Роль Амбруаза Паре в становлении медицины XVI века.
Его по праву называют отцом современной хирургии. В средние века хирургия, как впрочем, и вся медицина, находилась в основном в руках монахов. Созванный в 1215 году четвертый Латеранский собор запретил духовенству заниматься хирургией, на том основании, что, дескать, христианской церкви противно пролитие крови. Поэтому хирургия была выделена из медицины и перешла в руки цирюльников. Даже спустя триста лет после этого собора, когда в Англии существовала уже корпорация врачей, и на занятия медицинской практикой необходимо было иметь разрешение королевской коллегии, цех хирургов получил «привилегию» объединения с цехом брадобреев.

Произошло это по ходатайству придворного хирурга Томаса Викера, жившего на рубеже XV и XVI веков. И несмотря на то, что Томас Викер состоял много лет главным хирургом крупной лондонской больницы и был автором первого английского учебника«Анатомия человеческого тела», он всю жизнь был членом цеха цирюльников и хирургов. К счастью, лишение хирургов ученых степеней не прекратило развития этой отрасли медицины.

В то время когда Викер работал в Англии, во Франции жил Амбруаз Паре, считающийся по справедливости отцом современной хирургии. Паре родился в 1516 году (по некоторым источникам в 1509, 1510 или 1517), в семье мелкого ремесленника, и с малолетства поступил учеником к цирюльнику в городе Анже на северо-западе Франции. Когда Паре исполнилось семнадцать лет, он пришел в Париж и поступил на практику в больницу Отель-Дье. В девятнадцатилетнем возрасте получил права мастера и стал военным цирюльником. Принимал участие во многих военных походах и приобрел огромную практику в операциях раненых.

Со времени повсеместного распространения огнестрельного оружия, то есть с рубежа XIV и XV столетий, лучшим средством для лечения огнестрельных ран считалось кипящее масло. Пулевые ранения в те времена плохо поддавались лечению, во многих случаях раны эти становились источником гангренозного заражения крови, причину которого видели в отравлении. По мнению тогдашних врачей огнестрельные раны были хуже обыкновенных, так как считалось, что в рану вместе с пулей проникает ядовитая пороховая сажа. Лучшим средством против этого яда считалось кипящее масло, которое цирюльники старались как можно глубже влить в рану. Поэтому у палатки военного хирурга всегда горел костер, на котором висел котелок с кипящим маслом.

Вполне понятно, что эту же систему лечения огнестрельных ран на первых порах применял и Паре. В 1537 году, в Италии, Паре делал перевязки раненым французам после одной из битв. Раненых было так много, что на всех не хватило горячего масла, поэтому Паре пришлось части пациентов сделать простую перевязку, как это делалось при обыкновенных, непулевых ранениях. Паре не спал всю ночь, опасаясь за жизнь раненых, которым не мог сделать перевязку по всем правилам тогдашнего врачебного искусства. Каково же было его изумление, когда утром он убедился, что раны не залитые кипящим маслом, выглядели лучше, чем залитые: они не так сильно покраснели и опухли, боли у раненых были меньше, и они спокойно провели ночь. В последующие дни Паре убедился, что раны солдат, для которых не хватило «бальзама» из горячего масла, заживали скорее, чем перевязанные по всем правилам хирургического искусства тех времен. По всей вероятности и другие цирюльники во время военных действий встречались с недостатком кипящего масла, но, видимо, ни один из них не обладал наблюдательностью, свойственной Паре.

Используя опыт двухлетних наблюдений, Амбруаз Паре издал книгу об огнестрельных ранах, в которой описал способ их лечения. Он отверг теорию о ядовитом действии продуктов сжигания пороха, но указал, что опасность огнестрельных ран состоит в их глубоком проницании в ткани человеческого тела и сильном их повреждении. Он категорически восстал против применения масел при лечении ран.

Книга Паре, изданная вдобавок не на латинском, а на французском языке, вызвала крайнее возмущение. Несмотря на это, костры у палаток военных хирургов стали встречаться реже и через несколько лет исчезли совсем.

Это не единственное научное достижение Паре. Он был сообразительным и способным хирургом, умевшим делать выводы из наблюдений. Паре написал много научных трудов, притом не только по хирургии, но также по анатомии, физиологии и даже по внутренним болезням, хотя и не был врачом. Все сочинения Паре писал на французском языке, но его труды были переведены на латинский и несколько других европейских языков, и быстро заслужили автору широкую известность. Все же, крупнейшее достижение Паре – это применение перевязки кровеносных сосудов во время операции.

Хирурги его времени умели хорошо приостанавливать небольшие кровотечения; они прижимали рану губкой или сухим куском полотна, иногда пропитанного каким-нибудь целебным средством. Но при сильном кровотечении, особенно во время ампутации конечностей, способ этот не давал результатов. Заметив, что кровь свертывается при высокой температуре, хирурги стали применять для операций раскаленные докрасна ножи, а позже ввели даже специальный инструмент для прижигания ран. У богатых людей такие инструменты делали из серебра или золота, но это помогало не всегда, и многие операции кончались смертью пациента от потери крови. Какой-то неизвестный хирург внедрил в практику систему погружения культи непосредственно после ампутации в кипящую смолу. Эта варварская процедура сразу же прекращала кровотечение, но не всякий человек мог ее вынести. Поэтому вскоре этот способ был оставлен, а вместо него стали перевязывать оперируемую конечность несколько выше будущего места операции. Это, правда, прекращало кровотечение во время операции, но стоило только снять жгут, как кровотечение возобновлялось и пациенты погибали; в случае удачи и приостановки кровотечения, послеоперационная рана заживала с трудом, потому что происходило омертвение зажатого участка конечности.

Паре применил найденный им новый способ. Он надрезал кожу несколько выше места операции, обнажал крупные кровеносные сосуды и перевязывал ниткой. Во время операции кровоточили только мелкие сосуды, которые Паре подвязывал во время самой операции.

Знаменитая нить Амбруаза Паре сделала полный переворот в операционной технике, избавила пациентов от кровотечений и применяется в наши дни.

В 1552 году Амбруаз Паре был принят на королевскую службу при дворе Генриха II, и с тех пор верно служил всем королям из династии Валуа. Умер в 1590 году. Пользовался благосклонностью королей. Поэтому 24 августа 1572 года на квартиру великого цирюльника прибежал королевский гонец, который потребовал, чтобы Паре немедленно явился к королю. Карл IX лично запер своего хирурга в гардеробной комнате на ключ и приказал ему сидеть тихо. Паре провел в гардеробной всю ночь, теряясь в догадках, за что ему назначено такое наказание. Он слышал колокольный звон, пронзительные крики и звуки выстрелов, раздававшиеся не только в городе, но даже в королевских покоях. В этот день началась резня гугенотов, известная в истории как Варфоломеевская ночь. Паре был гугенотом, но Карл IX сделал для него исключение и спас ему жизнь.

Гжегож Федоровский. «Шеренга великих медиков». Перевод с польского E.К. Шпак. «Наша Ксенгарня» – Варшава, 1975.

@темы: медицина-историческое

---

Математика – одно из самых выдающихся достижений человеческой мысли, чтобы по этому поводу не думали школьники всех эпох и народов. С помощью математики другие науки могут точно и строго описывать процессы и явления окружающего нас мира. Общим местом является утверждение о том, что в Средние века любая наука и математика в том числе, как рациональное знание, находилась в положении подчиненном по отношению к знанию метафизическому.

С этим можно согласиться. Но нельзя сказать, что эта область человеческих знаний никак не была востребована в средневековом обществе.

Такие прикладные вещи, как астрономия, навигация, измерение земельных участков и бухгалтерия требовали, пусть и примитивных с современной точки зрения, но вполне определенных математических знаний. Несмотря ни на что, некоторое развитие математики в то время существовало. Особенно этот процесс усилился в Позднее Средневековье, когда развитие торговли и технологий поставило перед обществом задачи, решение которых требовало научного подхода.

В ниже приведенном отрывке из книги голландского исследователя Д. Я. Стройка описываются этапы развития и становления математической науки в средневековой Европе. Автор показывает прямую связь между числами Фибоначчи и разведением кроликов, напоминает происхождение хорошо известной задачи про волка, козу и кочан капусты, а также показывает полную драматизма историю борьбы за приоритет в научном открытии метода решения кубических уравнений, которое являет собой вершину математической мысли Средневековья.

ЗАПАДНАЯ ЕВРОПА. НАЧАЛО

1. Наиболее развитой частью Римской империи как экономически, так и культурно всегда был Восток. Земледелие Запада было экстенсивным, никогда не имело в своей основе орошения, и это не содействовало астрономическим исследованиям. Действительно, Запад очень хорошо обходился минимумом астрономии, известным объемом практической арифметики и некоторыми приемами измерения для целей торговли и землемерия, стимулы же для развития этих наук шли с Востока. Когда Восток и Запад оказались политически разобщенными, такие стимулы почти полностью исчезли. Малоподвижная цивилизация Западной Римской империи сохранялась в течение ряда столетии лишь с незначительными изменениями или разрывами. Средиземноморское единство античной цивилизации тоже оставалось нетронутым, даже варварские вторжения не очень сказались на нем. Во всех германских королевствах, за исключением, пожалуй, британского, экономические условия, общественные установления и интеллектуальная жизнь в основном сохранялись такими, какими они были во время упадка Римской империи. Основой хозяйственной жизни было земледелие, причем рабы постепенно заменялись свободными земледельцами и арендаторами, но, кроме того, существовали процветавшие города и широко развитая торговля на основе денежного обращения. Главным авторитетом в грекоримском мире после падения Западной империи в 476 г. были на равных правах константинопольские императоры и римские папы. Католическая церковь Запада своими учреждениями и своим языком продолжала в меру своих возможностей культурные традиции Римской империи в германских государствах. Монастыри и образованные миряне в известной мере сберегали грекоримскую цивилизацию. Один из таких мирян, дипломат и философ Аниций Манилий Северин Боэций (Boethius), был автором математических произведений, чей авторитет сохранялся в западном мире в течение более чем тысячи лет. На этих работах сказалось общее состояние культуры — они бедны содержанием, и то, что они сохранились, быть может, объясняется убеждением, что их автор в 524 г. погиб как мученик за католическую веру. Его «Основы арифметики» (Institutio arithmetica) — поверхностный перевод Никомаха, содержащий частично теорию чисел пифагорейцев, что вошло в средневековую науку как часть старинного тривиума и квадривиума: арифметика, геометрия, астрономия и музыка.

Трудно указать то время, когда на Западе экономика древней Римской империи исчезла и уступила место новому феодальному порядку. В какой-то мере этот вопрос разъясняется, если принять гипотезу Пиренна1), а именно, что конец древнего западного мира наступил с экспансией ислама. Арабы лишили Византийскую империю всех ее провинций на восточных и южных берегах Средиземного моря и превратили восточную часть Средиземного моря в закрытое мусульманское озеро. На несколько столетий они чрезвычайно затруднили торговые связи между Ближним Востоком и христианским Западом. Пути интеллектуального общения между арабским миром и северными частями бывшей Римской империи в течение столетий были загромождены, хотя никогда не были перекрыты полностью.

В эту эпоху во франкской Галлии и в других бывших частях Римской империи хозяйственная деятельность широкого масштаба постепенно сворачивается, города приходят в упадок, доходы от налогов становятся незначительными. Денежное обращение вытесняется обменом, преобладает местная торговля. Западная Европа приходит в полуварварское состояние, С упадком торговли возрастает значение земельной аристократии, и крупные североафриканские землевладельцы, возглавляемые Каролингами, становятся решающей силой в стране франков. Экономические и культурные центры перемещаются к северу, в северную Францию и в Британию. Отделение Запада от Востока настолько ограничивает реальную власть пап, что папство объединяется с Каролингами, символом чего было коронование Карла Великого в 800 г. как императора Священной Римской империи. Западное общество стало феодальным и церковным, его ориентация была северной и германской.

