнца. Обычна, местами многочисленна, оседла. Следующие два вида отличаются наличием перьевых "ушек". Но если у УШАСТОЙ СОВЫ (Asio otus) они длинные (сантиметра три), то у БОЛОТНОЙ (Asio flammeus) — совсем крошечные, не больше ногтя. Внешне эти совы похожи — длиннокрылые, стройного телосложения, буро-желтоватой окраски (впрочем, изменчивость присутствует и здесь), желтоглазые (ушастая — скорее "оранжево-" и с тёмными клювами. Ушастая, кроме ушей, отличается ещё наличием поперечных пестрин на груди и брюхе (у болотной — только продольные). Ушастая на север заходит не дальше Карелии, населяет всевозможные поля-перелески, ибо охотится над открытыми местами, но прячется и гнездится в лесу. Ведёт ночной образ жизни, местами очень многочисленна. Болотная населяет любые типы открытой местности, от тундры до пустыни включительно, распространение у неё соответствующее, однако почти нигде её не бывает много. Часто охотится днём. Оба вида перелётны, но если ушастая зимует уже на широте Москвы, причём зимой часто собирается на днёвку в группы до нескольких десятков, то болотная летит в Причерноморье и ещё южнее.

Ястребиная сова

Сипуха

Сова болотная

Ушастая сова

Следующие два вида сов совсем небольшие, несколько меньше галки. Оба они компактного телосложения, желтоглазые, со светлыми клювами и примерно одинаково окрашены — светлый с бурыми пестринами низ, бурый со светлыми пятнами верх. Тем не менее, различить их несложно — у МОХНОНОГОГО СЫЧА (Aegolius funereus) очень большая круглая голова, лицевой диск сильно развит, а круглые глаза придают облику птицы постоянно удивлённое выражение. А у ДОМОВОГО СЫЧА (Athene noctua) голова нормальных пропорций и как бы приплюснута сверху вниз, лицевого же диска практически нет. Глаза глубоко посажены и выглядывают из-под своеобразных перьевых бровей, так что сыч выглядит словно нахмуренным. Мохноногий сыч — обитатель хвойных лесов и втречается там, где такие леса растут. Местами довольно обычен, но весьма скрытен и ведёт строго ночной образ жизни, так что на глаза попадается редко. Домовый — птица южная, хотя отдельные гнёзда находили вплоть до Ленинградской области. Обычным становится к югу от Оки. Предпочитает открытые места, охотно селится рядом с человеком (в т.ч. на чердаках, в сараях и т.п.). Оба вида далеко от мест гнездования не улетают.

Мохноногий сыч

Домовой сыч

Наконец, самые маленькие совы, размером не крупнее скворца. Таких тоже две, обе желтоглазые. СПЛЮШКА (Otus scops) чуть побольше (со скворца), темноклювая, на голове — хорошо заметные днём перьевые "ушки", крылья длинные и заострённые, в сложенном виде почти накрывают короткий хвостик. Окраска с тонким узором из тёмных полосок и пятнышек, изменчива от серой до рыжей. Южная теплолюбивая птица, населяет лиственные леса, парки и сады, впрочем, как и домовый сыч, на север доходит до Ленинградской области. Самая перелётная из наших сов, зимует только в тропиках и субтропиках. Активна только по ночам. ВОРОБЬИНЫЙ СЫЧИК (Glaucidium passerinum) размером действительно почти с воробья, окраской же очень похож на домового сыча (разве что в среднем потемнее). "Ушек" нет, клюв светлый, короткие крылья в сложенном виде не закрывают и половины хвоста. Распространение ограничено лесной зоной, селится преимущественно в ельниках, ведёт оседлый образ жизни, часто охотится в светлое время суток.


Сплюшка

Воробьиный сычик

Поскольку, как уже было отмечено, сов чаще приходится слышать, чем видеть, ниже приводится краткая характеристика их голосов, позволяющая заметно сузить "круг подозреваемых" (для точного определения необходимы записи голосов, которые пока по техническим причинам мы привести не можем). Итак: гулкое двухсложное уханье — филин. Низкое уханье в виде серии однотопных звуков — длиннохвостая и бородатая неясыти (серия состоит из 5-10 гулких криков), ушастая сова (серия может тянуться очень долго, негромкое монотонное гуденье). Хриплое, низкое односложное уханье — полярная сова. Гудящие крики, складывающиеся в определённую короткую "фразу" — длиннохвостая и обыкновенная неясыти. Гулкий "хохот" — филин. Тявканье, лай, кашель — ушастая сова, филин, крупные неясыти (бородатая и длиннохвостая). Серии отрывистых выкриков, трели — мохноногий сыч, болтная сова, ястребиная сова. Отдельные короткие, резкие выкрики — самка серой неясыти, домовый сыч. Повторяющийся монотонный свист — сплюшка и воробьиный сычик, птенцы ушастой совы. Громкие хлопки крыльев — ушастая и болотная совы. Нередко от сов приходится слышать и другие звуки, например негромкое верещанье, щёлканье клювов, шипенье, протяжные гнусавые возгласы и т.п., однако по ним видовую принадлежность определить ещё сложнее.


Собственных гнёзд совы не строят, но по характеру занимаемых убежищ разные виды отличаются, и это также может оказаться полезным при определении. Гнёзда на земле бывают у филина, полярной и болотной сов (крайне редко — у других видов). В дуплах селятся серая неясыть (крайне редко — два другие вида, и то обычно это полудупла и открытые древесные ниши), мохноногий сыч, воробьиный сычик, сплюшка. В постройках человека — сипуха и домовый сыч (изредка — другие виды, например серая неясыть). Брошенные гнёзда хищных птиц занимают длиннохвостая и бородатая неясыти, гнёзда ворон и сорок — ушастая сова и сплюшка.

Вот такие они – совы удивительные птицы. http://lifeglobe.net/blogs/details?id=940

@темы: птички

---

Между тем, как я выложила "Суету вокруг дозоров" на дайри, и моментом, когда я обнаружила ее на либрусеке, прошло меньше восьми часов. Ей богу, такой оперативности я не ожидала. Я же не Хаецкая

@темы: мое и наше

---

Оригинал взят у в Акварельный Петербург от Литвиненко Ольги

Литвиненко Ольга




Окончила Санкт-Петербургский государственный академический институт живописи, скульптуры и архитектуры имени И.Е. Репина (мастерская народного художника России, профессора, академика В.А. Ветрогонского).
В 2004 году - закончила аспирантуру (факультет графики).
Наиболее значимые выставки:
1999 - Париж. Orsay Museum. Выставка молодых художников, посвященная Ван Гогу.
2001 - Сеул Выставочный центр. Выставка художников Санкт-Петербурга, серия работ «Мой дом».
2002 - Гранд в номинации «Графика», в категории «Музы Петербурга». 2007 год – XVI Международный фестиваль искусств «От авангарда до наших дней».
2008 - Молодежная выставка «Надежда 4».
2009 - Санкт-Петербургская Государственная Консерватория. Выставка молодых художников.
Работы находятся в частных коллекциях России, Америки, Франции, Китая и Кореи


Петербургское утро


Белые ночи




Утро


Канал Грибоедова


Казанский собор


Банковский мост


Стрелка


Вид на стрелку Васильевского острова


Крюков канал


Медный всадник


Исаакиевский собор


Летний сад


Екатерининский сад


Вечерний Невский


Канал Грибоедова. Белые ночи


Спас на Крови


Огни Петербурга


Невский проспект


После дождя


Летний сад


Зима в Петербурге


Аничков мост. Зима


Исаакиевский собор


Новый год на Дворцовой площади

Оригинал записи и комментарии на LiveInternet.ru

@темы: картины

---

Оригинал взят у в В. Колбасов

@темы: картины

---

Оригинал взят у в post

Признаюсь, меня всегда интересовали 50 долларов. Не как таковые, в чистом виде (хотя это тоже), а те, что просила на посещение powder room, дамской комнаты Холли Голлайтли. Всем интересно, на что можно потратить такую сумму в туалете. Недешево для пописать, согласитесь.
Такими вопросами задавалась не я одна, вот два ответа. Первый:
"What is the powder room from breakfast at tiffany's?
The powder room referenced in "Breakfast at Tiffany's" refers to the Ladies bathroom.
Which had nothing to do with the ladies room, it was a cover for turning tricks...the book is crystal clear that HG is a prostitue, like for real, sells her body."
( - Что такое дамская уборная в фильме Завтрак у Тиффани??
- Дамский туалет. Который не имеет ничего общего с настоящим дамским туалетом, это прикрытие, приличное слово для того, чтобы провернуть дельце. Книга кристально ясно даёт понять, что Холли Голлайтли - проститутка, настоящая, продающая своё тело."
Есть вариант <a data-cke-saved-href="<a href=" href="<a href=" http:="" wiki.answers.com="" q="" why_does_she_get_paid_to_go_to_the_powder_room_in_breakfast_at_tiffany%27s"="" lj-cmd="LJLink2">мягче:
I think she is supposed to be a call girl. $50 is for sex, not for her to go to the powder room literally
No, in the movie it isnt for sex. It is money for her to tip the attendant in the powder room, but its much more money than she really needs for the tip, so she ends up keeping most of it. This is how the man pays Holly for her services, which, in the movie, is just escorting them to parties and social outings, not necessarily sexual services. the novella, however, is a different story.
Думаю, что она показана как девушка по вызову. $50 - за секс, а не для буквального посещения дамской комнаты.
Нет, в фильме это не за секс. Это чаевые служительнице в дамской комнате, но на самом деле это намного большая сумма, чем HG требуется для чаевых, так что большую денег часть она оставляет себе. Таким образом мужчины платят Холли за её услуги, каковые - по сценарию - представляют собой просто эскорт-сервис на вечеринках и светских прогулках, не обязательно сексуальные услуги. В повести, однако, история совершенно иная.
***
В любом случае повесть Трумена Капоте, написанная в 1958 г, изображает нью-йоркскую жизнь в 1943-44 г., в то время как сценарий фильма (1961) перенёс действие в современное ему время. Официальный калькулятор инфляции по потребительской корзине:
$50 в 1943 г. = $674 (2013)
$50 в 1961 г. = $390 (2013)
Была героиня проституткой или нет, а что-то особенное в ней было, несомненно.

@темы: книги, фильмы, деньги

---

12.07.2013 в 02:12

Пишет  ray_nort:
Про лошадиные клички
" Например, ну, нормальная кличка вроде Себеж? Да?.. А на стартах-то как звучит, когда диктор объявляет: выступает Маша Иванова на себе же. Вот хуже было только чес-слово, с конем по кличке Свой Парень. Ага, на старт приглашается Маша Иванова на своем парне. Ну и так далее. Первое место заняла Маша Иванова на Трактористе, первое место в ринге жеребцов старшего возраста занял Водитель, скачку ведет жокей Иванов на Гимназистке, его нагоняет Петров на Балерине, Васильев занял первое место на Субботнике...
Так что Волгодон - еще ничего. У меня вот когда-то Буерак был, да.
/.../
Ну, выбор не всегда велик. Первая буква - начальная имени отца, в середине - начальная имени матери (или наоборот - от породы зависит). От одного жеребца может быть в заводе пропасть жеребят, и всем клички придумай, чтоб с определенными буквами в определенных местах, человеческими именами лошадей называть не принято, бессмысленных, но при этом благозвучных буквосочетаний не так уж много. Остаются геграфические названия и имена нарицательные. При этом еще некоторые клички "забиваются" если не навсегда, то надолго суперизвестными лошадьми, такими, как Квадрат, Анилин, Сорренто. Думаю, не скоро появится и второй Балагур... Что еще сокращает круг возможных имен.
Конечно, можно подать запрос во ВНИИК, где племенные книги, и сменить кличку коня. Вот есть у меня знакомый конь по кличке Дикий. С конзавода он когда-то попал к каскадерам, но с совсем другим именем. Звали коня Диагноз. А дальше это на показательных прекрасно звучало: "сейчас вы увидите выступление Пети Иванова с Диагнозом!"

(с) отсюда: p-o-n-y.livejournal.com/30023.html?nc=24#commen... Там же фотки упомянутого Волгодона, коня довольно необычной масти.

@темы: имена

---

Глава 5.