2. В течение первых столетий западного феодализма даже в монастырях не очень высоко ставят математику. В земледельческом обществе этого периода, вновь ставшем примитивным, почти что отсутствовали факторы, которые содействовали бы развитию математики даже непосредственно практического характера. Математика в монастырях сводилась всего лишь к скромной арифметике церковного назначения, которой пользовались главным образом для вычисления пасхалий (так называемый «компутус»1). Боэций был высшим авторитетом. Известное значение среди этих математиков-церковников приобрел уроженец Британии Алкуин, связанный с двором Карла Великого. Его написанные по-латыни «Задачи для оттачивания ума юношей» (см. с. 87) содержат подборку задач, имевшую влияние на составителей учебников в течение ряда столетий. Многие из этих задач восходят еще к древнему Востоку. Например:

«Собака гонится за кроликом, который находится впереди нее в 150 футах, и при каждом прыжке делает 9 футов, в то время как кролик прыгает на 7 футов. За сколько прыжков собака нагонит кролика?»

«Через реку надо перевезти троих: волка, козу и кочан капусты; на лодке, кроме перевозчика, может поместиться только один из трех. Как перевезти их, чтобы коза не могла съесть капусту, а волк не мог съесть козу?»

Другим математиком-церковником был Герберт, французский монах, который в 999 г. стал папой, приняв имя Сильвестра II. Под влиянием Боэция он написал несколько трактатов, но его значение как математика обусловлено в основном тем, что он был одним из первых западных ученых, ездивших в Испанию и изучавших математику арабского мира.

3. В развитии западного, восточного и раннего греческого феодализма имеются существенные различия. Экстенсивный характер западного земледелия делал излишней обширную систему бюрократической администрации, так что это не могло послужить основой для деспотизма восточного типа. На Западе не было возможности в широкой мере обеспечить пополнение рабов. Когда села Западной Европы вырастали в города, эти города превращались в самоуправляющиеся единицы и горожане не могли вести праздную жизнь, используя труд рабов. Это одна из основных причин, в силу которых греческие полисы и западные города, на начальных стадиях имеющие много общего, в дальнейшем становятся резко отличными друг от друга. Население средневековых городов должно было полагаться на свою собственную изобретательность в деле улучшения условий своей жизни. В двенадцатом, тринадцатом и четырнадцатом столетиях города выходят победителями в ожесточенной борьбе против феодалов-землевладельцев, сочетавшейся с гражданскими войнами. Основа их успехов — не только быстрое развитие торговли и денежного хозяйства, но и по степенное усовершенствование техники. Феодальные князья часто поддерживали города в их борьбе с более мелкими феодалами и при возможности устанавливали свою власть над городами. В конечном счете это повело к возникновению в Западной Европе первых национальных государств.

Города начали устанавливать коммерческие связи с Востоком, который все еще был центром цивилизации. Такие связи устанавливались иногда мирными средствами, иногда насильственным путем, как во времена крестовых походов. Первыми наладили торговые связи итальянские города, за ними последовали города Франции и Центральной Европы. За купцом и за солдатом следовали ученые, а иногда они были первыми. Испания и Сицилия были самыми близкими пунктами соприкосновения между Западом и Востоком, именно здесь западные купцы п студенты познакомились с цивилизацией стран ислама. Когда в 1085 г. Толедо был отвоеван христианами у мавров, студенты западных стран толпами устремились в этот город, чтобы изучать науку арабов. Они часто пользовались услугами переводчиковевреев, а в двенадцатом столетии мы видим в Испании Платона из Тиволи, Герардо из Кремоны, Аделарда из Вата и Роберта из Честера — все они переводят на латинский язык арабские математические рукописи. Именно так, через посредство арабов, Европа познакомилась с греческими классиками, а к этому времени Западная Европа была достаточно развита, чтобы оценить это знания.

4. Как мы уже сказали, первые могущественные коммерческие города возникли в Италии. Здесь в течение двенадцатого и тринадцатого столетий Генуя, Пиза, Венеция, Милан и Флоренция вели обширную торговлюс арабским миром и с Севером. Итальянские купцы дали Восток и знакомились с его цивилизацией. Путешествия Марко Поло доказывают бесстрашие этих искателей приключений. Как ионийские купцы почти за две тысячи лет до этого, они стремятся познакомиться с наукой и искусствами более древней цивилизации не только для того, чтобы повторять их, но и для того, чтобы использовать их в своей собственной новой системе. А в двенадцатом и тринадцатом столетиях мы видим уже рост банковского дела и зачатки капиталистической формы производства.

Первым из этих купцов, чьи математические работы выявляют известную зрелость, был Леонардо из Пизы, Леонардо, которого называли также Фибоначчи (сынБоначчо»), путешествовал по Востоку как купец. Вернувшись, он написал свою «Книгу абака») (Liber abaci , 1202 гг.), заполненную арифметическими и алгебраическими сведениями, собранными им во время путешествий. В книге «Практика геометрии» (Practica geometriae , 1220 г.) Леонардо подобным же образом рассказывает о том, что он открыл в области геометрии и тригонометрии. Возможно, что он был к тому же оригинальным исследователем, так как в его книгах есть немало примеров, по-видимому, не имеющих точных соответствий в арабской литературе). Впрочем, он цитирует ал-Хорезми, например, при рассмотрении уравнения x2+10x=39. Задача же, которая приводит к «ряду Фибоначчи»: 0, 1, 1, 2, 3, 5, 8, 13, 21, …, каждый член которого есть сумма двух ему предшествующих,— по-видимому, является новой. Должно быть, новым является и его замечательное доказательство того, что корни уравнения x3 + 2x2 + 10х = 20 нельзя выразить с помощью евклидовых иррациональностей вида (следовательно, ихнельзя построить с помощью только циркуля и линейки). Леонардо доказал это, проверяя каждый из пятнадцати случаев Евклида, а затем приближенно определил положителъный корень этого уравнения, вычислив шесть шестидесятичных знаков.

Ряд Фибоначчи получается при решении следующей задачи:

Сколько пар кроликов может произойти от одной пары в течение года, если а) каждая пара каждый месяц порождает новую пару, которая со второго месяца становится производителем, и б) кролики не дохнут?

«Книга абака» была одним из источников для про никповения индийскоарабской системы нумерации в Западную Европу. Отдельные случаи применения этой нумерации имели место за столетия до Леонардо — из Испании и с Востока ее привозили купцы, посланники, ученые, паломники и солдаты. Самый древний европейский манускрипт, содержащий числовые знаки этой системы,— это «Вигиланский кодекс» (Codex Vigilanus), написанный в Испании в 976 г. Однако эти десять знаков медленно проникали в Западную Европу, и самая ранняя французская рукопись, в которой мы их находим, относится к 1275 г. Греческая система нумерации оставалась общепринятой на побережье Адриатики в течение столетий. Вычисления часто производили на старинном абаке, доске со счетными жетонами или камушками (часто это сводилось к прямым линиям, проведенным на песке), в основном сходном со счетными досками, которыми все еще пользуются русские, китайцы, японцы. Для записи результатов вычисления на абаке в ходу были римские цифры. В течение средних веков и даже позже мы находим римские цифры в торговых книгах, и это указывает на то, что в конторах использовали абак. Против введения индийско-арабских знаков выступали и широкие круги, так как использование этих обозначений затрудняло чтение торговых книг. В установлениях «Искусства обмена» (Arte del Cambio, 1299 г) флорентийским банкирам запрещалось пользоваться арабскими цифрами. Лишь в четырнадцатом столетии итальянские купцы начали применять некоторые арабские цифры в своих счетных книгах (в счетных книгах Медичи (датируемых с 1406 г.) в коллекции Селфиджа, хранящейся в Гарвардской высшей торговой школе, индийско-арабские цифры часто встречаются в так называемом описательном столбце. Начиная с 1439 г., цифры эти вытесняют римские цифры в так называемом денежном столбце книг первичной записи: журналах, расходных и др, но лишь после 1482 г они вытесняют римские цифры в денежных столбцах конторских книг всех купцов, имеющих дело с Медичи, за исключением одного).

5. Вместе с расширением торговли постепенно интерес к математике стал распространяться и на северные города. Поначалу это был практический интерес, и в течение нескольких столетий арифметику и алгебру вне университетов преподавали профессиональные мастера счета, которые обычно не знали классиков, но зато обучали бухгалтерии и навигации. В течение долгого времени математика такого рода хранила явные следы своего арабского происхождения, о чем свидетельствуют такие слова, как алгебра и алгоритм.

Теоретическая математика не исчезла целиком в Средние века, но ею занимались не люди дела, а философы-схоласты. У схоластов изучение Платона и Аристотеля, в сочетании с размышлениями о природе божества, приводило к тонким рассуждениям относительно сущности движения, сущности континуума и бесконечности. Ориген, следуя Аристотелю, отрицал существование актуально бесконечного, но святой Августин в своем «Граде божьем» принимал всю последовательность целых чисел как актуальную бесконечность. Он говорит об этом так, что, по замечанию Георга Кантора, нельзя более энергично стремиться к трансфинитному и нельзя его лучше определить и обосновать, чем святой Августин). Писатели-схоласты средневековья, в частности Фома Аквинский, принимали аристотелевское «нет актуально бесконечного» (infinitum actu non datur) и каждый континуум рассматривали как потенциально делимый до бесконечности. Таким образом, не было наименьшего отрезка, ибо каждая часть отрезка обладала свойствами отрезка. Поэтому точка не была частью линии, поскольку точка неделима: «из неделимых нельзя составить какоголибо континуума» (ex indivisibilis non potest compari aliquod continuum). Точка могла образовать линию с помощью движения. Подобные рассуждения оказали влияние на изобретателей исчисления бесконечно малых в семнадцатом веке и на философов, занимавшихся трансфинитным, в девятнадцатом веке; Кавальери, Такке, Больцано и Кантор знали авторов-схоластов и размышляли о значении их идей.

Ученые средневековья, о которых идет здесь речь, рассматривали понятия разрывного и непрерывного, конечного и бесконечного преимущественно в связи с философскими и физическими (анализ процесса движения) проблемами. Но физика еще не стала экспериментальной наукой, математика не располагала достаточно удобным языком алгебраических обозначений, так что в логическом анализе понятий непрерывности и бесконечности схоласты четырнадцатого века оперировали, в сущности, тем же материалом, который был в распоряжении античной науки, и наталкивались на те же трудности. Поэтому в ближайшие столетия интерес к такой проблематике ослабевает. Новое обращение к ней в семнадцатом веке связано с успехами новой физики и механики. Галилей нигде не упоминает своих схоластических предшественников. Кавальери фактически не опирается на них. Вообще преодоление (в том или ином смысле, включая и отбрасывание) парадоксов бесконечного» и других «парадоксов» всякий раз происходило в силу возникновения новых проблем и формирования или вторжения новых понятий Обращение же к прошлому (у тех, кто его знал) позволяло оценить меру продвижения, иной раз — использовать авторитет предшественников).

Эти духовные лица иной раз получали результаты, которые имели непосредственное математическое значение. Томас Брадвардин, который стал архиепископом Кентерберийским, изучив Боэция, занимался исследованием звездчатых многоугольников. Наиболее значительным среди этих средневековых математиков из духовенства был Николай Орезм, епископ города Лизье в Нормандии, применявший дробные степени. Так как 43 = 64 = 82, он записывал 8 как [1Р ½]4 или как [p*1/(1*2)], что обозначало 4^(1½. Он написал также трактат под названием «О размерах форм» (De latitudinibus formarum, ок. 1360 г.), в котором он графически сопоставляет значение зависимого переменного (latitude) и независимого переменного (longitudo). Эго нечто вроде перехода от координат на земной или небесной сфере, известных в античности, к современной координатной геометрии. Этот трактат несколько раз был напечатан между 1482 и 1515 гг., и возможно, что он оказал влияние как на математиков Ренессанса, так и на Декарта.