Ребенок стоял с кислой рожей, похоже, путешествие ему не понравилось. На сандалии он взирал теперь без особого энтузиазма. Седловой был откровенно благодарен.
– Как-то там не так, как в прошлый раз, – сказал я Седловому.
– Информационная среда изменилась, – объяснил он. – Вероятно, писатели активизировались.
Ребенок хмыкнул.
– Разумеется, активизировались, – сказал он. – Всем интересно про будущее написать, да чтоб получилось покруче, чем у америкосов…
Я глянул на часы, ахнул, велел Седловому гнать ребенка в шею и не пускать более к себе и побежал к Витьке.
Когда прибежал в лабораторию, испытания уже продолжались. Резко пахло озоном. Ойра-Ойра и Кристобаль Хунта метали в щит крохотные шаровые молнии. Витька висел над приборами. Когда я попробовал изложить ему мои ночные размышления, он отмахнулся и мигом нагрузил меня работой. Я заглянул посмотреть, что там пишет дубль-протоколист и только ахнул. Показания приборов он записывал, разумеется, правильно, но вот с датой и точным временем выходила ерунда. По его мнению, у нас сейчас был полдень и ХХII век. Я отобрал у него протокол, дату поставил сегодняшнюю (от РХ, продублировав Юлианским днем), время поставил по Гринвичу, а заодно, чтобы потом сомнений не было, когда будем разбираться в помарках, проставил зодиакальные координаты светил, отметил, что Солнце находится в соединении с Алголем и что Солнце, Сатурн и Нептун образуют тау-квадрат, где Солнце попадало на ось симметрии. После этого я занялся делами, и мне было не до размышлений о дозорах, но какая-то темная точка застряла в сознании, и я морщился, отгоняя мысль, что я что-то упустил и упустил что-то важное. Ойра-Ойра после очередной серии опытов отошел помыть руки, проделал с полотенцем несколько гимнастических упражнений и от нечего делать заглянул в протокол. Заглянул – и вдруг застыл, побледнев. Горбатый нос в момент выделился на внезапно осунувшемся лице.
– Кристобаль Хозевич, Витька, – проговорил он севшим голосом. – Прекращаем испытания.
– Что случилось? – Витька недовольно отошел от мегамагометра и тоже заглянул в протокол. – Ну, Солнце в связке с Алголем. Бывает. Раз в год. И что?
– А тау-квадрат такой часто бывает?
Витька шарил маркером на рабочем столе. Как и следовало ожидать, астрологическая программа, которую я сам в свое время создавал, постигая магические азы, лежала у него в папке под названием «Мусор».
– Так, – сказал он наконец. – Венера и Марс у нас в градусах убийцы, Юпитер ретроградный – в магическом градусе, Сатурн – в градусе искушения, Нептун в градусе оккультного познания, Плутон ретроградный. Вдобавок первый лунный день.
– Альмутен у нас сейчас Венера, – проговорил Кристобаль Хунта. – Что-то не нравится мне все это.
Ойра-Ойра уже держал в руке телефонную трубку и одновременно листал годовой альманах института.
– Куда звонишь?
– В отдел предикции. Не отвечают, гады…
– Да там ни одного толкового астролога не осталось. Мерлин всех давно разогнал.
– Пусть хоть по кофейной гуще растолкуют…
Отдел предикции упорно не отвечал.
– Саша, мигом на третий, – сказал Роман. – Найди там кого-нибудь. Хоть Мерлина. Тащи сюда. Кристобаль Хозевич, вы же когда-то этим занимались – что бы это означало «Юпитер ретроградный в магическом градусе»? Это про У-Януса?
Кристобаль Хунта задумчиво морщил нос.
– Забыл все, представьте. Вот как в семнадцатом веке астрология вышла из моды, так и забросил…
– Сашка, я кому сказал, тащи предикторов!
Я в полной панике трансгресировал на третий этаж, причем не промахнулся, как обычно со мною происходит. Отдел предикции был пуст, только в одном пыльном углу копошилась древняя пифия. Судя по стоящему в помещении запаху, вместо испарений от священной расщелины, которую в наших условиях воспроизвести было несколько затруднительно, пифия скорее всего пользовалась клеем «Момент». Я попробовал было с ней заговорить, но быстро выяснил, что понимать издаваемые ею звуки может только специально обученный человек. Поэтому я оставил ее в покое и толкнулся в дверь редакции «Соловецкого оракула», где надеялся выяснить, куда делись их соседи по этажу. В редакции тоже было пусто. Комната носила на себе следы поспешного бегства. На мониторе компьютера лежал полуразложенный пасьянс. Чашка кофе, стоящая перед монитором компьютера, еще хранила в себе теплый кофе. В пепельнице дотлевала сигарета.
– Есть кто живой? – на всякий случай спросил я и заглянул в шкаф, где висели два белых халата.
Мне стало страшно.
То, что планеты создали тау-квадрат со злым Солнцем, еще ничего особенного не означало. В НИИЧАВО просто считалось, что в такие часы лучше не работать – это была народная примета, которую молодое поколение, рожденное после 1700 года, считало суеверием вроде черного кота или бабы с пустым ведром. Но, с другой стороны, и у вполне здравомыслящего человека при виде черной кошки, злорадно пересекающей дорогу, порой непроизвольно замедляются шаги. Однако в этот раз планеты подобрались в на удивление зловещую комбинацию. Злое Солнце, Сатурн, сам по себе имеющий довольно сварливый и опасный характер, и Нептун, носящий репутацию коварного обманщика (если, конечно, рассуждать на эту тему, не вдаваясь в особые тонкости, который я просто не помнил). И собрались эти планеты в самую напряженную конфигурацию – тау-квадрат. Градусы еще какие-то… Что бы все это могло значить, если весь предикторский отдел заодно с «Соловецким оракулом» предпочел бесследно исчезнуть?
Забыв о трансгресии, я по лестнице вернулся в Витьке, и одновременно с моим появлением в комнате возник Роман с солидной стопкой книг в руках.
– Предикторский отдел пуст, – доложил я.
– Хреново, – отозвался Витька и мигом распределил по рукам литературу. Мне достался Птолемей, так как его труды были единственными, напечатанными на русском языке. Себе Витька взял Региомонтана, Роману вручил Бируни, Хунте – Нострадамуса.
– Никогда не ценил этого мистика, – заметил Хунта. – Да и сынок его был не лучше.
– Полистайте, – буркнул Витька и глянул на экран компьютера. – И учтите, что альмутен у нас сейчас Солнце. В магическом градусе.
– Злое магическое Солнце… – пропел себе под нос Роман, торопливо листая свой том.
– Мы так до нового года будем искать, – сказал я, не прекращая, впрочем, своего занятия. – Вообще-то люди давно изобрели Интернет и поисковые системы.
– Ага, – сказал Витька. – Кто, интересно, полный текст «Альмагеста» осмелится выложить.
– А если и выложит, то мне придется вмешаться, – добавил Хунта. – Смысл Жизни в том и состоит, чтобы не допускать профанов к сакральным истинам.
– Шутите, да?
– Какие уж тут шуточки. Тиресий Тирский в свое время попробовал преобразовать Тирский омфал в Великий Аркан. И где теперь Тиресий, и где Тира? А заодно и минойская цивилизация где? И это при том, что Тирский омфал был не истинный омфал, а мнемокопия. С истинным омфалом у нас третьей планетой от Солнца стал бы Марс. А вы говорите, Александр Иванович…
Я ничего не говорил. Я лихорадочно листал Птолемея, на полном автомате читая все, что могло относиться к астрономии и астрологии. Витька отбросил том Региомонтана и стал прорабатывать «Матетис» Фирмика Матерна. Роман добрался до Абенрагеля. Хунта полистал Тихо Браге и Кеплера, схватился за следующий том и чертыхнулся.
– Галилея-то зачем? – возопил он. – Галилей отрицает правдивость астрологии!
– Гороскопы тем не менее составлял, – ответил Роман. – Вы работайте, Кристобаль Хозевич, работайте…
Птолемей был велик – я имею в виду объем книги.
– Между прочим, Нептун обнаружили только в девятнадцатом веке, – вспомнил я.
– Ну и что?
– Все эти астрологи не могли описывать наш тау-квадрат.
– Ну и что? – Витька был невыносим.
Хунта с треском захлопнул пухлый том и бросил его на стол.
– Хватит, – сказал он. – Мы не специалисты. Все равно не найдем того, что нужно, а если найдем, то слишком поздно. Давайте пошевелим мозгами. Что мы имеем?
– Магическая угроза, – сказал Роман.
– Угроза магам или со стороны магов?
– Думаю, и то и другое.
– Рассмотрим тау-квадрат. Злое магическое Солнце в вершине, на крыльях искушающий Сатурн и глубоко оккультный Нептун.
– Искушение с подвохом на крыльях, – сказал Витька. – От Сатурна трудно ожидать чего-то хорошего, а Нептун может обмануть.
– Магический ретроградный Юпитер связан с Нептуном секстилем, а с Сатурном трином, – сказал Роман, посмотрев на космограмму. – Атака будет на Юпитер. Юпитер сейчас в квадрате с Ураном, и в оппозиции с Меркурием. Марс в секстиле с Солнцем и квадрате с ретроградным Плутоном.
– А Марс у нас сейчас убийца. Да, скорее всего на У-Януса. У-Янус у нас контрамот – отсюда ретроградность. Естественно маг, а Уран подтверждает, что речь идет не только о руководителе, но и об ученом.
– Думаю, и на А-Януса тоже, – возразил Витька. – Меркурий тут недаром привязан. Явный намек на двойственность.
– Значит, атака на весь институт, – подвел итог Хунта. – Изнутри или извне? И почему сейчас? Обоих Янусов в институте нет..
– Переворот, – сказал Витька. – Вот вам и искушение, и подвох. Только кто переворачивать будет? Выбегалла, что ли?
– Плутон возвращается и атакует, – проговорил Роман. – Откуда возвращается и кто такой Плутон в нашем случае?
– Бог подземного царства, – сказал Витька. – Кто-нибудь за историю института высылался в подземное царство?
– Кощей в виварий, – ляпнул я.
– Виварий в подвале, – сказал Хунта и победительно распрямился. – Под землей. Браво, Александр Иванович! Бегом в подвал. Пока не поздно. Черт, и магов-то сильных кроме нас в институте сейчас…
Мы рванулись к двери, но ничего не успели. Дверь отворилась…

Глава 6.

… На пороге стоял Кощей.
Битва титанов длилась секунды. Растянутая на киноэкране до минут каким-нибудь Спилбергом-Камероном (или кто там снимал «Матрицу?), она, вероятно, выглядела бы на удивление эффектно, однако на самом деле я только успел глуповато раскрыть рот, как мы проиграли. По комнате еще летали ошметки телекинетически разметанного оборудования, падал еще со стены компоренский щит (гвоздик все-таки не выдержал), а мои коллеги в нелепых позах окаменели вокруг меня. Я же почувствовал некое онемение в членах, но не окаменел и в полнейшем остолбенении пялился на Кощея.
– Ну вот и все, государи мои, – ехидно проскрипел он, потирая руки. – Когда ваши Янусы вернутся в институт, директорствовать тут буду я. Посажу их в виварий, отдам Выбегалле на предмет сравнительной анатомии… А? А ведь неплохо получилось, – похвастался он.
Я смотрел мимо его плеча в коридор. Там стояли Камноедов с Деминым – какие-то тоже необычные, хотя по ним всегда трудно о чем-нибудь судить. Более всего к их лицам сейчас подходило слово растерянность, как будто они уже сообразили, что в чем-то ошиблись, но еще не могут понять, в чем именно. Кощей их очаровал, понял я, и они его выпустили. Но Демин-то, Демин как поддался? Где была его бдительность?
Кощей между тем оседлал единственный уцелевший стул и произносил речь, подобно тому как в американских боевиках злодеи, вместо того, чтобы сразу прикончить героев, долго и подробно рассказывают, какие они (герои) идиоты, что не смогли справиться с ними (злодеями). В принципе, Кощея можно было понять и простить, все-таки сколько времени он не имел собеседников. Не с Альфредом же ему в виварии разговаривать… С тех пор как я посмотрел «Молчание ягнят», при виде Кощея в виварии мне вспоминался доктор Ганнибал Лектор. И внешностью Кощей сильно смахивал вовсе не на заслуженного артиста Советского Союза Георгия Милляра, а на ихнего актера Энтони Хопкинса, да и условия содержания были в чем-то схожи. И опасен был Кощей не менее доктора Лектера.
– …Зовите меня Завулон! – закончил Кощей свою речь и посмотрел на меня прозрачными глазами. Ох, не «Молот ведьм» он там читал…
Мне стало так страшно, как будто Ганнибал Лектер уже подходил ко мне с остро заточенным скальпелем.
– А ты, милок, и шевелиться можешь? – спросил Кощей ласково. – Каких слабеньких на государеву службу стали брать. Прежнего-то чародея плевком не перешибешь, вон на Кврина посмотри – могучий мужчина. А в тебе что за чародейная сила? Хватит ли комара убить?
– Я программист, – выговорил я сипло.
– Програ-амист… – протянул Кощей. – Ну, программист в хозяйстве вещь полезная. Прощаю. Можешь идти.
– А с ними что? – я дрогнувшим пальцем показал на коллег.
– Да ничего, «зеркало» я на вас напустил. Кто посильней в чародействе, того крепче и скрутило. А в тебе силы почти нету, так и не тронуло тебя почти «зеркало». Через часок-другой отойдут. А мы их к этому времени в виварий определим. В виварии место есть. Ничего, потеснятся…
Я осторожно телепнул: «Витька, как ты?» – Витька в ответ послал меня подальше, пока Кощей отпускает. Судя по реакции, окаменению подверглось только тело, сознание же его оставалось совершенно ясным, хотя и бешеным от бессилия.
Кощей нас явно подслушал.
– Ты, милок, и в самом деле иди, пока я добрый, приятель твой дело говорит… – тут он обернулся к Хунте. – А ты, франт гишпанский, не ори. Жиакомо твой все равно не услышит. На рыбалке он. Уклеек удит.
Я на ватных ногах поплелся к двери. Жиакомо на рыбалке, и Киврин с ним. Не спасут они, не помогут. Вернутся, когда поздно будет. Или не вернутся. Жиакомо перемену политического курса спинным мозгом чует…
Не знаю, где были в тот момент мои мысли, но рука моя потянулась к нагрудному карману, где лежала давешняя бумажка с каракулями Жиакомо. Я и сообразить ничего не успел, а руки мои порвали бумажку, кинули обрывки на пол, а ноги поспешно вынесли меня за дверь. Дверь захлопнулась, и тут в лаборатории взорвалось.
Я очень медленно досчитал до пяти и открыл дверь. Кощей барахтался на полу в луже жидкости, похожей на ртуть и никак не мог подняться, конечности скользили, а из попыток левитировать ничего не получалось. Из Кощея били в потолок потоки лучистой энергии, штукатурка и бетон перекрытия отваливались кусками.
«Щитом его накрой! – телепатически заорал Витька. – Живее, пока не оклемался!..»
Я торопливо создал на редкость кривобокого дубля и мы вдвоем с ним придавили Кощея компоренским щитом. «Рисунком вниз, дубина!» – мысленно помогал Витька.
Щит перенаправил потоки энергии на Кощея, тот задергался, как в эпилептическом припадке, и затих. К сожалению, с дезактивацией Кощея мои коллеги не ожили, зато освободились Камноедов с Деминым.
– Отзывайте Янусов в институт, – сказал я им. – Тут ЧП.
Они исчезли, но только с целью настрочить друг на друга кляузы, как я узнал гораздо позже. Я позвонил Амперяну и Почкину, пусть хоть они помогут, и устало прислонился к стене, опасливо глядя на поверженного Кощея.
В распахнутую дверь заглянул парень из соседней лаборатории:
– А че это вы тут делаете? – спросил он, созерцая полный разгром. – Работаете? Ну-ну… А там зарплату дают. Предикторский отдел еще час назад получил.
Вечером, сидя за столиком перед кафе Жоры, едва оклемавшийся Витька разглагольствовал о извечном противостоянии Добра и Зла. Добро сильнее, говорил он. Зло ведь борется без правил, а Добро на себя всякие ограничения накладывает: «не убий», «не навреди» и всякое такое – а все равно в мире установилось равновесие, и ограниченное Добро по массе своей равно неограниченному Злу. А если Добро не ограничивать… – размечтался Витька, но тут же заржал. «Представляешь себе Добро без ограничений – можно и убивать, можно и вредить…» – пояснил он.
И тут в мотоциклетном стрекоте к нам явилось видение. Видение остановило мотоцикл рядом с нами и сняло с головы поблескивающий шлем.
– Вы не скажете, как проехать до Коробца? – спросила нас девушка. Это был славная девушка, которая притворялась стервой. Как ладненько на ней сидели байкерские доспехи!
– Без провожатого дорогу не найдете, – сказал Витька, опередив Романа. – Подвезете?
В общем, Витька таки купил себе мотоцикл. Но это уже другая история.

Примечания
Послесловие и комментарий
Начальника компьютерного отдела НИИЧАВО
Доктора технических наук А. И. Привалова

Прежде всего надо отметить, что хотя авторы и демонстрируют свое вопиющее невежество в вопросах современной магии, все же они сделали попытку в эти самые вопросы вникнуть хотя бы самым поверхностным образом, что отличает их от незабвенных недоброй памяти Г. Проницательного и Б. Питомника, которые гоняются исключительно за сенсациями и в поисках этих сенсаций часто попадают пальцем в небо. Авторы не стеснялись задавать самые разнообразные вопросы и если в результате в предлагаемый вашему вниманию очерк проникли какие-то ошибки, то это произошло вовсе не из-за недобросовестности авторов, а потому, что материал, за который они взялись, был и остается довольно сложным для непрофессионала. Хорошо уже по крайней мере то, что авторы вслушивались в ответы, которые давались им на их вопросы. Б. Питомник, например, в одной из своих статей несмотря на все мои возражения написал, что я – создатель компьютерной игрушки под названием «Сапер». Мне пришлось извиняться перед настоящим создателем, хорошо, что у него оказалось хорошее чувство юмора.
Авторы попросили меня объяснить узкоспециальные термины и малознакомые имена, встречающиеся в очерке. Заодно я собираюсь тут же отметить ряд терминологических и фактических неточностей, которыми грешит этот очерк.
Прежде всего, авторы, как и раньше, упорно именуют моих подчиненных-программистов девочками. Их, конечно, зовут Валя и Женя, однако первичные и вторичные половые признаки у них выражены достаточно четко и с сексуальной ориентацией проблем нет. Валю подтрунивания коллег после всех этих публикаций достали настолько что он потерял чувство юмора и всерьез угрожает всем шутникам физическим насилием. Поскольку он служил в десанте, шутники стараются сдерживаться. Евгения же подначки совершенно не задевают. На спине своего синего лабораторного халата он сделал красивую оранжевую надпись «ДЕВОЧКА ЖЕНЯ» и иногда рассказывает всем желающим, что да, когда-то он был девушкой, и при своем росте и весе (метр девяносто три и шестьдесят семь килограммов) начал было успешную карьеру фотомодели, но пришел к мысли, что это все не его. При этом у него есть жена и двое мальчишек, его уменьшенных копий (такие же длинные и мосластые).
Далее пройду по тексту:
Спонтанно включился телепатический контакт – авторы тут путают обычное чтение мыслей и телепатию, которая представляет собой куда более сложное явление. Ничего удивительного нет в том, что ты начинаешь с полуслова понимать человека, с которым дружишь и бок о бок работаешь уже не первый год. А вот прочитать мысли совершенно постороннего человека или хотя бы М. М. Камноедова – тут действительно нужна телепатия. Но я ею пока еще не владею.
Снова ДНД вводят – если кто не помнит, были во времена моей молодости так называемые «добровольные народные дружины», помогающие милиции. Как и почти все добровольное в те времена это было явлением принудительным, но не очень обременительным, а порой приносящим некоторую прибыль. Три дежурства – один отгул, например.
Нг’йой-нг’йей – на самом деле дерево называется нг’й’уй-нг’й’уй, но авторы почему-то сочли такое написание неблагозвучным.
он даст нам унцию катализатора Фламеля – Никола Фламель был французский алхимик, о котором достоверно известно, что он сумел провести трансмутацию и получить золото. Катализатор Фламеля – предел мечтаний любого сотрудника отдела Универсальных Превращений, причем учет ведется каратами. Махинации Корнеева с алмазным деревом обеспечили отделу Жиана Жиакомо работу на десятилетия. У них, правда, и без катализатора было чем заняться, но с катализатором как-то удобнее идти к цели. Должен заметить, что через месяц после описанных событий Витька пришел ко мне, скептически посмотрел, как я работаю, и спросил: «А зачем тебе, собственно говоря, умклайдет из алмазного дерева? Вот что, умклайдет у тебя будет из единорожьей кости, зато у Редькина будет Белый тезис». Вот так у Редькина появился Белый тезис, а у меня мой любимый очень удобный роговый умклайдет взамен чрезвычайно мощного деревянного, которого я даже несколько побаивался.
Психополя – это сила – на самом деле психополя не существуют, но у нас в институте этим термином пользуются взамен термина «психопотенциальные магокогерентные источники мю-поля».
Щит был изготовлен по заказу пожизненного президента небольшой африканской страны Компорен – на самом деле имя заказчика и название страны держится в строгом секрете из-за коммерческих интересов института. А Щит Компорена фигурировал в детективе Оливера Блика, который не имеет к нашему институту никакого отношения.
старший прапорщик Ковалев – это, разумеется, не тот юный сержант Ковалев, что был описан в предыдущих очерках. Это его внучатый племянник.
Изя Кацман – как известно если не всем и каждому, то очень многим, Изя Кацман не имеет к нашему институту никакого отношения. В опорном пункте он тем не менее был и повязку получил.
Солнце в связке с Алголем. Бывает. Раз в год. И что? – И в самом деле, соединение Солнца с особо зловредной звездой Алголь – бетой Персея – происходит каждый год примерно 17 мая. Как могут убедиться даже совершенно несведущие в астрологии люди, ничего страшного в этот день как правило не происходит. Описанная в очерке конфигурация планет хотя и выглядит достаточно угрожающей, все же не способна была устрашить магистров и прервать испытания щита. На самом деле Витька вдруг взвился, швырнул свой справочник по первобытной магии в угол и заорал, что нутром чует какую-то надвигающуюся подлость. Пока мы пытались выяснить, что там у него за проблемы, собственно говоря, и началось все, что произошло в шестой главе очерка. Астрологов, кстати, Мерлин действительно разогнал, но они перебрались в «Соловецкий оракул» и сделали вид, что переквалифицировались.
Могу еще добавить, что все астрологические измышления, приведенные в очерке, целиком на совести авторов, хотя на описываемый момент планеты стояли именно так.
Мне достался Птолемей – тут имеется в виду Клавдий Птолемей, знаменитый ученый-энциклопедист, который на закате античности подвел итог всем достижениям древних веков в области тригонометрии и астрономии, а также географии и картографии. Птолемей жил и работал в Александрии во втором веке н.э. «Альмагест» – арабизированное название собрания его трудов. Авторитет Птолемея был настолько велик, что ученые средневековья принимали его выводы на веру, не стремясь их проверить. Региомонтан (от латинизированного названия города Кенигсберга) – немецкий математик и астроном XV века Иоганн Мюллер, который внес большой вклад в развитие алгебры и тригонометрии, занимался усовершенствованием астрономических и навигационных приборов, издал «Эфемериды» – первые печатные планетные таблицы, которыми пользовались Васко да Гама, Колумб и другие мореплаватели. Абенрагель – арабский астроном одиннадцатого века, родился на территории современного Туниса, работал в северной Африке и Сицилии, носил почетное звание «Равный Птолемею». Все эти видные ученые, равно как более знакомые широкому читателю Бируни, Тихо Браге и Кеплер помимо своих основных научных занятий продвигали вперед и астрологию. На фоне этих титанов Фирмик Матерн выглядит жалким дилетантом (Фирмик Матерн – сицилийский сенатор, живший в IV в. н.э. и написавший объемистый учебник по астрологии, который был компиляцией из трудов греческих и египетских астрологов). Что же касается Нострадамуса, он помимо всего прочего был лейб-врачом французского короля, то есть вполне преуспел в основной своей профессии.
Тиресий Тирский – единственное упоминание о нем нашлось в «Книге Судеб», где он называется видным ученым-естествоиспытателем своего времени. Фраза о его причастности к вулканическому взрыву на острове Тира, столь роковому для крито-минойской цивилизации, сопровождается ремаркой «по непроверенным данным».
Омфал – ни что иное, как пуп Земли. Самый известный из известных пупов Земли находился в Дельфах и был отмечен мраморным шаром с двумя золотыми орлами по сторонам. У разных народов Омфал отмечался в разных местах, иногда данные противоречили друг другу. Те же греки считали пупом Земли еще и город Энну в центре Сицилии. Так как мнения о месте нахождения пупа Земли разные, трудно сказать, какая точка нашей планеты является истинным Омфалом. Кстати говоря, я нашел в Интернете страничку, где сообщается, что следующий фильм о приключениях Индианы Джонса будет называться «Индиана Джонс и Священный Пуп Земли». После головокружительных странствий по Сахаре, Среднему Востоку и Австралии Индиана Джонс обнаруживает пуп Земли в США аккурат на том самом месте, где находится центр Пентагона. Козни врагов Индианы приводят к катастрофе, в результате которой от США остается только Манхэттен да еще три штата: Калифорния, Аляска и Гавайи. С удовольствием посмотрю этот фильм.

P.S. Самое интересное, что нам удалось установить, кто затеял эту суету с дозорами. Человек этот не раз бывал в нашем институте и даже написал в свое время обо мне очерк. Во время своей командировки в наш институт этот человек (назовем его С.Л) пользовался допуском во многие отделы, в том числе библиотеку и виварий. Много общался с дублями. Уже после, во время расследования инцидента с Кощеем, вурдулак Альфред показал, что С.Л. имел продолжительные беседы с обитателями вивария. Вероятно, во время одной из таких бесед Кощей и сумел воздействовать на С.Л. с целью подготовки почвы в институте для своего освобождения. Для точности надо сказать, что С.Л. действовал совершенно неосознанно, ему и в голову не приходило выпускать Кощея на свободу. Это деяние совершили Камноедов с Деминым, которых черт дернул (по указке Кощея) назначить великого негодяя начальником Дневного дозора.

@темы: мое и наше

---

Глава 3.