6. Математика развивалась главным образом в растущих торговых городах, под непосредственным влиянием торговли, навигации, астрономии и землемерия. Горожан интересовал счет, арифметика, вычисления. Зомбарт окрестил эту заинтересованность бюргерства пятнадцатого и шестнадцатого столетий немецким словом Rechenhaftigkeit1). Ведущими представителями этой приверженности к практической математике были мастера счета, и только изредка к ним присоединялся ктолибо из университетских людей, понявший благодаря изучению астрономии важность улучшения вычислительных методов. Центрами новой жизни были итальянские города и такие города Центральной Европы, как Нюрнберг, Вена и Прага. После падения Константинополя в 1453г., когда Византийская империя перестала существовать, многие ученые греки переселились в города Запада. Возрос интерес к оригинальным греческим произведениям, и стало легче удовлетворять этот интерес. Профессора университетов и образованные миряне изучали греческие тексты, а честолюбивые мастера счета не оставались в стороне и старались понять эту новую науку на свой манер.

Типичен для этого периода Иоганн Мюллер из Кенигсберга, иначе Региомонтанус, ведущая математическая фигура пятнадцатого столетия. В деятельности этого замечательного вычислителя, мастера инструментов, печатника и ученого выявились те достижения европейской математики, которые были сделаны в течение двух столетий после Леонардо Пизанского. Региомонтанус усердно переводил и публиковал доступные ему математические рукописи классиков. Еще его учитель, венский астроном Георгий Пейрбах (Peurbach), автор астрономических и тригонометрических таблиц, начал переводить с греческого языка астрономию Птолемея. Региомонтанус закончил этот перевод и, кроме того, перевел Аполлония, Герона и наиболее трудного из всех — Архимеда. Его главное оригинальное произведение — книга «О различных треугольниках» (Dp triangulis omnimodus libri qninkue, 1464 г., напечатана лишь в 1533 г.), полное введение в тригонометрию, отличающееся от наших нынешних учебников главным образом отсутствием современных удобных обозначений. Здесь содержится теорема синусов для сферического треугольника. Все теоремы все еще формулируются словесно. Отныне тригонометрия становится наукой, не зависящей от астрономии. Нечто подобное было сделано Насир-ад-Дином в тринадцатом столетии, но существенно то, что его труды не получили значительного дальнейшего развития, тогда как книга Региомонтануса оказала глубокое влияние на дальнейшее развитие тригонометрии и на ее применение к астрономии и алгебре. Много труда положил Региомонтанус и на вычисление тригонометрических таблиц. Он составил таблицу синусов с интервалом в одну минуту, принимая радиус окружности равным 60 000 (опубликована в 1490 г.).

Значения синуса рассматривались как отрезки, представляющие полухорды соответствующих углов в круге, поэтому они зависели от длины радиуса. При большем радиусе достигалась большая точность и не надо было применять шестидесятичные (или десятичные) дроби. Систематическое применение радиуса, равного 1, и тем самым определение синуса, тангенса и т. д. как отношений (чисел) идет от Эйлера (1748 г.).

7. До сих пор прежние достижения греков и арабов не были заметным образом превзойдены. Классики оставались пес plus ultra ‘) науки. Поэтому, когда итальянские математики в начале шестнадцатого века на деле показали, что можно развить новую математическую теорию, которой не было у древних и у арабов, это было большой и вдохновляющей неожиданностью. Такая теория, которая привела к общему алгебраическому решению кубических уравнений, была открыта Сципионом дель Ферро и его учениками в Болонском университете.

В итальянских городах и после эпохи Леонардо математика занимала второе место. В пятнадцатом столетии мастера счета в Италии владели арифметическими операциями, включая действия с иррациональностями (без каких-либо угрызений математической совести), а итальянские художники были хорошими геометрами. Вазари 2) в своих «Жизнеописаниях» подчеркивает, что художники пятнадцатого века проявили большой интерес к геометрии пространства. Одним из их достижений была разработка теории перспективы такими людьми, как Альберти и Пьеро делла Франческа; последний написал также книгу о правильных телах. Мастера счета нашли своего истолкователя в лице францисканского монаха Луки Пачоли (Pacioli), чья книга «Сумма арифметики», одна из первых печатных математических книг, появилась в 1494 г.1). Написанная на итальянском языке, притом на не слишком изящном, она содержала все, что тогда знали по арифметике, алгебре и тригонометрии. Отныне пользование индийско-арабскими цифрами стало общепринятым, а арифметические обозначения в этой книге не слишком отличаются от наших. Пачоли закончил свою книгу замечанием, что решение уравнений х3 + тх = п, х3 + п — тх столь же невозможно при современном ему состоянии науки, как и квадратура круга.

Это стало отправной точкой для математиков Болонского университета. Болонский университет в конце пятнадцатого столетия был одним из самых больших и самых известных в Европе. Было время, когда только его астрономический факультет насчитывал шестнадцать лекторов. Студенты толпами устремлялись из всех частей Европы, чтобы слушать здесь лекции, а также на публичные диспуты, которые привлекали многих спортивно настроенных слушателей. В разные времена студентами этого университета были Пачоли, Альбрехт Дюрер и Коперник. Для новой эпохи характерным было стремление не только усвоить науку классиков, но и создать новое, перешагнуть через границы, указанные классиками. Искусство книгопечатания и открытие Америки указывали на наличие таких возможностей. Но можно ли создать новую математику? Древние греки и восточные народы испытывали свою изобретательность на решении уравнений третьей степени, но они только численно решили несколько частных случаев. Теперь же болонские математики пытались найти общее решение.

Эти уравнения третьей степени можно было свести к трем типам:

X3 + рх = q, х3 = рх + q, х3 + q = рх,

где р и q — положительные числа. Они были тщательно исследованы профессором Сципионом дель Ферро, который умер в 1526 г. Можно сослаться на авторитет Бортолотти, утверждающего, что дель Ферро действительно решил все типы. Он никогда не публиковал своих решений и рассказал о них лишь немногим друзьям. Но об этом открытии стало известно, и после смерти Сципиона венецианский мастер счета, по прозвищу Тарталья (заика), переоткрыл его приемы (1535 г.). Он публично продемонстрировал свои результаты, но по-прежнему держал втайне тот метод, с помощью которого он получил их. Наконец, он раскрыл свои соображения ученому доктору из Милана, Иерониму Кардано, который поклялся, что будет хранить их втайне. Однако, когда Кардано в 1545 г. опубликовал свою внушительную книгу по алгебре «Великое искусство» (Ars magna), Тарталья с возмущением обнаружил, что в ней полностью раскрыт его метод, с должным признанием заслуг автора открытия, но тем не менее уворованный. Завязалась ожесточенная полемика, с обеих сторон сыпались оскорбления. Защитником Кардано был молодой ученый из дворян Людовико Феррари. Эта перепалка породила несколько интересных документов, среди них «Вопросы» (Quaesiti) Тартальи (1546 г.) и «Вызовы» (Cartelli) Феррари (1547—1548 гг.), которые довели до всеобщего сведения всю историю этого замечательного открытия.

«Великое искусство» Кардано содержало и другое блестящее открытие: метод Феррари сведения решения общего уравнения четвертой степени к решению кубического уравнения. Уравнение Феррари имело вид х4 + 6х2 + 36 = 60х, он его сводил к уравнению у3 + 15у2 + 36у = 450. Кардано рассматривал и отрицательные числа, называя их «вымышленными», но он не был в состоянии что-либо сделать в так называемом «неприводимом случае» уравнения третьей степени, когда налицо три действительных корня, но они получаются в виде суммы или разности чисел, называемых теперь мнимыми. Эта трудность была преодолена последним из больших болонских математиков шестнадцатого века, Рафаэлем Бомбелли, чья «Алгебра» появилась в 1572 г. В этой книге и в «Геометрии», написанной около 1550 г. и оставшейся в рукописи, он вводит последовательную теорию мнимых и комплексных чисел. Он записывает 3i как √0—9 (буквально так: R[0m,9], где R обозначает корень (radix), а т обозначает meno, т. е. меньше, минус). Отныне комплексные числа потеряли кое-что из сверхъестественности, хотя полное их признание произошло только в девятнадцатом столетии. Любопытен тот факт, что впервые мнимости были введены в теории кубических уравнений в том случае, когда было ясно, что действительное решение существует, хотя и в не распознаваемом виде, а не в теории квадратных уравнений, в которой они появляются в наших современных учебниках.
srednieveka.net/istoriya-nauk/srednevekovaya-ma...

@темы: Арагарта

---

Разнообразных проблем, связанных со средневековым adventus domini(торжественное вступление государя в город), слишком много, чтобы пытаться хотя бы вскользь коснуться их всех в небольшом очерке. Поэтому ниже будет рассмотрена лишь одна особенность этих церемоний — особенность, давно уже известная историкам и неоднократно описанная ими, но тем не менее не получившая до сих пор сколько-нибудь убедительного объяснения.

На протяжении всего позднего Средневековья в германских землях в ритуале торжественного вступления князя немаловажную роль играла следующая деталь. Государь въезжал на улицы радостно приветствовавшего его города в окружении… преступников, ранее осужденных местными судьями и приговоренных к различным срокам ссылки на больший или меньший срок на то или иное расстояние от городской черты. К изгнанию городские суды приговаривали многих: эту меру применяли и как самостоятельное наказание, и в качестве замены иных, более строгих, кар.

В Германии было принято, чтобы такие преступники возвращались на свою родину не просто в свите государя, а держась за край его одежды, за стремя, за седло или сбрую его коня, за его экипаж… Делали это они, надо полагать, не формально, а со рвением — судя по тому, что при описании подобных сцен современники обычно использовали глагол «висеть»: преступники «висели» на плаще князя или его коне. Если возвращавшихся было хотя бы четверо или пятеро, зрителю могло представляться, что они эскортируют государя, а если десяток или больше, то за ними вообще трудно было бы его разглядеть, не будь он верхом. Получается, что самое привилегированное место в праздничной процессии, знаменующей встречу государя с преданной ему общиной (и даже их «священный брак»), — место в непосредственной близости от ее главного участника — отводилось, как ни странно, отверженным обществом грубым нарушителям закона.

Даже Реформация не положила предел этому обычаю. Сочинитель едва ли не самой известной немецкой автобиографии второй половины XVI в. Бартоломей Застров (1520-1603) рассказывает, как его отец, видный грайфсвальдский бюргер, вынужден был бежать после того, как убил человека (разумеется, при самообороне — убежден автор). В 1540 г. добровольный изгнанник вернулся в родной город при въезде в Грайфсвальд нового герцога Померанского Филиппа I. С ним возвратились несколько людей, уже годы проведших в изгнании. Кто-то из них держался за хвост герцогского коня, кто то за сбрую. Отцу рассказчика князь велел взяться за его стремя, что, вероятно, являло собой особую милость, иначе автор не упомянул бы этой детали.

Традиция не умерла и позже — во всяком случае, в некоторых княжествах, как, например, Клеве. Когда новый герцог въезжал в город, чтобы принять присягу подданных, за ним следовали изгнанники, держась за длинную веревку, привязанную к седлу герцогского коня. Затем, уже во дворе княжеской резиденции, каждый из прощенных получал отрезок этой «веревки милости». Обычай соблюдался и после присоединения Клеве к Пруссии — в последний раз в 1786 г., когда жители Клеве присягали королю Фридриху Вильгельму II.
В 1384 г. совет города Констанца позволил новому епископу при предстоящем ему торжественном вступлении в город привести с собой высланных, однако только при условии, что уже на следующий день те вновь удалятся в изгнание77. Кроме того, в Констанце определили, что вводить преступников дозволено помимо епископа лишь «императору, королям или иным князьям». Значит ли это, что на право приводить с собой ссыльных претендовали и лица, не входившие в княжеское сословие, с чем городскому совету пришлось бороться?