На центральной площади Соловца за сквером около бывшей доски почета стоит кинотеатр. Местные жители всерьез уверяют, что он стоит там испокон веков. Витька Корнеев подтверждал, что так оно и есть. Всегда в этом кинотеатре крутились фильмы и всегда эти копии были уже далеко не лучшего качества. В последнее время жизнь в кинотеатре забурлила. Связано это было с еще большим падением уровня отечественной кинематографизации. Ранее в кинотеатре для накопления зрителей были предусмотрены просторные кассы, фойе, буфет и салоны, на стенах которых развешивали афиши и фотографии артистов. С течением времени в распоряжении важнейшего из искусств, постепенно сдававшего позиции, остался только на треть усеченный зрительный зал и окошечко кассы. Сам кассовый зал отвоевали игровые автоматы. На остальные площади вселилась парикмахерская, мебельный магазин, «Секонд-хенд от кутюр из Европы», проявка-«Кодак», «Автомотовелозапчасти» и «Семена, удобрения и все-все-все для дачи». Первоначально на столь благодатных площадях попробовало было укорениться казино, но сей экзотический фрукт в Соловце не прижился. Аборигены заглядывали к игровым столам разве что на экскурсию. Окончательный удар заведению нанес визит Кристобаля Хунты и Жиана Жиакомо. Наши уважаемые корифеи и администрация казино расстались глубоко неудовлетворенными результатами этого визита.
Под зданием кинотеатра был обширный подвал, куда вел отдельный вход, расположенный рядом с одним из боковых выходов. Для каких нужд запланировали его архитекторы, так и осталось загадкой. В наше время там находился опорный пункт милиции.
В комнате, которая невесть почему все еще называлась красным уголком, уже томилось около двух десятков страдальцев, не сумевших отвертеться от обязаловки. Народ времени зря не терял: на хлипком журнальном столике стояла обшарпанная шахматная доска, четверо играли блиц в объемные шахматы, остальные сгрудились вокруг и мешали играть, давая советы. Корнеев тут же подключился к болельщикам и уже через три минуты вместо пристойной шахматной партии образовалась интеллигентная перебранка. Витьке припоминали, как он воровал диван, Витька обвинял кого-то, что у него утащили какое-то ТУ.
– А вот не подеретесь, – сказал старший прапорщик Ковалев, переписал нас всех в журнал, сверяясь с документами, как предписал Кербер Псоевич, и выдал повязки – одним желтенькие, другим голубенькие. Народ цеплять на себя повязки не торопился. Изя Кацман, вертя в руках желтую повязку, сказал, что видит в ней унижение по национальному признаку. Роман Ойра-Ойра, которому досталась голубая, заявил, что чувствует унижение по гендерному признаку. Одним словом, повязок никто не надел.
– А инструктаж? – спросил Корнеев, засовывая свою повязку поглубже в карман.
Насколько мы знали, криминогенная обстановка в нашем тихом Соловце практически не отличалась от той, что была и сорок, и сто сорок, и двести сорок лет назад. Абсолютное первенство держали правонарушения на бытовой почве. Даже пресловутое ограбление газетного ларька имело под собой семейную подоплеку. Муж продавщицы во время ее отсутствия «на базе» взломал ларек и изъял из кассы потребную на приобретение бутылки паленой водки и плавленого сырка сумму. Организованная преступность, как и казино, тоже как-то не прижилась в городе. С одной стороны, самым крупным предприятием в городе был рыбзавод, а не какой-нибудь гигант нефтехимии. Лакомым кусочком для любителей передела собственности был и оставался НИИЧАВО, но тут уж наш ученый совет был настороже и сделал так, что в критические моменты об институте как бы забывали. С мелкими же группировками, которые воображали себя крутыми ребятами, утрясали вопросы два эмэнэса из отдела Оборонной магии, которым все еще нравилось играть в солдатики.
– Господа и товарищи, – проникновенно сказал Ковалев, – инициатива организовать дозоры исходила от администрации вашего института. Вы должны были ознакомиться с соответствующей литературой и сделать выводы.
Выяснилось, что книжек, щедро розданных Камноедовым и Деминым, никто не читал.
– Ладно, разберемся, – решили мы и отправились на дежурство. Народ рассредоточился по городу и занялся своими делами. Ойра-Ойра нежно поворковал по телефону и удалился, явно движимый желанием восстановить свое гендерное достоинство. Мы с Витькой и примкнувшим к нам Володей Почкиным медленно дрейфовали в сторону бывшей чайной №16/25, ныне кафе «JORJ» (по-русски говорилось «пошли к Жоре»). Жора давно уже был в курсе, что имя Джордж пишется по-английски вовсе не так, но вывеску переделывать не стал. По летнему времени и хорошей погоде столики вынесли на улицу и пиво подавалось через распахнутое широкое окно, подоконник которого превратили в прилавок. Пользуясь случаем, Жора делал в своем кафе косметический ремонт.
Мы взяли по кружке «Великого гусляра», Витька трансгрессировал давешние книжки, изуродованные жирным штампом, и мы стали их изучать. Очень скоро мне стали понятны вопросы студентов про ауру, а Витьке – принцип организации дозоров. Володя же Почкин попросту отнесся к книжкам как к романам и явно наслаждался чтением.
– Надо полагать, А-Янус этого в глаза не видел, а У-Янус подмахнул не глядя, – резюмировал Витька где-то через час.
– Какая-то глупость, – сказал я.
– Глупость-то глупость, – задумчиво сказал Витька. – Только зачем эта глупость Камноедову?
– Для галочки, – сказал я. – В графе «общественная работа».
– Ну разве что, для галочки.
Мы взяли еще пива и какое-то время рассеянно наблюдали за Володей, увлеченным чтением.
– А не нравится мне эта затея, – сказал Витька. – Хребтом чую, какая-то подлость затевается.
Мы поговорили об интуиции и ее роли в познании научных истин, потом сходили к Ковалеву отметиться и отправились по домам.
Ночью мне не давали покоя слова Витьки о затевающейся подлости. Я обдумывал ситуацию с дозорами и так и этак, но понять, какая от них выгода Камноедову, так и не понял. В том-то и беда, что психология этих монстров – темный лес. У Камноедова могут быть на уме такие соображения, которые нормальному человеку и в голову не придут. А уж если в дело затесывается еще и Кербер Псоевич… Тут уже темный лес в квадрате получается. Интересно, зачем дозоры Керберу Псоевичу? Ну не мог я, как не крутил, придумать, зачем Керберу Псоевичу нужны дозоры. С другой стороны, я не могу понять, почему Кербер Псоевич в 1986 устроил в институте почти настоящую бактериологическую тревогу. Всем раздали противогазы, клеенчатые костюмы и оранжевые плоские коробочки, где вместо лекарств лежали инструкции по их применению. Если бы тревога была настоящей, весь институт успел бы благополучно вымереть, и никто в общей суматохе и неразберихе этого бы не заметил.
Тогда я стал думать, кому вообще может быть выгода от введения дозоров, и мысли у меня появились самые нехорошие. Это ведь не какая-то там ДНД, когда сотрудники единой оравой патрулировали не обремененные преступностью улицы Соловца. Тут, вдобавок ко всему, сотрудники института разбивались на две конкурирующие организации. Мне, конечно, могло польстить, что я Светлый маг, пусть и слабенький, и я готов был согласиться, что Витька – маг Темный, потому что в погоне за научной истиной Витька вполне мог пренебречь некоторыми правовыми нюансами (вспомнить хотя бы историю с диваном-транслятором), однако же мне не нравилось, что кто-то, пока неизвестный мне, предписывает, с кем мне дружить, а с кем нет. Я хотел дружить с Витькой и Ойрой-Ойрой, а с Выбегаллой, хоть он был из Ночного дозора, дружить не хотел. И Стелла почему-то оказывалась в Дневном дозоре…
Короче, наутро я проспал. Времени на зарядку уже не оставалось, я торопливо залил в себя кофе, впихнул следом бутерброд, мигом оделся и выскочил в институт. Уже на полдороге меня поймало напутствие Стеллы: «Присмотри за ребенком». Я спросил ребенка, где он. «В лаборатории Седлового», – лаконично ответил Антон. Я напомнил ему, что он должен быть в школе. «Я туда дубля послал», – резонно ответил ребенок. Дублей создавать Антона учил Корнеев, и выучил замечательно. Ребенок у нас со Стеллой получился толковый. Не буду говорить, что умнее папы с мамой, но что способнее – это точно. С другой стороны, и воспитание чего-то стоит, а ребенка, бывало, качали на коленях корифеи. Вполне естественно, что рано или поздно ребенок пришел на экскурсию в НИИЧАВО, и столь же естественно, что эта экскурсия не стала последней. Теперь можно было сказать, что в институте Антон появлялся куда чаще, чем в школе, и Ойра-Ойра иногда поручал ему работу лаборанта. Стелле это не нравилось, и она читала ребенку лекции о необходимости получения базового среднего образования, дающего основу для получения высшего. Еще она требовала от меня, чтобы я не подпускал ребенка к Кристобалю Хунте. Она ничего не имела против Хунты как такового, но считала, что он слишком жесткий экспериментатор. Где-то в глубине души я с ней был согласен. Хунта не стал бы вовлекать в свои опасные эксперименты детей, но понятия о совершеннолетии у него были свои. Я даже подозревал, что сейчас Хунта считает Антона более зрелым человеком, чем меня.
Итак, за ребенком следовало присмотреть. Я заглянул к себе, посмотрел, чем там заняты девочки и нет ли там чего срочного. Срочного, конечно, не было, иначе бы меня вызвали, текучка оказалась невелика, и я быстренько ее раскидал, после чего наведался в лабораторию Седлового. Ребенок лежал на полу, придавленный очередной машиной времени, а магистр Луи суетливо подавал ему то гаечный ключ, то отвертку.
Я заглянул под машину (она напоминала детскую коляску, летний вариант). Антон, прищурив глаз, тыкал отверткой куда-то в путанные внутренности.
– Поломка? – спросил я.
– Барахлит, – виновато ответил Седловой. – Понимаете, собрал вот новый образец, и даже уговорил Кристобаля Хунту поприсутствовать на испытаниях, а тут такой конфуз… Программу вот специально выбрал – описываемое прошлое, он заинтересовался, ведь как раз сейчас книгу воспоминаний написал, любопытно ведь, что другие описывают. Впечатления сравнить… Что я скажу Кристобалю Хозевичу? – горестно возопил Седловой.
– А зачем мне что-то говорить? – удивился Хунта, который, оказывается, уже появился в лаборатории. – Вы не волнуйтесь, я же понимаю. Давайте назначим другой день. Вот вторник вам подходит?
Они договорились повторить попытку во вторник после обеда, а я помог ребенку вылезти из-под машины. Потом Хунта ушел, напомнив мне что через часок меня ждут у Корнеева, ребенок же достал из шкафа обувную коробку и стал надевать на ноги нечто вроде сандалий Меркурия – две подошвы с ремешками, украшенные латунными воробьиными крылышками. Твердо зная, что обувь такого вида в моду еще не вошла, я отобрал у него одну из сандалий и сурово глянул на Седлового.
– Это, случаем, не машина времени?
– Портативный вариант, – кивнул Седловой.
– Луи Иванович!.. – начал было я, но Седловой, понимая мое возмущение, торопливо сказал:
– Я батарейки вынул.
– Луи Иванович… – укоризненно протянул я и подцепил крышечку от гнезда, ловко припрятанную в каблуке. Разумеется, батарейки там были. Было бы удивительно, если бы ребенок не додумался их купить. – Куда эта машина утянуть может?
– Да как и прежде, в вымышленные миры. Вы ведь уже были там, помните?..
Я укоризненно посмотрел на ребенка.
– Ну папа, ты же там бывал, – возразил ребенок. – И ничего там не случилось. Хочется посмотреть хотя бы одним глазком.
– Сейчас увидишь, – сказал я и решительно переобулся. Потом выпрямился и посмотрел на Седлового. – Управлять как?
– Чтобы включить, притопните, ну а дальше совсем просто, – обрадовано ответил Седловой. Видимо, испытателей машин у него был явный недостаток. – Чтобы вернуться, надо просто снять сандалии.
Я секунду помедлил, но, вспомнив, что в прошлый раз со мной и в самом деле ничего страшного не приключилось, притопнул.

Глава 4.

И, как и следовало ожидать, я полетел.
Правда, полет мой был не совсем обычен.
Во-первых, было очень высоко. Тут же я сразу оказался в густых облаках. Даже дышать было тяжеловато. Высоко, понял я и счел за благо снизится.
Это мне легко удалось, и передо мною простерлась картина, напоминающая пейзажи Левитана. Вокруг, сколько хватало взгляда при полном безветрии колыхались хлеба, овсы и даже, кажется, кукуруза вперемешку с тучными стадами, и я сразу отметил: летел я невероятно быстро. Не успел я толком оглядеться, как в левитановские пейзажи, разбросанные то тут, то там, начали вклиниваться огромные постройки из разноцветного мрамора, украшенные колоннадами, пока последние почти окончательно не вытеснили первые.
И там, внизу, было как-то малолюдно. Если не сказать пустынно.
Впрочем, хорошенько рассмотреть то, что творилось подо мною, я толком не мог. И не из-за высоты и скорости, а потому что солнца как такового на небе не было, а наличествовало на нем, когда временами облака расходились, некая светлая полоса вроде яркой радуги. Словно живая она пульсировала, то выгибаясь от зенита, то спадая к линии горизонта, да и само небо выглядело не равномерно голубым, в исчерчено было сетью белесых неравномерно расчерченных полос, – будто бледным подобием салюта. Или экраном осциллографа, по которому бегут бешенные затухающие синусоиды. Причем, чем медленнее я летел, тем более отчетливыми становились следы синусоид, и тем отчетливее же пульсировал цвет неба ― от темно-синего до прозрачно-голубого.
Были в этом странном небе и другие, кроме меня летающие объекты: воздушные шары-монгольфьеры и даже какие-то странные… сооружения, похожие на летающие пароходы, дымящие торчащими в разные стороны то ли трубами, то ли орудиями невероятных калибров и машущие одинаково жутко смотрящимися на фоне исчерканного неба вампирьими или стрекозинными крыльями. Попадались механические монстры, дизайном похожие на подводные лодки, утыканные лесом пропеллеров. Снизившись было, чтобы получше рассмотреть произошедшие в роскошных зданиях подо мной изменения ― колонн на них поубавилось, зато вместо статуй на крышах появились какие-то поблескивающие устройства, похожие на локаторы или антенны радиотелескопов, ― я вскоре снова убрался в незадымленную облачную высь. Внизу в общем-то смотреть было не на что, а от выхлопов и вонючих газов, которые производили и которыми были наполнены летающие объекты, першило в горле и слезились глаза. Впрочем, и здесь я ненадолго остался в одиночестве: разнообразные этажерки ― би-, три-, квадро- и даже, кажется, пентапланы пролетали мимо все чаще и чаще.
Вдруг внизу оглушительно бабахнуло и неподалеку от меня со свистом промелькнул огромадный снарядище. Я шарахнулся было в сторону, но из облаков ― на сей раз в обратном направлении, но точно с таким же свистом, ― вынырнул другой. Не успел я сообразить, тот же это снаряд или нет, как вслед за первым вывалился второй, третий и начался настоящий снарядный дождь. Землю внизу заволокло дымом окончательно, а город, напоминающий что-то виденное когда-то по телевизору в сериале про Шерлока Холмса, накрыло разрывами и густыми черными клубами до полной невидимости.
Я поспешил ускорить свой полет и убраться в сторону от развязавшейся первой на Земле войны с пришельцами.
Когда рассеялись дымы, крыльев у летающих машин изрядно поубавилось, зато появились длиннющие дыни дирижаблей, которые, правда, быстро сгинули. Здания быстро карабкались ввысь, да и воздух наполнялся не по дням, а по часам. На смену многопланам пришли простые крылатые стрело-, капле- и дискообразные аппараты. Они летали полностью бесшумно, с легким стрекотанием и лишь изредка с диким ревом, в самой вышине зависали целые летающие города и появлялись невероятные животные, мало чем отличающиеся от них размерами.
Кроме всего этого разнообразия на всех воздушных уровнях зароились летающие тарелочки явно внеземного происхождения. Бесшумно пролетел по своим делам белый шар, украшенный рядами зарешеченных дырочек, за которым гнались, не открывая огня, три старомодных истребителя; шар не обращал на них внимания. Зато другие, не менее старомодные истребители, гнавшиеся за тарахтевшим, словно вертолет-банан времен американской агрессии во Вьетнаме, черным объектом, обстреливали его серьезно, хотя, кажется, без особого успеха.
То и дело попадались отдельные граждане, летающие, как и я, сами по себе без каких-либо видимых технических приспособлений. На них с ревнивой завистью поглядывали трудяги, машущие индивидуальными крыльями, и мрачные типы с ракетными ранцами за спиной. Неудивительно, что между всеми и вся то тут, то там то и дело случались перестрелки и иного рода конфликты. Вот, пожалуйста, какой-то совсем уж пацан под облаками догнал орла, чтобы выдернуть у него из хвоста перо.
Мимо меня медленно проплыла к облакам конусообразная мохнатая… хм… ракета?.. в люке которой сидел, свесив ноги наружу, задумчивый и симпатичный молодой человек. Я помахал ему, он улыбчиво ответил мне тем же.
В общем, в небе было теснее чем прежде, и всякого летающего прибавлялось еще какое-то время. Внизу тоже было оживленно: ходили толпы народа, ездили какие-то машины, двигались сами по себе тротуары…
Потом где-то внизу грянула музыка и в реве и пламени с огромной площади города стартовали разом сотни, если не тысячи аппаратов всевозможных моделей размеров и конструкций. Большая серебристая ракета чуть не зацепила меня длинным острым стабилизатором и улетела вслед за остальными в неведомые космические, надо полагать, дали, к иным, надо полагать, мирам. Когда дым и ракетный гром рассеялся, внизу на опустевшей площади уже никого не осталось. То ли разбежались уже по своим делам, то ли все улетели в космос.
Светлый Город Будущего разом как-то словно вымер, съежился и отступил куда-то к далеким горизонтам. Поэтому я не очень удивился, когда пустые улицы его стали все больше напоминать лесопарковые зоны с одиноко торчащими в зарослях вековых деревьев белыми башнями, а вскоре и просто под ним простирался девственный лес с торчащими тут и там какими-то кондовыми буколическими деревеньками, вызывающими в памяти слово «потемкинские». Воздух вокруг тоже очистился. Не то чтобы сразу, но вдруг воздушное население резко сошло на убыль. Не успел я рассмотреть что там происходит на земле, ― там зеленое море тайги пересекали в разных направлениях зеленые же поезда непонятного назначения и, как ни странно, во множестве начали появляться самые настоящие, хотя какие-то слишком блекло-яркие, нереальные, рыцарские замки, а заимки сменились сосем уж древне-деревянными строениями ― скитами и прочими избушками на «ножках Буша», с любовно возделанными огородиками с торчащими вместо былых небоскребов и виадуков, замшелыми идолами и ажурными деревянными мостами, ― как небо, очистившись наконец от техники окончательно, заполнилось реденькой, но от того не менее экзотической живностью ― змеями-горынычами, соплеменными им драконами и прочими нетопырями страшненького вида и разных размеров. Кое-кто из этих созданий начал косить в мою сторону лиловым недобрым взглядом, имея на меня явно гастрономические намерения. А когда мимо с гиком проскочила целая кавалькада голых девиц на помелах, ухватах, граблях и прочем деревенско-дачном рабочем инвентаре и начала строить глазки, выделывать вокруг меня разные фигуры, в том числе и высшего пилотажа, и всячески иначе искушать, мои нервы не выдержали и от греха подальше я пошел в глубокое пикирование. Слава богу, ведьмы-нахалки меня не преследовали.
Как раз вовремя. Лес расступился, железные дороги с поездами-призраками исчезли, замков и скитов с торчками-идолами стало гуще, и вновь образовался город.
На окраине которого я и высадился.
Город был само запустение. В общем-то нормальный, современный даже город, а не какой-то Город Будущего, но выглядел он так, словно только что в нем произошли боевые действия. Причем дрались две армии средних размеров с применение всех видов боевой техники, включая танки и тяжелую артиллерию. Впрочем, разрушения могли быть последствиями не войны, а какого-нибудь особенного мора. Или просто разрухи как таковой. Но то, что город умирал, сомнения не вызывало. Почти все дома выглядели либо руинами либо же были приведены в негодность каким-либо иным способом.
От предыдущих идиллических картин, виденных мною с воздуха, от всех этих виадуков и зданий из одного стекла без бетона, устремленных в выси, не осталось и следа. Попадались кое-где остатки раздолбанных самодвижущихся тротуаров и фрагменты футуристических архитектурных фантазий, однако они уже мало чем отличались от окружающего пейзажа.
Странно, но с ними исчезло и ощущение, что я находится у себя дома ― до этого мне казалось, что почти все, что видел, было если не знакомым, почему-то неощутимо близким, своим, что ли.
Теперь это чувство пропало напрочь. Все вокруг было хоть и похожим на обыденность и возможным, но посторонним, чуждым, отстраненным и холодным. И потому не пугало, а просто вызывало чувство любопытства, как когда смотришь пожар или войну по телевизору. И такое же брезгливое отвращение.
Остатки населения походили на изголодавшихся беженцев, зато тут и там мелькали тяжеловооруженные личности весьма мрачного и решительного вида.
И были они какими-то плоскими.
Те люди, что попадались мне, оборванцы или вооруженные качки вроде бы разговаривали по-русски, и выражались до боли знакомо, и лица у них были обыкновенными ― только вот вели они себя до смешного неестественно. Как если бы то были и не люди вовсе, а статисты, массовка из плохого кино. Или ходячие символы чего-то знакомого. Они все старались быть на кого-то похожими, но это у них не совсем получалось. И они сами, понимая и чувствуя это, старались еще и еще больше, и походили все меньше и меньше, потому что роли им порученные были явно не свойственны. В глаза бросалась какая-то нервозность их поведения. То, что они делали, как делали и к чему их действия приводили ― все, при внешней эффектности и красивости производило впечатление ходульности и натужности, неумело скрываемой за кажущейся привлекательностью.
На многих лицах были видны отчетливые плохо отмытые, нестираемые следы каких-то затертых штампов, которые сами их носители и окружающие старались не замечать, деликатно отводили глаза. Большинство неразборчивых надписей на них, как на поддельных печатях, были неразборчивы и, кажется, сделаны по-английски.
Некоторые, особенно какие-то плоские и полупрозрачные, несли на себе отчетливые следы перфорации, как на старой киноленте. Те немногие, что в этом смысле были чисты и выглядели более похожими на людей хотя бы тем, что не так активно участвовали во всеобщем мордобитии и разрушительстве, производили столь убогое впечатление, что кроме жалости и не вызывали никаких чувств. Им было явно тяжко, они были здесь лишними, не у дел и смотреть на них было неудобно. Так что, когда их убивали проштемпелеванные и перфорированные, а убивали таких в первую очередь, то ничего, кроме сострадательного облегчения, испытывать к погибающим было невозможно: вот, мол, и ладно, вот и отмучился, бедолага. Они были чужими на этом пиршестве во время чумы.