Строже, чем в Констанце, поступили в Ульме. В 1407 г. члены большого и малого советов во главе с бургомистром выразили обеспокоенность тем, что «с недавних пор» изгнанники стали слишком часто возвращаться, «повиснув» на каком-нибудь князе или господине. (Не показывает ли последнее слово, что даже простые рыцари претендовали на право «возвращения преступников»?) Советники пришли к выводу, что такое положение дел является неприемлемым новшеством. Поэтому они внесли в «Красную книгу» важнейших городских норм дополнение: теперь преступникам разрешалось вернуться только при их появлении вместе с императором или королем, да и то лишь в случае, если государи въезжают в первый раз. Те же изгнанники, что явятся, «повиснув» на каком-либо другом князе, могут оставаться в городе до его отбытия, но потом должны удалиться и теперь уже оставаться в вечном изгнании.

Впрочем, по меньшей мере однажды ульмские власти отступили от ими же установленного правила. В 1454 г. они позволили редкому и почетному гостю — бургундскому герцогу Филиппу Доброму —- ввести с собой «много изгнанников», которых вряд ли выдворили сразу после его отбытия. За всю поездку Филиппа Доброго по империи это был единственный эпизод такого рода (если не считать возвращения насильника в Констанце), но благодаря ему бургундский хронист смог потом писать, что герцога в германских землях принимали как императора, причем к императорским прерогативам рассказчик отнес как раз «возвращение изгнанников в города». Вероятно, ульмские горожане подробно разъяснили герцогским приближенным, сколь великое исключение было сделано для их сеньора.

Горожане предлагали порой компромисс, при котором символическая форма сохранялась бы, но лишенная всякого серьезного правового содержания: правонарушители (притом даже повинные в тяжких преступлениях) могли бы пройти в шествии рядом с королем, но не получая после этого ни прощения, ни тем более прав гражданства. Так, в 1442 г. к только что избранному королю Фридриху III пришла из Ахена подробная «инструкция» о порядке коронации, в которой особо оговаривалось: если он собирается привести с собой в Ахен изгнанников, «как это в обыкновении в других городах», то преступникам не полагается оставаться в городе дольше, чем самому государю93. При этом ахенцы ссылались на какую-то их привилегию, о которой историкам ничего не известно. Тогда же и в соседнем Кёльне вернувшимся туда с королем изгнанникам пришлось вместе с ним и покинуть город, хотя уже одно то, что они вольготно чувствовали себя на его улицах в течение нескольких дней, вызвало раздражение у солидных бюргеров.

Хотя обычай ввода преступников не становился еще предметом специального изучения, известен он ученым давно, и суждений по его поводу высказано было немало. Пожалуй, все авторы согласны, что ввод преступников в город следует рассматривать как неотъемлемую составную часть церемонии въезда государя, уходящую корнями в глубокое прошлое; многие усматривают в этом обыкновении сакральное содержание, но объясняют возникновение обычая по-разному.

По книге Бойцова М.А. “Величие и смирение. Очерки политического символизма в средневековой Европе”.

@темы: средние века, Арагарта

---

Краткий обзор начала истории европейского авторского права и некоторые детали создания книг в Средние века усилиями монастырей и университетов. Перевод первой части статьи Peter K. Yu “Of monks, medieval scribes, and middlemen”.

Вступление

«Насколько я знаю, монахов удар взял, когда, Гутенберг создал свой пресс» — судья Стивен Брейер [1]

Сегодня дебаты вокруг авторского права сфокусированы на «цифровой дилемме», созданной интернетом и новыми технологиями СМИ [2]. Однако угрозы, созданные коммуникационными технологиями, не новы. В истории возникали удивительно схожие ситуации, когда новые технологии создавали угрозу, для тех, кто стоял на старом. Действительно, можно сравнить интернет c печатным прессом [3]. Маршалл Маклюэн заметил в начале 1960-х: «Мы сегодня настолько же в эпохе электричества насколько Елизаветинская продвинулась в типографской и механической эпохах. И мы испытываем те же смятение и нерешительность, которые чувствовали они, живя в контрастирующих формах общества и познания» [4]. Одна из последних технологий, подорвавшая рынок авторского права – пиринговая технология обмена файлами (peer-to-peer). Законность распространения этой технологии была оспорена в Верховном суде в деле Metro-Goldwyn-Mayer Studios против Grokster, Ltd [5]. Во время прений, судья Стивен Брейер спросил, будет ли адвокат истца применять критерии оценки для новой технологии как к другим некогда новым технологиям, таким как копировальная машина, видеомагнитофон, iPod или печатный пресс. Когда адвокат быстро ответил утвердительно в каждом случае, судья не смог ему ничем помочь и ответил: «Насколько я знаю, монахов удар взял, когда, Гутенберг создал свой пресс» [6].

В то время как на судебном заседании это вызвало смех зала, нас же это подвигло переосмыслить природу, новизну и последствия вызовов стоящих перед индустрией развлечения сегодня. Многие ученые-юристы охарактеризовали авторское право как ответ на появление печатного пресса. Однако очень немногие из них изучили влияние пресса на важную группу людей той же эпохи – средневековых писцов [7].

Возникновение средневековых писцов

До появления печатного пресса, книги обычно переписывали вручную, и пресс и другие приспособления использовались редко [8]. Повествование истории копирования книг обычно начинается со средневековых монахов и их монастырей [9]. Тем не менее, профессиональные писцы существовали еще в Месопотамии, где они выходили за рамки небольшой группы жрецов [10]. Во времена римской империи, были не только писцы, но и активная коммерческая книжная торговля [11]. Хотя исследователи обычно связывают авторское право со Статутом королевы Анны [12], печатными патентами в Венецианской республике [13], разрешением спора перед легендарным королем Диармидом в VI веке в Ирландии [14], есть основания полагать, что в Риме существовало и вознаграждение за авторство, хотя «общего закона об авторском праве» не существовало [15]. Как отмечали Кристофер Мэй и Сьюзан Сэлл:

«Римская издательская индустрия, а если точнее, организованное производство рукописных копий возникла и расширилась в I веке до н.э. первоначально в Александрии, а затем переместилась в Рим. Как ранее случалось в Греции, авторов часто поддерживали меценаты и они не получали денег непосредственно за «публикацию» своих работ. Новая модель авторства появлялась медленно, однако, между автором и продажей конкретной работы была прямая связь. Вскоре зародилась зачаточная концепция прав собственности в области литературы»[16].

Ранние римские издатели существовали ради служения «литературе и государству, а не с целью извлечения прибыли» [17], некоторые же исторические источники свидетельствуют, что «Цицерону обычно обеспечивалось вознаграждение с продаж, и это вознаграждение было пропорционально продажам и, следовательно, по форме это было гонораром или долей с прибыли»[18].

Тем не менее, в IV веке книжная торговля в Риме начала приходить в упадок. Джордж Путнам сформулировал в своем классическом труде по античному авторскому праву, что этот упадок мог быть частично связан с решением императора Константина о переносе столицы в Византию, возрождением греческого языка (в качестве замены латыни), и, самое главное, растущей мощью и влиянием церкви [20]. В то время как церковь расширялась и набирала силу, «чтение трудов языческих авторов не особо поощрялось, и манускрипты сначала были заброшены, а затем и вовсе пришли в забвение» [21]. Между тем, «ученые передавали свои знания и обучали переписчиков для службы церкви». И христианские книжники сосредоточили свои усилия, прежде всего, на переводе Писания и переписывании молитв и псалмов [22]. В результате, даже когда церковь не запрещала изучение внецерковной литературы, «писатели Греции и Рима были для верующих христиан… легкомысленными и бесполезными… христианские обязанности (в такой порой короткой средневековой жизни) не оставляли свободного времени для Вергилия, Платона или Эпиктета» [23]. Римская империя сокращалась и Pax Romana начала исчезать. С постоянной борьбой римлян c иноземными захватчиками дороги Европы стали небезопасными для торговцев книгами [24] и доступ к знаниям был значительно ограничен.

В раннем средневековье церковь играла очень важную роль в защите древних трудов [25], и монахи были активно вовлечены в «процесс воспроизводства и сохранения литературы, которая была унаследована от предшествующих авторов, чьи произведения были признаны классикой»[26]. Закон Св.Бенедикта, например, «содержал конкретные указания какое количество часов должно быть посвящена трудам в скриптории, монахи же недостаточно компетентные для работы переписчиками проходили обучение»[27].

Не смотря на активное участие церкви, создание некоего нового знания оставалось ограниченным. Переписывание книг было процессом медленным, утомительным и отнимало очень много времени, «переписчику требовались годы, чтобы закончить хорошую рукопись с цветными инициалами и миниатюрами»[28]. Когда епископ Леофрик получил в 1050 году кафедральный собор Эксетера, он обнаружил лишь 5 книг в его библиотеке. Несмотря на немедленное создание скриптория с квалифицированными работниками, им удалось произвести только 66 книг за 22 года, до того как в 1072 году епископ умер [29]. Аналогичным образом, хотя в 1424 году библиотеке Кембриджского университета и была замечательная коллекция из 122 книг, но «потребовалось полвека, чтобы увеличить их количество до 330» [30].

Что еще усложняло задачу копирования, так это монастырские условия работы, которые были «далеки от продуктивных»[31]. Например, «погода может создавать свои неудобства, свет быть тусклым… текст трудно или утомительно читать»[32]. В дополнение к этому, монахи должны были концентрироваться на текстах, которые их не интересовали или вовсе были непонятными», и они часто опасались, что совершат ошибку или не успеют с завершение работы в срок [33]. Не удивительно, что в таких условиях монахи часто оставляли на полях или в конце рукописи слова разочарования или облегчения. Примерами таких замечаний могут служить: «жидкие чернила, плохая калька, сложный текст», «Слава Богу, скоро стемнеет», «Теперь, когда я написал все это, Христа ради, дайте пить»[34].

Переписывание было болезненным процессом, но монахи продолжали свой труд, по крайней мере, по двум причинам. Во-первых, переписывание помогало расширить базу знаний [35]. В раннем средневековье получение знаний из книг было делом нелегким. «Несколько недель или месяцев велись переговоры с отдаленным монастырем о заимствовании рукописи, предоставлении залога для безопасности и затем начиналось ожидание ее прибытия» [36]. Даже после того как рукопись была гарантирована, требовалось несколько человек и многие месяцы трудов для того чтобы переписать её, откорректировать, украсить и сделать переплет. В самом деле, из-за ограниченного доступа «любая книга, даже плохо сделанная и с изобилием ошибок, могла быть единственной, которую кто-либо видел из общины на эту тему» [37].

Во-вторых, переписывание книг действие, идущее на пользу душе. « С самого начала истории монастырей, независимо от ценности книги, переписывание вручную рассматривалось как тяжелый труд во благо души в загробном мире»[38]. Потому как монахи были сосредоточены на самом процессе больше, чем на содержании, было не редкостью, что текст наносился поверх другого или переписывался «бесполезный текст неразборчивым подчерком»[39]. В конце концов, целью таких письменных упражнений было не произвести новые знания или сохранить старые, а держать руки и умы занятыми и оградить от греховных или праздных мыслей [40].