Как, впрочем, чужими здесь были и устроители разрухи, действующие под каким-то внешним, часто непонятным им самим побуждениям. Словно кто-то дергал за веревочки, приводящие в движение кулаки, ноги, пальцы, жмущие на курки тех жутких орудий, которые в изобилии несли на себе штампованно-перфорирование. А когда изредка они начинали вдруг говорить, если не выражали свои чувства посредством звуков и жестов, становилось просто жутко, настолько неестественно звучали изрекаемые ими банальные фразы и патетические речи о Добре и Зле с надерганными с мясом цитатами из классиков с обязательным упоминанием «так сказал (писал, учил) Леонид Андреев (Блаватская, Рерих, Заратустра и т.п.)…». Тексты эти были им необходимы, видимо, как оправдание своим действиям. Вернее, действиям, которые они совершали по чьей-то воле. А уж признания в любви казались настолько банально однотипными, что скулы сводило и становилось противно. Тем более, что они обычно заканчивались моментальным воплощением этой самой любви тут же, не отходя от места. И этот переход от слов к делу был просто диким. На его фоне сцены неприкрытого насилия казались простыми и незатейливыми ― там хотя бы инстинкты не прикрывались красивыми банальностями. И я от всего этого старался отворачиваться, зная, что ребенок где-то там, в лаборатории Седлового, это видит, хотя и помнил, что ребенку уж давно исполнилось шестнадцать и на голубом (да и белом) экране он видал и не такое.
Вообще складывалось впечатление, что все эти здоровенные дяди, у которых нет ничего, кроме бицепсов, замерли в умственном развитии где-то на уровне подростков в период полового созревания, да так там и остались, нарастив мускулы и не затруднив себя выведением в мозгах хоть одной лишней извилины. Похоже, что в их черепных коробках кости было куда больше, чем серого и белого вещества., что вполне подтверждалось тем, что от наносимых им в промежутках между любовью и стрельбой ударов по головам никакого видимого вреда для их здоровья не наблюдалось. Они совершенно не ощущали каких-либо неудобств и последствий, тогда как любой нормальный индивидуум – носитель разума в такой ситуации получил бы как минимум сотрясение мозга.
Впрочем, это была просто «специфика жанра».
Так объяснили мне двое ― метеляший и метелемый, ― когда я, не выдержав, попробовал вмешаться, чтобы урезонить особо рьяно дерущихся. «Иди, мужик, не мешай работать», ― отмахнулся от увещеваний метелемый, весь в кровавых соплях и ошметках, пуская красные пузыри. ― Чего ты в чужой сюжет лезешь?» А метелящий поддакнул с гнусной ухмылкой: «Может. ему со своим не повезло» ― и, с криком «ки-я» взмыл в воздух, возобновляя труды свои праведные. Прежде чем пятка его уперлась в лоб жертвы, та успела произнести сочувственно: «Значит, автор ему попался нераскрученный», и его голова с сухим бильярдным треском врезалась в стену. Я отвернулся и пошел дальше, оставив собеседников продолжать свой предметно-сюжетные разговоры ногами.
Постепенно разрушаемый город с его скучным народонаселением быстро надоел. Сцены разрухи и насилия уже перестали производить впечатление. Стало скучно. Я попытался взлететь, но воздух здесь был больно тяжелый и у меня ничего не вышло. И я решил хоть как-то выбраться из города своими ногами. С трудом, но мне это удалось и я оказался на окраине.
Я еще раз попытался взлететь, но однако обстановка в небе оставляла желать лучшего. Управляемые и неуправляемые снаряды и боевые ракеты так и мелькали в дымном небе, а выше плыли густые, разноцветные облака с запада, представляющие собой как бы отражение того, что происходило внизу, с той лишь разницей, что ― так во всяком случае показалось мне ― герои там выглядели покрасивее и помускулистее, взрывы многокрасочнее, да и масштабы разрушений более величественны, значительнее. Словом, больше всего они напоминали американские фильмы-боевики, чем, в сущности, и являлись.
Пробиться сквозь них в чистое небо я так и не смог, поэтому просто перелетел поближе к лесу.
Здесь было хотя бы поинтереснее. Прямо по лугу проходила граница города (или чего-то другого). Граница была нарисована прямо по траве красной краской. В некоторых местах трава разрослась и граница становилась совершенно размытой. Неподалеку в полосу был воткнут столб, к которому самым небрежным образом была прибита табличка с указателем в две стрелки. Та стрелка, что была обращена к городу, показывала согласно надписи в сторону «научной фантастики», причем слово «научная» было настолько затерто, что почти не читалось. Во всяком случае приписанное кем-то от руки «НЕ» выглядело горазд свежее. Над другой стрелкой английскими буквами, стилизованными под славянскую вязь, было обозначено, что где-то там в лесу находится «фэнтези».
Вдоль границы со стороны «фэнтези» навстречу мне устало плелась странная парочка ― тонкая девушка лет семнадцати и рыжий парень, оба в каком-то домотканом камуфляже. На плечах они волокли здоровенный и, видимо, очень тяжелый для их плеч мокрый, весь в водорослях, хотя никакого водоема поблизости не обнаруживалось, сверток. Кроме свертка на плече парня болталась вполне современного вида спортивная сумка из кожзаменителя, даже не пытающегося выдавать себя за нормальную кожу, а за девушкой по траве волочились ножны с мечом
― Все, больше не могу, ― сказала девчонка, и парень согласно кивнул:
― Привал, кладем.
Они осторожно скинули свою ношу на землю. Из свертка торчала обутая во что-то вроде ботфорта нога. Парень снял сумку, а девчонка присела на сверток где-то в районе груди того, кому принадлежал ботфорт.
― Долго еще нам так мучаться? ― спросила девчонка в пространство. Парень на вопрос даже не обернулся. Он с тоской смотрел на остатки светлого будущего в недосягаемой дали. ― Скорей бы уж вторая книга, – вздохнула девушка.
― Как же, дождешься от них, ― зло бросил парень и добавил с заметным акцентом: ― Поубывав бы…
― А если опять в фэнтези попадем?
Парень зло глянул на нее, и она сразу съежилась и тихонько заплакала.
Парень подошел к ней и погладил по плечу.
― Ну что ты, ― успокоил он. ― Извини, но нам пора. Нельзя нам долго здесь, ты же знаешь.
Девушка кивнула и поднялась. Они кое-как пристроили свою ношу, и скорбной процессией двинулись дальше.
Да, проблемы, подумал я. Впрочем, для большинства других жителей города «фантастики» и пригородной «фэнтези» проблем перейти границу не существовало. Туда и обратно так и шастали перфорированные красавцы и красавицы, затянутые в черную кожу и увешанные мечами и бластерами, оттуда в город лезли разные чудища, ни виду которых, ни тому, что они разговаривают как люди, никто не удивлялся, различные колдуны в украшенных звездами колпаках и мантиях ― и выглядящие как обыкновенные люди, мужики в рогатых шлемах, в шерсти и с мечами; первые лезли, чтобы красиво умереть, предварительно кого-то замочив; последние – чтобы сами помахать рогами и мечами, а колдуны и маги растворялись неведомо куда.
В самой «фэнтези» тоже шла сплошная рубка всех со всеми. Кто-то, как и в «фантастике», кого-то воевал. Изначальное Зло валилось под ударами Добра С Кулаками, и его добивали мечом и ногами. Добро без кулаков страдало под игом в ожидании Героя, колдовали и волхвовали все кому не лень, гадили и хулиганили из любви к искусству разнообразные нечистые, драконы похищали неведомо зачем девиц и те томились, не очень-то скучая и ожидая освободителей ― тех же Героев, ― которые выстраивались в очереди на поединок. Тут и там шастали самые разношерстные компании, ища кольца, заколдованные мечи и прочие амулеты. Очень много было конан-варварообразных мордоворотов, странствующих, дерущихся и освобождающих (или наоборот) всех кто ни подвернется, не спрашивая их на то желания.
Оглядываясь по сторонам в надежде увидеть хоть что-нибудь новенькое, я побрел вдоль границы в ту сторону, откуда тянулись видеооблака. Однако кругом было практически одно и то же.
Я решил, что пора бы возвращаться, и даже взлетел, чтобы вернуться к исходной точке, но едва добрался до середины города, меня атаковало что-то вроде громадной черной воронки, состоящей из сбесившихся ворон, чем-то здорово садануло по кумполу и, кувыркаясь, я свалился на широкую площадь, откуда, кажется, совсем недавно стартовали в звездные дали тысячи звездолетов. А сверху, сквозь поредевшую пелену зарубежной видеопродукции, к которой примешивались сообразные и мало чем отличительные отечественные образцы, на меня чуть не свалился ржавый космический корабль, в котором с большим трудом можно было познать ту самую ракету, что едва не задела меня серебристым стабилизатором при взлете.
Едва я успел подняться и отряхнуть от кирпичного крошева колени, как из еще дымящегося неостывшего звездолета вылез его пилот, мрачный, не брившийся добрый десяток световых лет тип без правой руки и левой ноги, пристроился на кромке люка и сходу завел вдохновенно завел многословную речь, из которой следовало, что его астромат «Звезда Мечты» вернулся из далекой галактики Туманности Андромеды, где около прекрасной голубой звезды Эоэллы местные жители третьей планеты Хошь-Ни-Хошь стенают (он так и сказал ― стенают) под пятой электронного диктатора и взывают о помощи… Где-то посредине своей выспренней речи увечный звездолетчик осмотрелся и заметил, что никто кроме меня его не слушает, а все занимаются своими делами. Он удивленно воззрился вокруг, на обломки высоченной и когда-то мощной стены, пересекающей площадь, и уставился на меня.
― Это Земля? ― спросил он с сомнением.
Я виновато улыбнулся и пожал плечами. Я, сказать честно, сам был не очень в этом уверен.
Звездолетчик еще раз повел вокруг взглядом. На дымящихся развалинах Пантеона-Рефрижератора высился некий Сияющий Возвышенный Храм, в очередь к которому вставали солдаты в различной камуфляжной форме ― впрочем, хватало и гражданских, ― у многих из которых руки, если они имелись, бережно придерживали вываливающиеся из распоротых животов внутренности, оторванные головы и прочие недостающие конечности; у одного из ранца торчали половинки задницы… На многочисленных обломках других звездолетов горами валялись полуобгоревшие томики Шекспира, а мальчишки в коротеньких штанишках сновали вокруг, махая очень по-настоящему настоящими, кажется, мечами, и вместо красных галстуков на их шеях болтались кресты или языческие обереги, а иногда и то и другое сразу. А совсем неподалеку кто-то совокуплялся, не обращая внимания ни на что вокруг; рядом валялись розовый потрепанный галактическим ветрами скафандр и голубое порванное платьице.
Увечный звездолетчик кончил осмотр.
― Нет, это не Земля, ― сказал он уверенно, ― это гораздо хуже.
Он сплюнул под стабилизаторы и исчез в чреве своего астромата. Крышка люка с грохотом захлопнулась, и спустя короткое время между некогда серебристыми стабилизаторами заревело. Я едва успел спрятаться за ближайшей кучей строительного мусора, как астромат стал медленно подниматься.
Однако не успела потрепанная «Звезда Мечты» набрать хотя бы половину первой космической скорости, как сразу с нескольких сторон к ней устремились кометные хвосты взлетающих ракет и протянулось с десяток лазерных лучей. Смачно рвануло несколько раз, и подбитый астромат завалился и, кувыркаясь и оставляя по себе жирный дымный след и красиво разлетающиеся горящие обломки, грохнулся где-то неподалеку вместе со своим неудачливым пилотом. В ответ на сотрясение тут же рухнул, подгребая под собой остатки последней в обозримом пространстве светлой ажурной башни с горящим на ее вершине очагом, какой-то виадук, и вокруг воцарилась привычная дикость.
Мне стало безнадежно и я содрал с себя сандалии.