В XII веке возникали города, росли общины и их богатство. В результате распространения грамотности, резко возрос спрос на книги, и стало возникать большое количество новых текстов. «Монастырские библиотеки вскоре обнаружили, что становится все более и более трудным поддерживать свои собрания книг в актуальном состоянии, и они стали привлекать светских переписчиков и оформителей для совместного создания новых книг» [41]. Между тем, школы становились все более независимыми от соборов, за которыми они были изначально закреплены, и гильдии учителей и студентов объединялись в университеты [42]. С изменением образа жизни и появлением новых образовательных учреждений, становилась все более распространенной ситуация, когда люди хотели иметь свои собственные книги, студенты хотели учебники, а знатные дамы, прекрасно оформленные псалтыри. К 1200 году есть свидетельства работы светских мастерских переписывающих и украшающих рукописи с целью дальнейшей продажи мирянам. К 1250 году совершенно очевидно, что существовали книжные магазины при больших университетах и в торговых городах, где осуществлялся заказ новых рукописей и торговали поддержанными копиями. К 1300 году лишь в исключительных случаях монастыри создавали свои рукописи, обычно монахи покупали их также как любой другой в магазине, правда это не совсем верно для картезианских или некоторых нидерландских общин [43].

Когда университеты стали полагаться на переписчиков в вопросах создания или воспроизводства текстов, возникла необходимость контроля со стороны преподавательского состава [44]. Стали выходить указы c целью «регулирования работы переписчиков, установки минимальных требований оформления и безошибочности содержания, и для определения верной цены заверенных экземпляров» [45]. Ярким примером подобного регулирования было постановление Болонского университета в 1259 году, который разъяснял, что понималось под ранними правилами продажи, одалживания и производства книг, используемых университетом [46]. Аналогичные положения были также приняты парижским университетом в 1275 году и между 1252 и 1285 гг. Альфонсо X Кастильским в Испании [47]. Хотя в Англии были подобные же правила касающиеся торговцев книгами, «английская книжная торговля… развивалась не вокруг университетов, как на континенте, а в Лондоне, где торговцы книгами создали гильдию еще в 1403 году» [48]. Гильдия была известна как Компания книготорговцев и продолжала существовать вплоть до Статута Анны [49].

Объем торговли книгами рос, как росло и количество переписчиков, таким образом, начала возникать индустрия переписчиков. Несмотря на профессиональный рост, средневековый переписчик продолжал рассматриваться как обычный работник, а не как созидатель знания, и «за свою работу они получали маленькие деньги»[50]. «Труд писца за 3-7 дней оплачивался как 1 день простого пехотинца в армии Эдуарда I во время перехода через Шотландию» [51]. Тем не менее, коммерческая книжная торговля продолжала процветать в главных европейских городах, а число писцов и оформителей существенно возросло. В Париже конца XIII века (а веком позднее в Англии) мастерские переписчиков и оформителей были известными под именем своего мастера-художника» [52] и «имена писцов, оформителей, изготовителей бумаги и переплетчиков… можно найти в налоговых ведомостях, а некоторые имена дошли до нас и вместе с уцелевшими книгами» [53].

Сноски:

1 Metro-Goldwyn-Mayer Studios, Inc. Против Grokster, Ltd., 125 S. Ct. 2764 (2005) (04-480)
2 COMM. ON INTELLECTUAL PROP. RIGHTS AND THE EMERGING INFO. INFRASTRUCTURE, NAT’L RESEARCH COUNCIL, THE DIGITAL DILEMMA: INTELLECTUAL PROPERTY IN THE INFORMATION AGE (2000) [здесь и далее DIGITAL DILEMMA]; см.также Peter K. Yu, The Copyright Divide, 25 CARDOZO L. REV. 331, 375-76 (2003) (рассматривается то, как значительно снизили цифровые технологии стоимость и скорость репродукции, в то время как возросло и качество копий И то, как они создали конкуренцию между копией и самим оригиналом.)
3. О изучении параллелей и дивергенций между печатным прессом и интернетом, см. RAND, New Paradigms and Parallels: The Printing Press and the
Internet, www.rand.org/multi/parallels/ (посл. посещение Февр. 16, 2006).
4. MARSHALL MCLUHAN, THE GUTENBERG GALAXY: THE MAKING OF TYPOGRAPHIC
MAN 1 (1962).
5 125 S. Ct. 2764 (2005).
6 Grokster, supra note 1, at 11.
7. См. наприм., Paul GOLDSTEIN, COPYRIGHT’S HIGHWAY: FROM GUTENBERG TO THE CELESTIAL JUKEBOX 31 (rev. ed. 2003); MARK ROSE, AUTHORS AND OWNERS: THE INVENTION OF COPYRIGHT 9 (1993); James Boyle, The Second Enclosure Movement and the Construction of the Public Domain, LAW & CONTEMP. PROBS., Winter/Spring 2003, at 33, 42; Thomas F. Cotter, Gutenberg’s Legacy: Copyright, Censorship, and Religious Pluralism, 91 CAL. L. REV. 323, 325 (2003); Raymond Shih Ray Ku, The Creative Destruction of Copyright: Napster and the New Economics of Digital Technology, 69 U. CHI. L. REV. 263, 324 (2002); Brander Matthews, The Evolution of Copyright, 5 POL. SCI. Q. 583, 586 (1890).
8. LEILA AVRIN, SCRIBES, sсript AND BOOKS: THE BOOK ARTS FROM ANTIQUITY TO THE RENAISSANCE 327 (1991); см. также LUCIEN FEBVRE & HENRI-JEAN MARTIN, THE COMING OF THE BOOK: THE IMPACT OF PRINTING 1450-1800, at 260 (David Gerard trans., Verso 1984).
9. См., Nat Ives, Poverty, Chastity, Marketability, N.Y. TIMES, Aug. 25, 2003, at C1; Richard Harrington, Chants of a Lifetime, WASH. POST, July 20, 1994, at B7; Elise Soukup, Monks: Capturing the Sound of Silence, NEWSWEEK, Jan. 23, 2006, at 10.
10. AVRIN, supra note 8, at 75.
11. О литературных произведениях и книжной торговле в римскую эпоху см. GEO. HAVEN PUTNAM, AUTHORS AND THEIR PUBLIC IN ANCIENT TIMES 163-281 (3d ed., 1908) [здесь и далее PUTNAM, AUTHORS AND THEIR PUBLIC].
12. An Act for the Encouragement of Learning, by Vesting the Copies of Printed Books
in the Authors or Purchasers of Such Copies, During the Times Therein Mentioned, 8 Anne, c.
19 (1709) (Eng.).
13. См., BRUCE W. BUGBEE, GENESIS OF AMERICAN PATENT AND COPYRIGHT LAW 43 (1967); JOHN FEATHER, PUBLISHING, PIRACY AND POLITICS: AN HISTORICAL STUDY OF COPYRIGHT IN BRITAIN 10 (1994); Peter K. Yu, Currents and Crosscurrents in the International Intellectual Property Regime, 38 LOY. L.A. L. REV. 323, 331 (2004).
14. Salathiel C. Masterson, Comment, Copyright: History and Development, 28 CAL. L. REV. 620, 624 (1940) (footnote omitted); 1 GEO. HAVEN PUTNAM, BOOKS AND THEIR MAKERS DURING THE MIDDLE AGES 46-48 (1896) [здесь и далее 1 PUTNAM, BOOKS AND THEIR MAKERS]; AUGUSTINE BIRRELL, SEVEN LECTURES ON THE LAW AND HISTORY OF COPYRIGHT IN BOOKS 42 (1899); CHRISTOPHER MAY & SUSAN K. SELL, INTELLECTUAL PROPERTY RIGHTS: A CRITICAL HISTORY 49 (2006); Linda J. Lacey, Of Bread and Roses and Copyrights, 1989 DUKE L.J. 1532.
15. Russ VerSteeg, The Roman Law Roots of Copyright, 59 MD. L. REV. 522, 523 (2000).
16. MAY & SELL, supra note 14, at 47-48; См. также PUTNAM, AUTHORS AND THEIR PUBLIC, supra note 11, at 140.
17. PUTNAM, AUTHORS AND THEIR PUBLIC, supra note 11, at 181.
18. Id. at 188; см. также Masterson, supra note 14, at 622.
20. См. id. at 273-81.
21. Id. at 274-75.
22. Id. at 275.
23. Id.
24. Id. at 277.
25. См. AVRIN, supra note 8, at 205; MARC DROGIN, ANATHEMA!: MEDIEVAL SCRIBES AND THE HISTORY OF BOOK CURSES 1 (1983).
26. 1 PUTNAM, BOOKS AND THEIR MAKERS, supra note 14, at 16; see also id. at 10.
27. 1 PUTNAM, BOOKS AND THEIR MAKERS, supra note 14, at 12; see also id. at 317.
28. DROGIN, supra note 25, at 15.
29. Id.
30. Id. at 37.
31. Id. at 10.
32. Id. at 12.
33. Id. at 21.; см. также JAMES WESTFALL THOMPSON, THE MEDIEVAL LIBRARY 602 (1939).
34. AVRIN, supra note 8, at 224.
35. 1 PUTNAM, BOOKS AND THEIR MAKERS, supra note 14, at 61.
36. DROGIN, supra note 25, at 6.
37. Id.
38. Id. at 9; см. также 1 PUTNAM, BOOKS AND THEIR MAKERS, supra note 14, at ix.
39. THOMPSON, supra note 33, at 592.
40. Id.
41. CHRISTOPHER DE HAMEL, SCRIBES AND ILLUMINATORS 5 (1992); см. AVRIN, supra note 8, at 227; DROGIN, supra note 25, at 5.
42. AVRIN, supra note 8, at 210.
43. DE HAMEL, supra note 41, at 5.
44. См. E. PH. GOLDSCHMIDT, MEDIEVAL TEXTS AND THEIR FIRST APPEARANCE IN PRINT 102 (1943); THOMPSON, supra note 33, at 638.
45. GOLDSCHMIDT, supra note 44, at 102; see also Masterson, supra note 14, at 624. См. ELIZABETH L. EISENSTEIN, THE PRINTING REVOLUTION IN EARLY MODERN EUROPE 11 (2d ed. 2005).
46. THOMPSON, supra note 33, at 638.
47. См. id. at 639.
48. Id. at 643.
49. Statute of Anne, supra note 12. См. BIRRELL, supra note 14, at 71-90; CYPRIAN BLAGDEN, THE STATIONERS’ COMPANY: A HISTORY, 1403-1959 (1960); LYMAN RAY PATTERSON, COPYRIGHT IN HISTORICAL PERSPECTIVE 28-77 (1968).
50. DROGIN, supra note 25, at 30.
51. Id.
52. AVRIN, supra note 8, at 228.
53. ROWAN WATSON, ILLUMINATED MANUSCRIPTS AND THEIR MAKERS 9 (2003).

@темы: рай библиомана, Арагарта

---

Календарь на апрель 1540 года

Все люди пользуются календарем, изобретение удобное и полезное во всех смыслах. Однако привычный нам календарный месяц в XVI веке выглядел несколько иначе. Эту разницу легко заметить, стоит только взглянуть на календарь 1540 г. за апрель. Календарь имел непривычную нам структуру, но, в то же время, был достаточно содержателен.Декоративные элементы выполняли не только функцию украшения, но и несли в себе важную для читателя информацию: религиозные праздники, соответствующий месяцу знак зодиака, традиционные для этого времени виды деятельности и занятий и т.д.

Календарь за апрель из часослова Golf Book (Book of Hours, Use of Rome), работы Simon Bening, Нидерланды (Брюгге), 1540 г.

Столбик содержащий буквенные значения a, b, c, d, e, f, g – обозначал дни недели. Знак месяца – Овен. В качестве иллюстрации – изображение выпаса овец. В правом столбике отображались церковные и другие праздники, наиболее значимые из которых выделялись красным цветом. В левом верхнем углу писалось название месяца, количество дней и фаза Луны. В данном случае: Апрель, 30, фаза Луны XXIX. Там же отображалась литера, соответствующая первому дню по Римскому календарю. В нашем календаре – это KL или Kalendae (первоначально первый день новолуния). Недели не имели такого значения, как в наши дни, более важным моментом являлась фаза Луны. Во многих других календарях помимо Kl, отображались и иды (Idus, сокр. Id.); первоначально в лунном месяце середина месяца, день полнолуния и ноны (Nonae, сокр. Non.), день первой четверти луны. В таких календарях имелся еще один столбец, где велся отсчет до следующей фазы. Первый столбец – Золотые числа (от I до XIX), помогают вычислить, когда будет Пасха и фазы Луны. Обычно это римские цифры, но в нашем случаем – арабские. Числа эти располагаются с промежутками, вместе с буквенным обозначением дней недели помогают точно определить дату Пасхи и новолуния. Вообще данный календарь несколько упрощен, в следующий раз мы обратимся к более ранним образцам, где потребуется вычислять даты самим.

В дорогих часословах, вроде того, что рассматриваем мы, перед календарной таблицей шла иллюстрация к месяцу. В данном случае изображается богато одетая аристократическая пара, стоящая в цветущем саду возле фонтана. В нижней части миниатюры шесть человек играют в игру с битой и мячом:

srednieveka.net/socialnaya-istoriya/kalendar-sr...

@темы: звезды, средние века

---

Скорость путешествия в XVI веке

Сколько времени занимало путешествие или доставка груза в Средние века или Новое время? Например, сколько дней у вас бы потребовалось, чтобы добраться в XVI веке из Венеции в Стамбул или из Антверпена в Лион. Вопрос достаточно сложный, но, в то же время, важный, поскольку скорость обращение денежных средств, информации и товаров определяло функционирование всей европейской экономики.

Стоит отметить, прежде всего, что европейское пространство для человека XVI века было огромным, а маршруты постоянно менялись, так письмо, отправленное из Испании в Италию, могло добираться до цели через Лион, Бордо или Ниццу, письмо из Венеции могло идти в Фонтебло через Брюссель, что особо удивительно, письма из Рима иногда шли в Португалию через Антверпен. Причина подобных маршрутов – надежность, Филипп II писал на полях одного послания: «за исключением экстренных случаев, для нас важнее надежность пути доставки писем, чем выигрыш четырех-пяти дней», и, наверное, это было распространенное мнение.

Другим фактором, помимо надежности маршрута, был случай или удача. Когда на море дует попутный ветер или на несколько дней установится благоприятная погода, за одну-две недели можно проплыть столько, сколько другой не проплывет и за шесть месяцев. На суше нет таких задержек, связанных с ветром, но могут возникнуть другие осложнения, например, война, ливни или иные чрезвычайные ситуации, которые опрокидывают все мыслимые прогнозы. Таким образом, расстояние в XVI веке не было постоянной величиной, оно могло увеличиваться и уменьшаться в десятки раз.

Предельные скорости на море составляли около 200 км. в день, чтобы двигаться с такой скоростью должна была устояться хорошая погода, а на галерах должны были быть усиленные команды. Предельной скоростью по суше можно считать 139 км. в сутки, случай единичный, и был характерен только для маршрута Италия-Брюссель через Тироль, которым пользовались некоторые почтовые курьеры. Но обычно скорости были значительно ниже, так новость о Варфоломеевской ночи 24 августа 1572 года достигла Мадрида со скоростью 100 км.в день, а Барселоны 3 сентября. Новость о взятии Никосии 9 сентября 1570 года достигла Константинополя 24 сентября, Венеции – 26 октября, Мадрида – 29 декабря.

И последнее, но от того не менее важное – это сезон или время года, пожалуй, это имеет первостепенное значение для моря и также существенное для суши. Учитывая все вышесказанное, можно лишь вычислить средние значения длительности путешествий из разных городов, но и это уже не мало.

Отправка курьеров и путешествия были очень дорогостоящими мероприятиями, позволить которые могли далеко не все, так доставка почты от Венеции до Феррары, то есть на небольшое расстояние, стоила около дуката, от Венеции до Нюрнберга – 58 флоринов за четыре дня, 25 флоринов за 6 дней. Речь в большей степени шла о новостях и курьерах, а они перемещались гораздо быстрее обычного путешественника.

Еще одним любопытным фактом является изохронность или неравномерность скоростей на карте Европы.

Для чего нужны эти расчеты скорости путешествий и доставки писем? Любая деятельность вступает в противоборство с пространством, преодолевает навязанные им ограничения и приспосабливается к нему. Средиземноморская экономика, обреченная на медленные темпы, на трудоемкие приготовления, на неизбежные простои, должна быть рассмотрена прежде всего под этим углом зрения.

Даже такой привилегированный товар, как заемные письма, подчиняется всеобщему закону инерции. К сроку их оплаты повсеместно прибавляется время пути к месту назначения. В начале века расстояние от Генуи до Пизы считалось равным 5 дням, до Милана — 6 дням, до Гаэты, Рима, Авиньона — 10, до Анконы — 15, до Барселоны — 20, до Валенсии и Монпелье — 30, до Брюгге —два месяца, до Лондона —три. Перевозка наличности занимает еще больше времени.

Столь же затруднено продвижение товаров — производство занимает немало времени, потом они пылятся на складе и, наконец, начинают переходить из рук в руки. Между закупками руна и отделкой ткани, производимой из шерсти, которая поступает из Испании во Флоренцию, проходят месяцы и месяцы86, а чтобы ткань нашла своего покупателя в Египте, в Нюрнберге или где-то еще, могут понадобиться годы. К тому же, проделав долгий путь, одни товары часто бывают вынуждены ожидать другие. В Аквилу в Абруццах каждый год стекается множество купцов, привлеченных бойкой торговлей шафраном. Но в этой торговле участвуют и другие товары: шафран должен быть упакован в льняные мешки (восемь мешков составляют один груз), а мешки, в свою очередь, укладываются по четыре в кожаные чехлы. Кроме того, платежи осуществляются медными слитками, из которых местный монетный двор чеканит мелочь: cavalli и cavalluzzi. Так что оборот шафрана зависит (так же, как и другие товары — от него) от поступления отрезов льна и листов меди из Германии и тюков кожи, доставляемых из Венгрии. Эти товарные потоки сходятся в Аквиле.

И последний интересный факт, относящийся к скорости обращения монет и денег в целом, в марте 1464 года, с отплытием галер в Сирию, Венеция лишилась своих запасов наличности. Ее денежные запасы плывут по морю, оставив город обескровленным и парализовав его жизнь. Спустя столетие такое же зрелище являет собой Севилья, находящаяся в расцвете юношеских сил. «Индийский» флот еще не успел отправиться в путь (он прошел через Сан-Лукар только 24—29 марта 1563 года), а корреспондент Симона Руиса уже писал ему из Севильи 15 февраля101: «Здесь на рынке вот уже несколько дней невозможно занять ни реала под любые проценты». Все деньги истрачены на последние закупки товаров для отправки за море, денежное «изобилие» наступит снова только после возвращения флота.

По Броделю Ф. “Средиземное море и средиземноморский мир в эпоху Филиппа II”, Часть 2. Коллективные судьбы и универсальные сдвиги.

@темы: карты, средние века

---

Средневековые люди жили в мире, где время редко было точным. К точному времени вообще относились зачастую настолько равнодушно, что порой с трудом вспоминали свой возраст.

Дорогие и громоздкие водяные часы существовали, но в малом числе экземпляров. Песочными часами, по-видимому, пользовались не очень широко. Недостатки солнечных часов, особенно при частой облачности, были слишком явны. Поэтому прибегали к занятным ухищрениям. Король Альфред, желая упорядочить свой полукочевой образ жизни, придумал, чтобы с ним повсюду возили свечи одинаковой длины, которые он велел зажигать одну за другой. Такая забота о единообразии в делении дня была в те времена исключением. Обычно, по примеру античности, делили на двенадцать часов и день и ночь в любую пору года, так что даже самые просвещенные люди приноравливались к тому, что каждый из этих отрезков времени то удлинялся, то сокращался, в зависимости от годового обращения Солнца. Так продолжалось, видимо, до XIV в., когда изобретение часов с маятником привело к механизации инструмента.

Анекдот, приведенный в хронике области Эно, ( Эно — область в Нидерландах (ныне в Бельгии).) прекрасно отображает эту постоянную зыбкость времени. В Монсе должен был состояться судебный поединок. На заре явился только один участник, и когда наступило девять часов — предписанный обычаем предел для ожидания, — он потребовал, чтобы признали поражение его соперника. С точки зрения права сомнений не было. Но действительно ли наступил требуемый час? И вот судьи графства совещаются, смотрят на солнце, запрашивают духовных особ, которые благодаря богослужениям навострились точнее узнавать движение времени и у которых колокола отбивают каждый час на благо всем людям. Бесспорно, решает суд, «нона» ( Нона (лат.) — девятый час в церковном суточном распорядке.) уже минула. Каким далеким от нашей цивилизации, привыкшей жить, не сводя глаз с часов, кажется нам это общество, где судьям приходилось спорить и справляться о времени дня!

Несовершенство в измерении часов — лишь один из многих симптомов глубокого равнодушия к времени. Кажется, уж что проще и нужней, чем точно отмечать столь важные, хотя бы для правовых притязаний, даты рождений в королевских семьях: однако в 1284 г. пришлось провести целое изыскание, чтобы с грехом пополам определить возраст одной из богатейших наследниц Капетингского королевства, юной графини Шампанской. В X и XI вв. в бесчисленных грамотах и записях, единственный смысл которых был в сохранении памяти о событии, нет никаких хронологических данных. Но, может быть, в виде исключения есть документы с датами? Увы, нотариусу, применявшему одновременно несколько систем отсчета, часто не удавалось свести их воедино.

Более того, туман окутывал не только протяженность во времени, но и вообще сферу чисел. Нелепые цифры хронистов — не только литературное преувеличение; они говорят о полном отсутствии понятия статистического правдоподобия. Хотя Вильгельм Завоеватель учредил в Англии, вероятно, не более пяти тысяч рыцарских феодов, историки последующих веков, даже кое-какие администраторы, которым было вовсе нетрудно навести справки, приписывали ему создание от 32 до 60 тыс. военных держаний. В ту эпоху, особенно с конца XI в., были свои математики, храбро нащупывавшие дорогу вслед за греками и арабами; архитекторы и скульпторы умели применять несложную геометрию. Но среди счетов, дошедших до нас — и так вплоть до конца средних веков – нет ни одного, где бы не было поразительных ошибок. Неудобства латинских цифр, впрочем, остроумно устранявшиеся с помощью абака, ( Абак — счетная доска, применявшаяся в древности и в средние века; напоминает современные счеты.) не могут целиком объяснить эти ошибки. Суть в том, что вкус к точности с его вернейшей опорой, уважением к числу, был глубоко чужд людям того времени, даже высокопоставленным.

По книге Марка Блока “Феодальное общество”

@темы: звезды, средние века

---

Этикет и правила поведения за столом в Средние века

srednieveka.net/socialnaya-istoriya/etiket-i-pr...

Манеры и поведение в обществе меняются из столетия в столетие, каждая эпоха оставляет свои свидетельства правильного или достойного поведения. Этот набор правил как нельзя лучше характеризует особенности менталитета людей, живущих в рассматриваемой эпохе. Не исключением является и средневековье. Для изучения средневекового общества тема застолья и этикета при приеме пищи занимает особо важное место.

Стандарт поведения или этикет в Средние века представлен достаточно определенно. Правила поведения назывались courtoisie, термин означающий, прежде всего, поведение при дворе, некоторый стандарт, выражающий самосознание верхушки мирян в средневековье.