@темы: мое и наше

---

СУЕТА ВОКРУГ ДОЗОРОВ

Глава 1

Все началось для нас с Витькой Корнеевым с того, что мы вошли вестибюль НИИЧАВО и нос к носу столкнулись с Модестом Матвеевичем Камноедовым и Кербером Псоевичем Деминым. Такое сочетание не предвещало ничего хорошего, и мы переглянулись. Спонтанно включился телепатический контакт, мы обменялись чертыханиями и недоумением, что это нас сегодня понесло идти через вестибюль. Существует же столько других путей! Однако благополучное возвращение из командировки на Китежградский завод маготехники несколько выбило нас из обычной колеи («Со щитом или на щите!» – напутствовал нас в командировку Роман Ойра-Ойра. «Без щита не возвращайтесь», – растолковал высказывание Володя Почкин. Мы вернулись со щитом. Щит был обернут в толстый полиэтилен, щедро оклеен скотчем и снабжен двумя ручками наподобие чемоданных. За эти ручки мы его и несли. Поэтому, вероятно, и пошли через просторные двери парадного вестибюля, которым редко кто пользовался – груз габаритами 2 на 1 на 0,25 м как-то не располагал продираться через лазы в заборах, малозаметные посторонним служебные двери и уютные, облюбованные курильщиками задние лестницы. О хождении сквозь стены и подавно рассчитывать не приходилось – не та это вещь, магический щит, чтобы с ним вот так запросто трансгрессироваться можно. Мне, во всяком случае. Витьке было все равно, однако он счел, что тащить сквозь стену щит в одиночку да еще присматривать, не застрял ли я где-то в кирпичных толщах, дело все-таки хлопотное и того не стоит. «Обойдем», – благодушно фыркнул он. Обошли. Может, обойдется еще? «И не надейся!» – ободрил меня телепатемой Витька.)
Мы вежливо поздоровались и попробовали насколько возможно незаметнее проскользнуть мимо.
– Стоять! – рявкнул Кербер Псоевич.
– Пропуска! – приказал Камноедов. Он исследовал наши документы, сличил наши физиономии с фотографиями и констатировал: – Не дубели.
– Корнеев и Привалов, – ласково проурчал Кербер Псоевич и повел пальцем по каким-то спискам. – Так. Привалов – Ночной дозор, Корнеев – Дневной. Ознакомьтесь с приказом и распишитесь.
Мы ознакомились. Сотрудники института расписывались по двум «дозорам». («Снова ДНД вводят», – телепатически прокомментировал Витька туманные административные словеса и черканул подпись под жалкой шеренгой росчерков жертв начальственного рвения. Я взял у него ручку и повторил его подвиг, зная со студенческих времен, что нет ничего более принудительного, чем так называемое добровольное.)
Исполнив общественный долг, мы взялись за ручки щита и собрались было тащить его дальше.
– Стоять! – вновь пресек попытку Кербер Псоевич.
– Получите литературу для ознакомления, – сказал Камноедов и вручил нам по стопке каких-то книжек. Названия невозможно было разобрать из-за огромного жирного штампа с буквами Д.С.П. Я попробовал поднять свою часть щита, другой рукой пытаясь прижать к себе расползающиеся книжки. («Брось», – протелепал мне Витька. «Что бросить?» – оттелепал я. «Книжки, идиот! – ответил Витька. – Сам отволоку, команда слабосильная...») Я выпустил книги из рук, они вспорхнули, не долетев до пола, проворно перетасовались с брошенными Витькой и, подпрыгивая в полуметре над ступенями, понеслись впереди нас по лестнице. Пока мы волокли щит на шестой этаж, они, то и дело забегая далеко вперед, мельтешили впереди нас, вызывая у встречных сотрудников одобрительное оживление.
– Что же вы не весь багаж почтой отправили? – задал вопрос кто-то, наполовину уйдя в стену, чтобы пропустить нас со щитом.
Витька зло фыркал. Конечно, он бы с куда большим удовольствием отправил щит своим ходом, а книжки понес бы в руках, только это было невозможно.
Щит был очень тяжел чисто физически и почти абсолютно инертен телекинетически. Собственно, телекинетическая инертность была заложена в спецификации. Под этот пункт нам удалось вытребовать у заказчиков пятиметровое бревно дерева нг’йой-нг’йей. Латинского названия это дерево не имело по той простой причине, что европейским ботаникам оно было неизвестно, а у африканских торговцев амулетами именуется алмазным деревом по причине невероятной прочности и трудности обработки древесины. Из-за остатка бревна начиналась уже склока между ННИЧАВО и Китежградским заводом, однако Витька сумел урвать малую толику древесины на умклайдет для меня и две шестеренки для вечного двигателя для себя. Вечные двигатели Витьку, естественно, не интересовали совершенно, но шестерни должны были послужить весьма весомым звеном в цепи сложного товарно-денежно-товарно-товарного обмена с НУИНУ и НИИКАВО.
В коридоре шестого этажа мы встретили У-Януса и воспользовались поводом поставить щит на пол, чтобы поздороваться и перевести дух. Янус Полуэктович как обычно поинтересовался, виделись ли мы вчера, спросил, что это мы тащим, а потом сообщил, что щит заказчикам очень понравился.
– А то, – приосанился Витька. – А премия будет, Янус Полуэктович?
– Будет, – ответил наш директор и добавил, помедлив. – Вы, Виктор Павлович, купите на нее мотоцикл. – И пошел дальше, оставив Витьку с открытым ртом.
– Елы-палы… – выговорил наконец Витька. – А мотоцикл-то мне зачем?
Я постучал носком ботинка по полиэтилену, покрывающему щит, и согласился, что мотоцикл Витьке не нужен совершенно, но подумав решил, что мотоцикл Витьке будет очень к лицу. Я представил Витьку на «Харлее-Дэвидсоне» в рокерском прикиде с заносчиво выдвинутой челюстью и залюбовался. Вид получался – хоть сейчас в голливудский боевик, прямо Чарли Шин из «Дороги в ад». «Кто бы издевался…», – телепнул Витька и взялся за щит. Тащить оставалось всего ничего.
Стопка книжек уже постукивала в двери лаборатории. Дверь Витька распахнул издали, заклинанием, да так, что все двери на этаже содрогнулись. На шум в коридоре возник Ойра-Ойра, сохраняя дистанцию, индифферентно понаблюдал, как мы заносим щит, потом зашел следом за нами в лабораторию. Пока мы прислоняли щит к столу, он сотворил каждому по бутылке пива и какое-то время мы с Витькой, завалившись на диван-транслятор, молча пили божественный напиток, с ненавистью рассматривая щит. Другой предмет от наших взглядов (ну, конечно, в основном от Витькиного) обуглился бы, но щиту было хоть бы хны. Пирокинетическая инертность тоже был занесена в спецификацию.
В отворенную по-прежнему дверь заглянул Киврин.
– С возвращением, Виктор Павлович, Алексан Иваныч, – пророкотал он приветливо. – Как там, в большом мире?
– Все в порядке, – ответил Виктор. – Вас что интересует? Погода?
Киврин несколько засмущался.
– Ну… э… вы не в курсе, там какой-нибудь гражданской войны не было на днях? Разгул бандитизма не наблюдается?
Тут засмущались уже мы с Витькой, а Роман, прислонившийся в углу, тихо хрюкнул от смеха.
– А, добрый день, Роман Петрович, – заметил его Киврин.
– Что вы называете бандитизмом? – осторожно осведомился я. – По сравнению с 1965 годом, конечно, криминальная обстановка несколько ухудшилась, однако у нас в Соловце за последний год самое громкое преступление – это ограбление газетного ларька. Или я что-то пропустил, пока был в командировке? – обернулся я к Роману.
Тот покачал головой.
– Зачем же тогда опять создавать бригадмил? – спросил Киврин с недоумением. – Я помню, в 1812… или это в 1919?..
– Не бригадмил, – поправил Витька. – ДНД.
– А, это когда молодежь иногда по вечерам гуляла с красными повязками? – вспомнил Киврин. – Странное развлечение, но полезное для здоровья. Свежий воздух, степенные разговоры…
– Мы с Теодором собрались на рыбалку, – сообщил из коридора изящнейший Жиан Жиакомо. – Добрый день, господа. Теодор опасается махновцев.
– Да не опасаюсь я махновцев, – возразил Киврин. – По-моему, неэтично развлекаться, когда окружающее население страдает от бандитов. Идея пира во время чумы меня никогда не привлекала. Помимо всего прочего, чужая праздность раздражает. Повышается вероятность получить не только от бандитов, но и от так называемого мирного населения. А по теперешним временам от мирного населения можно ожидать не только кос и топоров, но и чего-нибудь поогнестрельнее. Хотя, знаете ли, пяток мужичков с косами – это тоже вполне убийственно.
– Теодор, тебе же сказали, никаких махновцев в округе нет, – промолвил Жиан Жиакомо. – Поехали.
Федор Симеонович углядел щит, подошел ближе, разглядывая через муть полиэтилена.
– Неплохо, неплохо, – проговорил он. – Славное растет у нас молодое поколение, Иоганыч, – обернулся он к Жиакомо. – Вот ты в их возрасте мог сработать такую вещицу?
– В их возрасте у меня было много других приятных занятий, – возразил Жиакомо. – И потом, Тео, ты знаешь мое отношение к подобным заказам. Такие вещи должны делать узкие специалисты, а специалистов подобного профиля в нашем институте нет. Я еще допускаю изготовление единичных экземпляров, в конце концов, полезно попрактиковаться в иных разделах магии, но мечтать о мелкосерийном производстве… об этом может мечтать лишь безумец. И из-за чего мне пришлось отрывать от дела Виктора Павловича?
– Не беспокойтесь, Жиан Жианович, – поспешно сказал Витька. – Мой тяжкий труд не пропадет бесцельно. Я договорился с одним типом из НИИКАВО, он даст нам унцию катализатора Фламеля.
Жиан Жиакомо заметно удивился.
– Полагаю, не безвозмездно?
– Не беспокойтесь, Жиан Жианович. Лично нам это не будет стоить ни копейки.
– Надеюсь, ничего противозаконного? – решил все же уточнить Жиакомо.
– Ну, усушка-утруска, стружки-опилки, – пожал плечами Витька. – Нам катализатор нужен или нет?
– Да, но все-таки, Виктор Павлович, ваши методы иногда выходят за рамки…
– Это рамки выходят за методы, – буркнул Витька.
– Подумаешь, какой-то килограмм дерева из обрезков, – вмешался Киврин. – В России что, уже деревьев мало?
– Тео, не передергивай. Вот Роман Петрович подтвердит – Магнус Федорович все еще вспоминает на совещаниях о Белом Тезисе.
– Он о нем и не забывает, – подал реплику из угла Роман.
– Жиан Жианович, – прочувствованно сказал Витька. – Поверьте, если щиты пойдут в мелкую серию, я не только себе транслятор супернавороченный заведу, я еще и Редькину где-нибудь Белый Тезис выменяю, чтобы он заткнулся наконец и подавился. И фиг с ним, что придется торчать месяцами на Китеже и как царю Петру с Лениным бревна эти тяжеленные ворочать. Мне работать не с чем, а тут такая халява!
– Не пойдут щиты в серию, – сказал из угла Роман. – В Африке государств куда больше, чем алмазных деревьев. Это нам нечаянно так повезло.
– Ох, хватит об этом, – взмолился Киврин. – Пойдем, Иоганыч, нам еще собираться. Роман Петрович, вы изделие, верно, сами испытывать будете?
– С Кристобалем Хозевичем, – ответил Роман.
– Да, Кристо любит такие задачки. Как бы он вам сгоряча щит в щепочки не разнес. Вы на каком стенде испытывать будете?
– Помилуйте, Федор Симеонович, какой стенд? – произнес Роман голосом провинциального трагика. – Будем испытывать в условиях, близких к рабочим. Вот на гвоздик повесим и испытаем.
Мы все с сомнением посмотрели на гвоздик, торчащий из стены. Это был здоровенный костыль вроде тех, какими забивают шпалы.
– Ну, может и выдержит, – решил Киврин.
– А стена? – озабоченно спросил Жиакомо. Стена как раз непосредственно примыкала к его рабочему кабинету.
– Ну что вы, Жиан Жианович, стена выдержит, – с фальшивой уверенностью сказал Витька.
– Александр Иванович, – обратился Жиакомо ко мне. – Не откажите в любезности, проследите, пожалуйста, чтобы тут… – он деликатно повел изящными пальцами, – э-э… не слишком увлекались испытаниями.
– Как же я прослежу? – поразился я грандиозности поставленной задачи. – Они – магистры, а я так просто, погулять вышел.
– Александр Иванович, безусловно, скромность – украшение для практикующего мага, – возразил Жиакомо, – однако не надо впадать в самоуничижение. Вы, конечно, не имеете такой подготовки, как Роман Петрович или наш глубокоуважаемый Кристобаль Хозиевич, но вот в кибернетической магии вы разбираетесь глубже иного корифея. Я недавно имел возможность прочитать вашу статью о расчете секториальных сакральных моментов. Очень, очень элегантное решение. Все-таки нетрадиционное образование в наш век придает направлению мыслей приятную нетривиальность.
– Жиан Жианович, – взмолился я. – Это, конечно, очень лестно, однако же мешать Роману или, тем более, Кристобалю Хозевичу, по меньше мере опасно для такого неопытного человека, как я. Не подумайте, что я испугался… но жить все же мне еще хочется.
Киврин, который в течение этого разговора разглядывал сквозь полиэтилен щит, сказал, не отрываясь от своего созерцания:
– Вы, Саша, парочку огнетушителей приготовьте. Как испытатели в раж войдут, включите их и бегом из комнаты.
– Ну, Федор Симеонович… – укоризненно пробормотал Роман. – Мы звери разве?
– Я тебе шоковую гранату дам, — пообещал Витька. – Только сбежать не забудь и дверь прикрыть. И беги подальше.
– Да-да, – подтвердил Киврин. – Кинул гранатку и бегом от них. – Он посмотрел на гвоздик, посмотрел на дверь. – Хотя… Кристо в бешенстве и через дверь достанет.
Я передернул плечами. Представил себе, как Хунта может достать меня через дверь. А у меня ведь семья… Жиакомо достал из кармана блокнот, начертал на листке фразу вроде бы на латыни красивым, но совершенно неразборчивым почерком, поставил свою подпись, снабженную многочисленными завитушками.
– Вот, возьмите, Александр Иванович, – протянул он мне листок. – Огнетушителей не надо, и гранаты тоже не надо, просто в критический момент порвите эту бумагу на четыре части. И не забудьте перед этим покинуть помещение. Во избежание, – усмехнулся он. – Пойдем, Тео, мы уж порядком припозднились.
Они попрощались и ушли. Я внимательно рассмотрел каракули, аккуратно сложил листок и поместил во внутренний карман куртки. Роман вышел из своего угла, попинал безответный щит и вдруг сказал:
– А не заглянешь ли ты в новости, Виктор?
– Чего ради?
– Я вот подумал: а нет ли и в самом деле где поблизости какой-нибудь войны или революции.
Витька поморщился, но компьютер включил.
– Ну? – спросил он. – Кавказ подойдет?
– Там что-то новенького?
– Что там может быть нового? Или в криминальную сводку слазить?
– А интересно, – сказал Ойра-Ойра медленно, – чего это Жиана вдруг на рыбалку потянуло? Вы вообще можете представить себе Жиана на рыбалке?
Витька приоткрыл рот и так застыл. У меня, надо полагать, вид в эту минуту был не лучше. Книжки, до того всей стопкой слонявшиеся по углам, рухнули на пол.
– Елы-палы, – наконец выговорил он. – А ведь верно. Жиан неприятности спинным мозгом чувствует. Это чем же у нас в Соловце завоняло, что его на природу потянуло?
Жиан Жиакомо отнюдь не был трусом, но бегство от толпы возбужденных санкюлотов когда-то произвело на него сильное впечатление. И повлияло на характер. С тех пор он очень не любил, когда общество начинало делиться на партии и фракции, а из политических систем предпочитал абсолютную монархию или тоталитарные режимы. Пребывание в тихом сонном Соловце, вдали от бурлящих мегаполисов, устраивало его как нельзя лучше, но и здесь он в периоды политической активности предпочитал куда-нибудь исчезнуть. Общественность до сих пор не знает, где он был в августе 1991 года. Возможно, тоже на рыбалке.
– Вы как хотите, ребята, а я, пожалуй, пойду телевизор посмотрю, – сказал Ойра-Ойра. – Вдруг там опять народ к штурму Зимнего готовятся.
– А щит? – спросил я.
– А щит согласно ТУ должен сутки постоять в упаковке, – напомнил Ойра-Ойра. – Вот завтра и возьмемся.