Повар с ножом, Luttrell Psalter, f. 207v. The British Library

Этикет в Средние века, если сравнивать с последующими периодами, был прост, а местами и наивен. Но, прежде чем перейти к непосредственно текстам, стоит оговориться словами Норберта Элиаса (по чьей книге, по большей части, и написан этот материал):

Могут сказать: “Как велик наш прогресс, как далеко мы ушли от подобного стандарта”. При этом не всегда понятно, с кем себя идентифицирует говорящий, – кто это “мы”, на чью долю приходится такая заслуга. Ведь возможно и прямо противоположенное суждение: “А что, собственно изменилось? Прибавилось пара обычаев, вот и все”.

Итак, перейдем к этикету в Средние века. Все четко разделено, есть правильное и неправильное, приятное и неприятное.

В немецком переводе “Disticha Catonis” говорится: “Ты должен стремиться к хорошему и избегать дурного”. Если ты откусил от куска хлеба, то не макай его в общее блюдо. Так поступают крестьяне, а не лучшие люди.

Не следует бросать обглоданные кости обратно в общее блюдо:

Иной же имеет обыкновение,

Съевши окорок,

Бросать обглоданную кость обратно на блюдо.

Это следует считать серьезным проступком.

Бросать кости, на самом деле, предписывалось на пол… то же касается и плевания: не плюй на стол, разрешается плевать только под стол или на стену.

Кто за столом сморкается

и вытирает нос рукой, -

тот, по моему мнению, невежа,

не знакомый с хорошими манерами

Носовых платков в Средние века еще, конечно, нет, поэтому высмаркивались рукой, этикет против этого ничего не имеет, но за столом следует быть предусмотрительным и ни в коем случае не сморкаться в скатерть. Часто и предписание:

Не сморкайся в ту же руку, в которой ты держишь мясо.

Чесаться следовало краем одежды, а не пальцами. Руками вообще не следовало дотрагиваться до ушей, глаз и носа. Есть по этикету предписывалось левой рукой:

Следует отказаться от привычки

Есть обеими руками

Но, справедливости ради, стоит отметить, что руки надлежало мыть:

О некоторых, я слышал, говорят, -

И если это правда, то это дурная привычка, -

Будто они едят, не вымыв рук;

Пусть у таких пальцы онемеют!

Гнев автора понятен, так как ели обычно из общей посуды. Элементарным правилом было и соблюдение простой тишины:

Тот, кто во время трапезы сопит, будто тюлень

Как привыкли делать некоторые,

И чавкает подобно баварцам и саксонцам, -

Сколь далек он от благопристойности!

Цитаты из уже названного “Катона” и “Hofzucht” Таннгейзера, то есть речь идет о XIII веке.

Livre du roi Modus et de la reine Ratio, XIV век. Париж, Национальная библиотека, отдел манускриптов, Франция, 22545 fol. 72.

Этикет в Средние века не сильно разнился от региона к региону. Везде мы находим наставление прочесть перед трапезой молитву, не класть локти на стол, много не болтать и т.д. Чем-то эти правила напоминают то, что мы говорим детям за столом в наше время. Кусок, который побывал у тебя во рту, нельзя класть обратно на общее блюдо, ножом не следует ковырять в зубах, не следует спать за столом, пищу нельзя совать в солонку, не предлагай другим остатки своей еды. И так далее.

Посуды на столе было обычно мало, мясо брали, как уже говорилось руками, а жидкие блюда – черпаком или ложкой, правда, суп часто пили и через край, то есть из прямо из посуды. Ложки, к слову, приобрели овальную форму лишь с XIV века, до этого они были круглыми и плоскими. Такова была стандартная техника еды и этикет в Средние века.

В конце Средних веков появляется вилка, чтобы брать еду из общей посуды. Но распространены они были крайне мало: в описи драгоценностей Крала V было всего чуть более десятка вилок, а у Карла Савойского, чьи драгоценности включали в себя множество роскошной посуды, известна только одна вилка.

Трапеза короля с герцогами, Royal 14 E IV f.265v, вторая половина XV века

Что касается самой пищи, то интересен пример употребления мяса. Он иллюстрирует как отношения между людьми, так и их душевную организацию. Если вообще потреблялось за столом мясо, то в Средние века оно подавалось в виде туши целиком, либо большими частями. Подавались целые гуси, ягненка, части теленка и т.д. Туши разделывались прямо на столе, поэтому хорошо воспитанному человеку следовало уметь разделывать эти туши. Стоит также отметить, что доля мяса в рационе средневекового человека разнилась в зависимости от социального класса. В высших слоях мирян оно потреблялось в фантастических количествах, тогда как низшие слои, конечно, позволить себе могли его крайне редко. В монастырях же господствует аскетический отказ от мяса.

Как подчеркивает Элиас, нравы отвечали потребностям людей средневековья, они казались им осмысленными и важными. Любопытен случай женитьбы венецианского дожа на греческой принцессе в XI веке. Принцесса подносила еду ко рту с помощью вилки… чем вызвала страшный скандал. Нововведение было настолько утонченным до крайности, что она вызывала порицание со стороны церкви. Начиная с XVI века вилка приходит из Италии во Францию, а затем в Англию и Германию.

Этикет в Средние века и формы поведения за столом не является чем-то отдельным от всего общества, стандарт поведения соответствует социальной структуре. В средневековье была менее ощутима стена аффектов, что отделяет людей сегодня. Вообще работа Элиаса интересна не столько примерами, хотя и они любопытны, сколько наглядной динамикой изменений в этикете от Средних веков к Новому времени. Разделка мяса и приготовление еды уходит за кулисы, люди начинают дистанцироваться от факта убийства животного. Нормируется использование ножа, появляется носовой платок, салфетка, частичное используется вилка, суп теперь едят из отдельной посуды и т.д.

Luttrell Psalter, f. 207v. The British Library

Причиной подобных изменений этикета и норм поведения кроется в изменение порога чувствительности людей. Поведение, которое в Средние века не казалось неприятным, вдруг становится связанным с неудовольствием окружающих. Сначала чувствительность и особо чувство “неприятного” было признаком придворного круга, а затем постепенно распространяется и на другие слои населения.

Правила приема пищи и этикет в Средние века не были авторскими трудами, так как не содержали личных впечатлений или интерпретаций авторов, напротив, дошедшие до нас свидетельства являются частью устной традиции, они значимы потому, что передают не исключительное, а типичное.

Питание в раннее Новое время srednieveka.net/socialnaya-istoriya/pitanie-i-e...

Охота в Средние века srednieveka.net/socialnaya-istoriya/oxota-v-sre...

@темы: история кухни, этикет и титулы

---

“Не следует девочкам учиться писать и читать, ежели только им не предстоит стать монахинями, поскольку, войдя в возраст, они могут писать и получать любовные послания”, — предупреждал барон Филипп Наваррский. ”Девочек нужно учить читать, чтобы они научились узнавать истинную веру и могли защитить себя от опасностей, угрожающей их душам”, — возражал ему шевалье де ла Тур Ландри. Впрочем, в средневековом обществе с подозрением относились не только к образованию для девочек. Аристократы и буржуа, считавшие, что письмо и чтение — занятие, достойное разве что нищих монахов, были не такой уж редкостью.

И тем не менее, большинство мальчиков и некоторых девочек из аристократических и богатых буржуазных семей обучали грамоте очень рано. Важная роль в этом процессе была отведена няне, ведь она должна была не только кормить ребенка молоком, но и научить его правильно говорить. Итальянский ученый-гуманист Леон Баттиста Альберти (XV в.) отмечал, что “заботу об очень маленьких детях следует поручать женщинам — няне или матери”, и подчеркивал, что алфавит дети должны выучить как можно раньше. Дети учились читать “на слух”, повторяя буквы, на которые указывала мать или нянька. Видимо, именно поэтому образ матери-учительницы появляется в христианской иконографии настолько же часто, насколько редко встречается образ женщины-ученицы. Существует множество изображений Марии, держащей книгу перед младенцем Иисусом, и Анны, обучающей Марию, но никогда ни Христос, ни его мать не изображались учащимися писать или просто пишущими; предполагалось, что Христос читает Ветхий Завет, чтобы было крайне важно для подтверждения неразрывности Писания.

Святое семейство. Иллюстрация из манускрипта (1440 г.)

Но вот буквы выучены, и образованием мальчиков начинали заниматься учителя-мужчины (если семья могла себе это позволить), девочек же обучали матери. Хотя в XV столетии в большинстве богатых домов не трудно было создать подходящие условия для обучения, большинство ученых советовали учить мальчиков вдали от дома, в компании других мальчиков. В свою очередь, девочек отсылали в школы учиться читать и писать для того, чтобы подготовить их к монастырю. Именно благодаря этому, в аристократических семьях Европы встречались прекрасно образованные женщины, – достаточно вспомнить хотя бы Кристину Пизанскую, Бригитту Шведскую и Герраду Ландсбергскую.

(По книге А. Мангуэля “История чтения”)

@темы: женский вопрос, рай библиомана

---

Одним из самых ярких примеров “неформального” чтения в Средние века можно назвать “Евангелие прялки”, написанное в XV веке. Рассказчик, старый ученый человек, “однажды после ужина, в одну из долгих зимних ночей между Рождеством и Сретением”, посетил дом престарелой дамы, где часто собирались живущие по соседству женщины, “чтобы прясть и говорить о многих веселых и незначительных вещах”.

Женщины, отметив, что их современники мужчины “бесконечно строчат гнусные сатиры, позорящие честь женского пола” попросили рассказчика посещать их встречи до их полного завершения и выступать в качестве секретаря, пока женщины будут читать о взаимоотношениях полов, любовных интригах, браке, суевериях и местных обычаях и комментировать все прочитанное с женской точки зрения. Одна из нас начнет читать и прочтет несколько глав всем присутствующим, — с энтузиазмом объясняла одна из прях, — чтобы мы могли как следует запомнить их и навеки сохранить в своей памяти”.

В течение шести дней женщины читали, перебивали друг друга, комментировали, возражали и объясняли и при этом наслаждались так явственно, что рассказчик счел их легкомыслие утомительным, хотя все же записывал все их слова, заметив, однако, что в их комментариях “нет ни смысла, ни рифмы”. Рассказчик, без сомнения, привык к более формальным схоластическим изысканиям мужчин.

srednieveka.net/kultura-i-iskusstvo-v-srednie-v...

@темы: рай библиомана

---

Гималаи, Непал

Каньон дель Сумидеро, Мексика

из этой подборки trasyy.livejournal.com/1303142.html

@темы: Котловина, Талас, пейзажи

---

По преданию, существует демон, прозванный Titivilitarius или проще Titivillus, то есть Придирчивый. Каждое утро он приносит в ад полный мешок букв, которые были пропущены монахами, занимавшимися переписыванием книг.

***

“В изнурительном труде переписчика я не нахожу утешения, поэтому, о, Господи, я возношу тебе эту молитву: да не помешают моему сердцу познавать сокрытое моя рука, выводящая эти буквы, и мои глаза, созерцающие форму слов; да бодрствует и печется мое сердце более о внутреннем, нежели о внешнем, и да не устанет писать моя рука!”

(Молитва монаха времен Карла Великого)

***

С точки зрения Петра Достопочтенного (1094-1156), переписывание является самой полезной работой, так как оно позволяет отшельнику “взращивать плоды духа и замешивать тесто для небесного хлеба души”. По мнению же св. Иеронима (342-420), это занятие служит способом побороть праздность, победить плотские пороки и тем самым обеспечить “спасение своей души”.

***

Для скриптория — помещения, в котором переписывались книги, — был предусмотрен специальный ритуал освящения. Как правило, все работы по переписыванию книг совершались бесшумно, благодаря чему скрипторий был одним из самых тихих мест в монастыре.

***

В день монах переписывал от трех до шести листов форматом “in quarto” (в четверть). Для переписывания Библии требовался год. За всю свою жизнь переписчик успевал завершить до 40 трудов. Упоминают одного монаха-картезианца, переписавшего 50 книг. В аббатстве Санкт-Галлен переписыванием занималось три четверти братии, то есть около 300 монахов.

***

Переписывать Евангелие, Псалтирь или молитвослов поручалось наиболее серьезным из монахов, то есть тем, кто был уже в возрасте.

***

В сфере переписывания книг очень рано начались разделение труда и специализация: одни монахи изготовляли пергамент, другие карандашом проводили на нем линии, третьи шлифовали кожу; затем наступал черед собственно писцов, корректоров, миниатюристов, переплетчиков. В одном тексте даже упоминается монах, который был обязан следить за правильностью пунктуации.

***

Перечень орудий труда, которыми располагал средневековый переписчик в картезианском монастыре:

кафедра для письма;
конторка;
гусиные и лебединые перья для письма;
мел и пемза (шлифовальный материал);
два рога — чернильницы для красных и черных чернил;
скальпель для разрезания кожи;
бритва, чтобы скоблить шероховатости и разрезать страницы;
игла — размечать пергамент, прежде чем провести на нем линии;
шило — протыкать дырочки в страницах, чтобы сшить их в общий том маленькими кожаными ремешками;
отвес, чтобы лучше выверить вертикальные линии;
дощечка с линейкой, чтобы шлифовать пергамент, пробивать в нем отверстия и линовать его;
покрытые воском дощечки, служившие черновиками или записными книжками;
стило — для письма на воске.
А еще “перья разные для письма”, инструменты для заточки этих перьев, пропорциональный циркуль, “камень, на котором разводят краски”, “металл для полирования”, стамески, кожи из Кордовы и крашеные шкуры, медные “застежки”, руанские гвозди и сусальное золото…

***

Пергамент был редкостью и стоил дорого, поэтому монахи очищали старые, уже использованные листы, подобно тому, что практиковалось еще в Древнем Риме (очищенный для повторного использования пергамент назывался палимпсестом). Монахов часто обвиняли в том, что они жертвовали античными шедеврами ради переписки богословских трудов, уже имевшихся в достаточном количестве экземпляров. Но анализ манускриптов показывает, что все то, что мы имеем из классической латинской литературы (произведения Тацита, Сенеки, Тита Ливия, Апулея и др.), дошло до нас благодаря монахам-переписчикам. Они использовали только рукописи в плохом состоянии или, точнее, те страницы, которые невозможно было разобрать. Но никогда не приносили в жертву целую книгу.

***

Изначально чернила для переписывания книг делались из капустного сока (succo cauli), из купороса (сульфат меди по-латыни “cupri rosa”) и из чернильного орешка. Все эти ингредиенты варились на огне с гуммиарабиком и добавлением вина или пива.

***

Об использовании разноцветных чернил: отличавшееся своим пуританизмом аббатство Сито стремилось противостоять переливам цветов, предписав (в 1125 году) монахам использовать для заглавных букв только один цвет. К счастью, это распоряжение не соблюдалось.

***

В каждом скриптории был свой особенный почерк. В итоге какой-либо один из них делался наиболее распространенным, вытесняя остальные. Так было с минускулом: ясный, четкий, элегантный почерк развивался в аббатствах Люксей и Корби. Принятый в Клюни, он затем возродится в печатном шрифте антиква. А “ломаный почерк”, то есть готический шрифт, придет из Монте-Кассино и распространится от Мон-Сен-Мишель до Германии, где переживет расцвет уже как типографский шрифт, оставаясь в употреблении вплоть до конца XIX века.

(По книге Лео Мулена “Повседневная жизнь средневековых монахов западной Европы: X-XV века”)

@темы: рай библиомана

---

Оригинал взят у в Из истории чтения

В IV веке до нашей эры, задолго до начала эпохи Средневековья, произошло удивительное. Согласно Плутарху, Александр Великий молча прочел письмо от матери, чем и привел в немое изумление своих солдат.
Спустя несколько веков о столь же необычных случаях упоминал Клавдий Птолемей. В частности, в своем трактате “О правосудии” он писал, что “иногда, когда люди особенно сильно сосредоточены, они читают про себя, ибо чтение вслух сбивает их с мысли”.

Святой Августин, встретивший в 383 году проповедника Амвросия Медиоланского, был настолько поражен манерой чтения последнего, что даже упомянул об этом в своей “Исповеди”. “Когда он читал, — писал Августин, — глаза его бегали по страницам, сердце доискивалось до смысла, а голос и язык молчали.”


Св. Амвросий Медиоланский. Изображение XVII в. (музей Шалон-ан-Шампань, Франция)

***
Надо сказать, почтенным умам древности было чему удивиться. В течение многих веков молчаливое проглядывание страниц, в отличие от чтения вслух, считалось чем-то из ряда вон выходящим. Записанные слова предназначались в первую очередь для того, чтобы их произносили, и, столкнувшись с письменным текстом, читатель был просто обязан отдать свой голос молчаливым буквам. Классическая фраза “verba volant, scripta manent” — которую мы понимаем как “слова улетают, написанное остается” использовалась, чтобы выразить как раз обратное; имелось в виду, что слово, сказанное вслух, обладает крыльями и способно летать, в то время как слово, записанное на странице, неподвижно и мертво.

До середины Средневековья авторы книг подразумевали, что читатели будут не только видеть, но и “слышать” написанный текст. Поскольку читать в те времена умели сравнительно немногие, были распространены публичные чтения, и средневековые тексты часто призывали читателя “слушать внимательно”. Возможно, именно эхо тех чтений отзывается в наших идиомах, когда мы говорим: “Давно ничего не слышно от такого-то” (имея в виду “от такого-то давно нет писем&rdquo, или: “Там-то сказано” (что означает “там-то написано&rdquo.


Barbavara Book of Hours - Walters W323
Страница из итальянского часослова (1440 г., Walters W323)

Древние тексты, — в которых не было ни отдельных слов, ни разницы между строчными и прописными буквами, ни знаков препинания, — хорошо подходили тем, кто привык к чтению вслух. Разделение букв на слова и фразы приживалось очень медленно. Писцы так хорошо знали свое дело, что в помощи не нуждались, и первые христианские монахи чаще всего знали наизусть тексты, которые переписывали. Но чтобы помочь тем, кто читал неважно, писцы из скрипториев начали применять метод, известный под названием “per cola et commata”: текст разделялся на строки по смыслу. Таким образом возникла примитивная форма пунктуации, помогавшая неумелым чтецам своевременно понижать и повышать голос. Возможно, именно эти первые опыты способствовали развитию искусства чтения про себя. Во всяком случае, уже в конце VI века святой Исаак Сирийский писал “я соблюдаю тишину, ибо строфы прочитанного мною наполняют меня блаженством”, а в середине VII столетия теолог Исидор Севильский характеризовал чтение про себя как “чтение без усилий, позволяющее с легкостью уйти от воспоминаний”.

К IX веку “тихое чтение” было уже так широко распространено, что переписчики начали отделять друг от друга слова, чтобы облегчить задачу читателям. Тогда же вошло в практику выделять грамматические обороты внутри предложения, и были введены многие знаки препинания, которыми мы пользуемся и сегодня. Если раньше монахи в монастырских скрипториях писали под диктовку или вслух читали сами себе текст, который переписывали, то теперь они были обязаны хранить молчание. Постепенно на смену словам приходит общение при помощи знаков. Например, если писцу требовалась новая книга для переписывания, он делал вид, что переворачивает воображаемые страницы; если ему нужен был псалтырь, он клал руки на голову в форме короны (ссылка на царя Давида); сборник библейских изречений обозначался снятием воска с воображаемых свечей; требник — крестным знамением; а если писец хотел получить книгу, написанную язычником, он почесывался, словно собака.

Таким образом, именно благодаря средневековым монахам у читателей впервые появляется возможность устанавливать нерушимую связь с книгой. Текст, защищенный от любого внешнего посягательства, становится собственностью читателя, его личной тайной — и в скриптории, где кипит работа, и на рыночной площади, и дома.

Источник via

@темы: рай библиомана, Арагарта

---

больше фото Иркутска - здесь chistoprudov.livejournal.com/146827.html

@темы: урбопейзажи

---

Оригинал взят у в post

Нью-Йоркская публичная библиотека опубликовала для бесплатного скачивания и использования 20 тысяч исторических карт. Об этом сообщается на её сайте.

• Lawrence H. Slaughter Collection;


• Коллекция из более  700 топографических карт Австро-Венгерсокй империи созданных между 1877 и 1914 годами;


• Многжество карт САСШ практически за всю историю существования.

@темы: карты

---

Коллекция красивейших обоев на рабочий стол "Весна пришла!" www.lady-of-rain.ru/post319130367/?upd

СКАЧАТЬ

@темы: цветики-листочки

---

из этой подборки www.liveinternet.ru/users/2496320/post319164426...

@темы: картины

---

Ушная сера в прежние времена находила широкое применение в хозяйстве. Средневековые переписчики извлекали из неё пигменты для иллюстрирования книг. До того, как вощёные нити стали массово доступны, швеи смазывали ушной серой кончики нитей, чтобы они не трепались. Книга для американских домохозяек 1832 года рекомендовала ушную серу как лучшее средство для смягчения боли при колотом ранении от гвоздя или шампура.

Источник: en.wikipedia.org

@темы: история вещей, медицина-историческое

---

Элеонора начала болеть и часто ездила в Баден на воды. Однажды по дороге она была ограблена Йoргом фон Штайном и Вильгельмом вон Пуххаймом. Разбойники похитили весь багаж императрицы, в котором, помимо украшений, находились и две из трёх её льняных ночных рубашек. Император объявил, что Штайн будет прощён, если вернёт хотя бы рубашки. Грабитель принял предложение государя.

@темы: исторические россказни

---

02.04.2014 в 10:06

Пишет  Нари:

Вона как
9tv.co.il/news/2014/04/01/172394.html

Психологи обнаружили, что "гормон любви" заставляет людей врать. Д-р психологии Шауль Шалой из факультета психологии университета имени Бен-Гуриона в Беэр-Шеве вместе со своим коллегой из Амстердама Кристином Де-Дрю провели исследование и пришли к выводу, что гормон окситоцин заставляет людей лгать, если они убеждены, что ложь обслуживает интересы той группы, с которой человек ощущает высокую степень солидарности и общности. Свое открытие они опубликовали в журнале Proceedings of the National Academy of Sciences (PNAS).
В рамках исследования "подопытные" люди были разделены на две группы: одна получила таблетку-пустышку, а другая таблетку, содержащую вышеупомянутый гормон. В итоге, испытуемые из второй группы проявили большую склонность ко лжи "ради группы", а вовсе не ради себя. Мало того, врали они более охотно и безоглядно. Однако они вовсе не ожидали, что другие члены группы тоже будут обманывать.

Предыдущие исследования влияния этого гормона на поведение человека выявили, что он способствует более доверительным отношениям между людьми.

"Исследование доказывает, что люди готовы нарушать моральные нормы ради помощи своим близким, — сказал д-р Шалой. — Это поднимает интересные философские вопросы, как, например, действительно ли вся ложь аморальна?"

Ранее мы приводили результаты другого исследования об истоках нравственных установок людей. В нем говорилось, что моральный код заложен в человеке от рождения, но также формируется под воздействием общения младенцев с родителями в первый год жизни. В нем моральным ориентиром служит восприятие ребенком "кто сильный, а кто слабый" и отношения между ними.

@темы: медицина