Глава 2

Практиканты появлялись в НИИЧАВО с завидной регулярностью и разделялись на две категории. Первая, довольно многочисленная, на две недели прибывала из Китежградского маготехнического университета после второго семестра, слонялась по коридорам с совершенно круглыми глазами и этими же круглыми глазами несмело заглядывала в лаборатории. Знаний по специальности у них было примерно ноль, помощи от них в работе никакой, на хозработы послать нельзя – все вздыхали с облегчением, когда через две недели эта бестолковая орда покидала наконец читальный зал отдела научно-магической информации, где держала штаб-квартиру. Вторая категория появлялась в институте в сентябре и держалась до июня. Это были студенты четвертого и пятого курсов, выдержавшие уже довольно жесткий отсев, возмужавшие, кое в чем уже разбирающиеся, поэтому вполне пригодные для использования на не очень сложных работах. Пятикурсники в основном сидели в библиотеке, готовясь к защите диплома, а четверокурсники после обеда приходили в отделы и лаборатории, к которым были приписаны, а до обеда слушали лекции.
А поскольку лекции им читали не только корифеи, но и Витька, и Роман, и даже я, молодые люди мнили себя уже почти настоящими магистрами. Впрочем, по сравнению со мной они и в самом деле кое-что знали. Некоторые даже знали несколько больше меня – но, естественно, не во всех областях знания – иначе я не мог бы читать им маганализ. К счастью, они не подозревали, насколько я бездарен в традиционных разделах магии, и все еще взирали на меня с почтением. Я знал, правда, что перед началом семестра они громко возмущались, что маганализ читать им будет не Кристобаль Хунта, а какой-то А. Привалов. Потом, однако, им в головы пришло немаловажное соображение, что принимать экзамен будет тоже какой-то там А. Привалов, а вовсе не Хунта, известный даже за пределами НИИЧАВО своей беспощадностью.
Сегодня студенты были нездорово взбудоражены. Я излагал пример расчета на устойчивость за пределами пропорциональности, маркер за моей спиной выписывал на доске формулы, а в конференц-зале прямо на глазах нагнеталось напряженное внимание. Студенты рассматривали меня, как будто никогда до этого не видели. Не отводя от меня глаз, они перешептывались. Я услышал об грузовике, сделавшем сальто, но при чем тут грузовик, не понял, потому что расчет касался чего попроще – тонких металлических стержней. При желании, конечно, и грузовик можно вообразить в виде тонкого металлического стержня, но лично у меня никогда не хватало воображения, когда дело переходило к практике.
– Александр Иванович, – спросил вдруг один из студентов, – а почему нас не учат читать ауру?
Я поперхнулся на полуслове и какое-то время в полном недоумении смотрел на вопросившего. Вся группа – все восемь человек – напряженно смотрели на меня, как будто этот вопрос был для них вопросом жизни или смерти.
– А зачем? – наконец спросил я.
– Ну? – мой ответ явно поставил студента в тупик. – Чтобы знать, что за человека видишь перед собой.
– По ауре? – с недоумением переспросил я.
– Ну… По ауре, наверное, можно сказать, светлый волшебник передо мной или темный маг, – пробормотал студент. И ведь умный вроде парень, а несет какую-то ерунду.
– По ауре, дорогой мой, – авторитетно сказал я, как будто обладал опытом и знаниями по крайней мере Ойры-Ойры, – вы в человеке никогда не разберетесь. Вы можете узнать, в каком он настроении, выспался он или провел бессонную ночь в каком-нибудь кабаке, наконец, хочет ли он есть или только что пообедал, но понять, кто он – идеальный гражданин, выполняющий все законы общества, или же законченный преступник, вы не сможете никоим образом. – Вы можете не поверить, но я не выдумывал. О чтении аур у нас в институте упоминали только в анекдотах про разных шарлатанов, которые к магии приобщались главным образом посредством разукрашенной звездами мантии и самолично сотворенным на лазерном принтере дипломе об окончании каких-то магических академий. Одно время, правда, чтением аур увлеклись в отделе предикции, но быстро убедились, что хотя аура и дает информацию о сиюминутном состоянии человека, прогнозам о его будущем отнюдь не помогает.
– А как же вы определяете, где кто? – услышал я совсем несуразный ответ.
– Кто – кто? – равно несуразно ответил я.
– Ну, из какого кто Дозора?
Вопрос я не понял вовсе, однако ответил, напустив на себя авторитетный вид:
– Существуют методы.
Может, и не следовало бы так отвечать, от подобных ответов шерсть в ушах растет, но нынешнее поколение – совсем не то, каким были мы.
– Давайте займемся делом, – призвал я аудиторию к тишине и повернулся к доске, посмотреть, на чем мы закончили. Пока мы разговаривали, маркер, так и висевший у последнего написанного символа, от безделья начал шалить и нарисовал рядом с формулой симпатичного чертика. Я знал за собой, что рисую подобных чертиков, когда задумаюсь, но не подозревал, что способен скучать, пока меня отвлекают беспредметным разговором. Однако! Растем… Было чему порадоваться, но не хотелось. Настроение, витающее в конференц-зале, должно было разрядиться взрывом, а разрядилось пшиком, от этого, верно, и у меня на душе было как-то неприятно.
В кармане пискнули часы.
Я остановился, автоматически договорив фразу, посмотрел на ряд формул на доске, поймал маркер и, как обычно, засовывая его в карман, произнес:
– Продолжим в следующий раз.
– Александр Иванович!
– Да? – обернулся я.
– А сами-то вы кто?
– Я? – я удивился. – Я – Привалов Александр Иванович. Не дубль, если вы это имеете в виду. Показать документы?
– Нет, я не об этом. Вы Светлый или Темный?
– Как когда, – ответил я и вышел. В коридоре было пусто, только какой-то человек в длинном черном пальто дергал ручку приемной.
– Там никого нет, – сказал я издали. – Один Янус Полуэктович в Австралии, другой – в Серпухове. Не помню, где какой…
– Как же мне быть? – обернулся ко мне мужчина. Он был нехорош на вид: кожа на лице не только имела смешанно землисто-зеленоватый цвет, отчего казалась покрытой плесенью, да еще и собиралась в морщины крупными складками, как будто человек этот резко похудел с лица, а кожа не ужалась до его нынешних размеров.
– Что у вас стряслось? – спросил я как можно более доброжелательно. – Попробуйте к Камноедову обратиться или к Демину, если вы по административному вопросу.
– Я как раз только от них. Еле вырвался. Понимаете, они меня записали в какой-то Дневной дозор. Дневной! Мне нельзя ни в какие дозоры. Я больной человек. Я вот в профком пришел, за путевкой, а они – в дозор. Мне в санаторий срочно надо… Я болен, я на солнце плохо себя чувствую!
– Так идите в поликлинику и возьмите справку, – посоветовал я, ибо черный человек явно не имел опыта в уклонении от добровольных общественных нагрузок.
– Вы думаете? – нерешительно спросил черный человек.
– Уверен! Возьмите справку и покажите ее Модесту Матвеевичу, – сказал я. – Если вы больны, он не имеет права вас привлекать.
– Я болен, – подтвердил черный человек, – у меня генетическое заболевание.
– Идите в поликлинику, – повторил я, начиная догадываться, с кем имею дело. В прежние времена этого человека называли Драконом или Сажателем. Он имел репутацию деспота, без разбору и жалости сажавшего на кол всех, кто имел несчастие вызвать его неудовольствие. Сейчас он не был в состоянии справиться с административной системой. Болезнь мало-помалу подмяла его под себя, и теперь это был крайне неуверенный в себе человек, прячущийся в закутке между библиотекой и виварием. Он сейчас много писал, и писал, по уверениям Романа, весьма интересно, но я не умел читать по-венгерски, да и латынь с древнегреческим знал не очень хорошо, поэтому не мог оценить ни стиля, ни содержания его трудов.
Черный человек ушел, а четверокурсники смотрели на меня круглыми глазами.
– Александр Иванович, – осмелился спросить один из них. – Это случайно не Влад Цепеш?
Я строго посмотрел на него:
– Молодой человек, – сказал я наставительно, – если вы вот так во всеуслышание будете разбрасываться оскорбительными прозвищами, до защиты диплома можете не дожить.
Молодой человек ойкнул и прикрыл рот.
– А как же его называть? – спросил другой.
– Влад Владович Дракул, – сказал я.
– Но простите, Александр Иванович, – вступила в разговор девушка, имевшая вид круглой отличницы. – Нас еще на первом курсе водили на экскурсию в Изнакурнож и там… там показывают глазной зуб графа Дракулы-Задунайского.
– Убитого венгерскими гусарами, – добавила вторая девушка, имеющая вид обольстительной голливудской звезды. Девушки были однояйцевыми близнецами и периодически обменивались обличьями, но узнал я об этом совсем недавно, почти дочитав лекции за семестр. Ойра-Ойра поймал их на том, что одна из сестер, сдав зачет за себя, переоделась и попробовала сдать зачет за другую. «Сердце подсказало», – объяснил Роман, подкручивая несуществующий ус в тени горбатого носа.
– Вы плохо усвоили историю, – укоризненно сказал я. – Не надо путать Влада Дракула с графом Дракулой-Задунайским. Влад Дракул графом никогда не был. Или вы из тех людей, что путают Роджера Бэкона с Френсисом?
Студенты дружно засмеялись. Я имел в виду недавнюю статью Б. Питомника «Наш дорогой английский гость», посвященную приезду английской делегации во главе с Роджером Бэконом, в которой корреспондент приписывал Роджеру биографию сэра Френсиса. Статья была снабжена портретом решительного мужчины, позирующего с саблей в руках. Под портретом значилось «Noledj iz pauer: знание – сила. Р. Бэкон». Как установил Эдик Амперян, изображен на портрете был Натаниель Бэкон, руководитель восстания фермеров против английских колониальных властей в Вирджинии в 1676 году.
Наш разговор прервало появление Витьки Корнеева, вернее, одного из его дублей. Студенты пока принимали дубля за оригинал и с восторгом рассказывали о преподавателе, который начинал чтение лекции с того слова, коим закончил в прошлый раз, и который способен принимать курсовые до четырех часов ночи. Потом, узнав правду, студенты как правило смущались и никому не рассказывали о своем конфузе.
– Тебя в лаборатории ждут, – сказал Витька-дубль, остановившись на несколько секунд перед дверью, пока студенты втягивались обратно в конференц-зал.
Я машинально кивнул и трансгрессировал, но по привычке оказался в своем отделе. Девочки занимались своими делами и на появление начальника не прореагировали.
Я посмотрел, что там у них, но замечаний делать не стал, а метнул взгляд в специально поставленный для таких целей на шкафу силикатный кирпич. Дырка в кирпиче заметно увеличилась и очень скоро обещала стать сквозной. Девочки, не отрываясь от своих дел, вяло поаплодировали.
– То-то же, – сказал я и отправился в Витьке. На этот раз тривиальным путем, по лестнице.
У Витьки меня встретила рабочая обстановка. Я какое-то время молча созерцал дублей, с легкостью ворочающих щит, и наконец смог внятно выразить мысль, которая овладела всеми моими думами, когда я увидел это зрелище:
– Какого черта… Витька!.. какого черта мы перли этот гроб сами?..
На лице у Витьки появилось смущение, каковое чувство Витька, как я полагал, не способен испытывать в принципе.
– Понимаешь ли, Саша…
– Не понимаю, – грубо ответил я.
– Видите ли, Алехандро, – учтиво вступил в наш разговор Кристобаль Хунта. – В данном случае вы наблюдали любопытный побочный эффект, который я как раз заношу в протокол первичного осмотра. Даже довольно сильный маг, более того, два довольно сильных мага, в процессе визуального контакта…
Мне было, конечно, лестно, что Кристобаль Хозевич учтиво поставил меня вровень с Витькой, однако объяснений его я не понял. Совершенно. Поэтому просто подождал, пока Хунта закончит, и глянул на Романа.
– Сообразительность отшибает, – перевел Роман. – Витька на совесть поработал. Но малость перестарался. Психополя – это сила. Не уследил – и уже не ты с ними работаешь, а они с тобой.
– А сейчас кто с кем работает? – осторожно спросил я.
– Ну, Саша, – укоризненно сказал Роман. – Ты глянь, сколько нас здесь. Кстати, вот почитай и распишись.
Я посмотрел на книжечку с инструкцией по технике безопасности и потянулся к журналу расписываться.
– Саша, – укоризненно проговорил Роман. – Я же сказал – почитай. И вопросы задавай, если что неясно.
Я сел и стал читать. Кое-что в тексте инструкции меня заинтересовало, и я машинально потрогал лежащий в нагрудном кармане листик с подписью Жиакомо. Особенно мне понравился раздел «7.8. Правила сейсмической безопасности». Я не знал, что раздел 7.13 еще интереснее: «Правила безопасности при падении метеорита (астероида)».
– Ребята, – сказал я, – мне что-то расхотелось здесь присутствовать.
– Да ну, – бросил через плечо Витька. – Интересно будет.
Дойдя до конца инструкции, я закрыл ее, открыл на первой странице и начал читать заново со свежим интересом. Потом наконец дочитал и расписался в журнале.
– Вот и ладненько, – проговорил Ойра-Ойра. – Помог бы своим дублям, Корнеев. Какую-то деревяшку уже полчаса вешают.
Корнеев листал книжку, на яркой суперобложке которой значилось: «Первобытная магия коренных народов Африки», и ворчал громогласно:
– Ер-ресь какая…
Книжка полетела в угол. Витька рванул на себя вечно застревающий, набитый битком ящик стола и стал копаться в груде бумаг, тетрадей и книг.
– Вот, – сказал он удовлетворенно, извлекая потрепанный томик ин-октаво почти без всяких признаков обложки. – Раньше издавали куда более толково. Я готов. – Он строго посмотрел на дублей. Те как раз выровняли щит, проверили, насколько ровно тот висит, и отошли.
Щит был изготовлен по заказу пожизненного президента небольшой африканской страны Компорен. Президент в свое время закончил Горьковский ветеринарный техникум и с тех пор относился к российским научным достижениям с большим уважением. Естественно, когда встал вопрос о охране короны (в смысле, президентского кресла, конечно) от заговоров, переворотов и прочей вполне актуальной для молодой развивающейся страны оппозиционной политической деятельности, мысли президента с надеждой обратились к России. Материальную часть охраны обеспечивали АК-47 и МИГи-21, а вот за нематериальной, которая должна была противостоять воздействию враждебно настроенных колдунов, президент обратился в НИИЧАВО.
А-Янус направил его письмо в отдел Оборонной магии, но там резонно возразили, что давно уже не занимаются проблемами персональной безопасности, а интересуются исключительно глобальными проблемами. Если вспомнить, что полгода назад в плане работ отдела я видел тему «Методы борьбы с гляциогенными цунами в условиях всемирного потепления», возражения можно было счесть резонными. Вопрос некоторое время перебрасывали из отдела в отдел, пока Витька не придумал запросить у заказчика ствол алмазного дерева. Мы полагали, что за неимением материала вопрос будет закрыт, но президенту уж очень хотелось попрезиденствовать подольше, и потребное бревно он неведомыми путями достал.
Взор Жиана Жиакомо, когда его как перед фактом, поставили перед бревном, был нецензурен, но мысли его все же нашли вполне учтивое словесное изложение. «Виктор Павлович, – молвил он, – изволили заказать, так теперь придумайте, как выкрутиться». А-Янус, чтобы подсластить пилюлю Жиану, придал в помощь Витьке меня – в качестве «информационной поддержки», как значилось в приказе. Витька взял в библиотеке сборник африканских сказок и принес ко мне. На обложке был толстыми небрежными мазками черной туши был изображен не то скачущий, не то бегущий человек с слишком длинным туловищем и слишком короткими ногами. Человек был снабжен перьями в кучерявых волосах, развевающейся травяной юбочкой, браслетами на всех четырех конечностях, копьем и веретенообразным щитом. «Вот такой щит. Чертеж нарисуй. А то я компьютерно хреново рисую», – сказал он мне. «А ручками? – спросил я. – Тушью и рейсфедером?» – «Можешь рейсфедером», – милостиво согласился Витька. Поскольку поддерживать Витьку меня обязали приказом, а чертежник из Витьки был никудышный, я посмотрел критически на картинку и отправился поискать в Интернете каких-нибудь более наглядных фотографий с африканской экзотикой. «И придумай, что будем на щите рисовать», – напутствовал меня Витька. «Что будем рисовать?» – остановился я. «Ну, думаю, зверей всяких – кто сильнее всех в небе, кто сильнее всех на земле и кто сильнее всех в море». – «В Компорене нет моря», – сообщил я. «А что есть?» – спросил Витька. «Озеро есть». – «Значит, в озере», – исправил техзадание Витька. «Только я рисовать не буду, – на всякий случай предупредил я. – Чертеж еще туда-сюда, а вот живописью в мировом масштабе я прославиться не хочу». – «Не трусь, – сказал Витька. – В Китежграде на заводе настоящие художники работают. Они и распишут».
Теперь наши коллеги критически смотрели на то, что Витька создал по моему чертежу в столярном цехе Китежградского маготехнического завода. За роспись по дереву мне и в самом деле краснеть не пришлось. Художники завода работали в палехской манере, и щит получился весьма декоративным. Другое дело, что он малость выбивался из народных компоренских традиций.
– Тематика рисунка какая-то странная, – неуверенно сказал Роман.
– Да, пожалуй, – согласился Хунта. – Против крокодила я ничего не имею, – сказал он. – Но вот вам не кажется, Александр Иванович, что в небе логичнее было бы какого-нибудь орла изобразить?
– Я, знаете ли, тоже так сначала думал, – сказал я. – А потом запросил компоренское посольство. И мне ответили.
– Юморист какой-нибудь ответил, – сказал Роман.
– А по-моему, все правильно, – сказал Витька. – Кто сильнее всех в лесу? Человек с ружьем – классику надо знать. Прогресс на месте не стоит – вместо ружья имеем «калашникова». Кто сильнее всех в небе? Человек на МИГе. МИГ, мне кажется, душевно изображен.
Мы согласились – самолет на щите получился замечательно. Это был поистине сказочный самолет, сродни палехским тонконогим коням, хотя всякие мелкие подробности вроде закрылок и стабилизаторов были выписаны с тщанием.
– Ну и в воде, – продолжил Витька, – сильнее всех по-прежнему крокодилы, потому что в ихние компоренские болота ничего круче плоскодонки с мотором не затащишь.
Крокодил мне нравился даже больше самолета. Он чуть заметно улыбался, улыбка у него получалась скорее добродушная, озорная, и в то же время ясно было, что на зуб этому крокодилу лучше не попадаться.
– Итак, к дизайну щита у комиссии претензий нет, – заключил Роман, и дубль-секретарь отметил это в протоколе.
– Ну что, господа, начнем? – с воодушевлением сказал Хунта, и мы начали.
Магистры поначалу не очень увлекались и мне действительно было интересно.
К сожалению, но к счастью для меня, магистры не успели развернуться в полную силу. Дверь внезапно отворилась и на пороге появился Камноедов.
– Так, – сказал он, и его голос не предвещал ничего хорошего. – Так я и думал. Взрослые люди, магистры. Книжки, эта, пишут. А пунктуальность соблюдать – это мы не умеем. Для этого, значит, нам нянька нужна.
Мы смотрели на него и не могли понять, чего он от нас хочет.
– Администрация института, – вещал Камноедов, – пошла вам на встречу. Установила дежурство в удобное для вас время. После работы, значит. И что мы видим? Через пять минут дежурство, а магистры по кабинетам сидят.
«До-озор…», – мысленно простонали мы за исключением, пожалуй, Кристобаля Хунты. Кристобаль Хозевич бросил на Камноедова уничтожающий взгляд, круто развернулся на каблуках и чеканным шагом вышел в стену. На какой-то миг мне показалось, что на его ногах звенят шпоры. Нам, к сожалению, подобный демарш был не по чину. Нам надлежало встать во фрунт, взять под козырек и маршировать на дежурство.
Мы вздохнули и побрели на дежурство.

@темы: мое и наше

---

Оригинал взят у в Радостного дня!))

большая картинка

©

@темы: цветики-листочки

---

Оригинал взят у в Паровые швейные машинки

Наткнулся в глубинах интернета на интересный факт. Кто-нибудь знает об этом подробнее?

«Механик Гейнрици даже создал малогабаритный паровой двигатель, который устанавливался на практически любой отдельно взятой швейной машинке. В этом двигателе, мощностью 1/10 л.с., тепло керосиновой лампы разогревало воду в котле (лампа попутно освещала рабочее место швеи), вода превращалась в пар (при желании заваривали чай), пар приводил в движение поршень, и швейная машина начинала работать».

(Отсюда: hidden-facts.info/archives/zinger/)

@темы: история бытовой техники