30.03.2012 в 15:46

Пишет  Capt. Jack Harkness:

Я сегодня посмотрел "Иди и смотри" Элема Климова. Слов нет. Если кто-то хочет понять, что такое война... наберитесь сил и посмотрите. Все.

@темы: фильмы

---

Оригинал взят у в Из истории джина.

Если бы не бубонная чума, мы могли бы так и не дождаться появления этого напитка под названием джин.

История джина и алхимия

Предшественник джина был изобретен в XII веке голландскими монахами как лекарство от бубонной чумы. Считалось, что ягоды можжевельника способны излечить эту болезнь. Хотя происхождение настоящего джина вызывает много споров, все же большинство сходятся в том, что первым настойку приготовил химик и алхимик Франц де ле Боэ в 1550 году. Таким образом, голландцы первыми узнали, как сделать джин.

Франц де ле Боэ искал дешевое средство от почечных болезней и попробовал смешать пшеничный спирт и можжевеловые ягоды. В итоге получилась микстура не только полезная, но и вкусная, что вполне устраивало голландцев.
Так как этот напиток имел этот ярко выраженный можжевеловый вкус, то был назван французским словом "jenever" или "genever" - от jemevre (французское название можжевельника). В "джин" это название трансформировалось впоследствии. Одной из самых старых фирм по производству джина в мире по праву считается фирма Болса.
Голландский джин, известный как «jenever», существенно отличается от английского джина; он перегоняется с ячменем и иногда выдерживается в деревянных бочках, становясь немного похожим на виски. Джин Jenever изготавливается в перегонных кубах и обычно обладает меньшей крепостью и более сильным вкусом, чем лондонский аналог.

История появления джина в Англии

Вильгельм Оранский - голландец на английском троне. Он-то и завез в Британию джин.
Джин появился в Англии в 1689 году, когда на престол взошел Вильгельм III Оранский. Будучи голландцем по происхождению и оставаясь голландским королем, он испытывал большие неудобства из-за плохого владения английским языком. Для того чтобы компенсировать этот недостаток и добиться уважения своих новых подданных, король запретил ввоз в страну импортных спиртных напитков с целью создать местную индустрию и поддержать внутренних производителей. Голландского женевера (джина) этот запрет коснулся в первую очередь.

Производство английского джина возросло в десять раз в последующие 40 лет. Можно сказать, что напиток этот тогда не изготавливали только самые ленивые. Качество джина в то время было очень сомнительным: он представлял собой странное сладковатое варево. Как следствие, джин стал намного дешевле остального спиртного, что, в свою очередь, привело к тотальному помешательству на нем низших слоев населения. Напиток под названием джин стал очень популярным в Англии после того, как правительство организовало рынок для низкокачественной пшеницы, которая не подходила для пивоварения, разрешило производство нелицензированного джина и одновременно ввело большие пошлины на импортный алкоголь. По всей Англии появились тысячи магазинов, торгующих джином.

Объем производства джина в шесть раз превысил объем производства пива к 1740 году. Тот джин был в большинстве своем дешевым пойлом для бедноты. Торговали этим суррогатным джином в 15 тысячах питейных заведений в Лондоне более половины были рюмочными. Пиво сохранило репутацию здорового напитка, поскольку зачастую было безопаснее пить его, чем грязную воду, а джин обвиняли в различных социальных и медицинских проблемах и в снижении роста численности населения Лондона.

"Джиновый акт" 1736 года ввел высокие налоги на продажу зелья, но это привело к уличным бунтам. Чрезмерно высокие пошлины сначала были значительно снижены, а затем, в 1742-м, и вовсе отменены. «Джиновый акт» 1751 года был более успешным: он разрешал реализовывать свою алкогольную продукцию только по лицензии и перевел рюмочные под юрисдикцию местных магистратов.


Джин плюс тоник = ?

С годами джин менялся: первоначально он был сладковатым, с несколько грубым вкусом. Джин потерял свой сладковатый вкус, стал более сухим, ароматным и изысканным благодаря строгому контролю за качеством и усовершенствованию технологии производства. Кроме того, напиток обрел такое замечательное качество, как легкость при питье. И его полюбили аристократы.

О случаях пьянства в аристократических кругах по понятным причинам не говорилось, но, тем не менее, джин снова приобрел широкую известность. Этому способствовало также изобретение в XVIII веке тоника (содовой воды с добавлением хины), первоначально использовавшегося как средство от малярии, а впоследствии снискавшего славу лучшего компаньона для джина. И теперь многие и не представляют себе джин без тоника.

Пик популярности джина пришелся на конец XIX века. В то время как шотландское виски высшее общество считало изгоем и не принимало в свои круги, джин считался столь же престижным, как бордосские вина.

Истории джина в Америке

Религиозная секта квакеров до сих пор использует джин в своих погребальных обрядах.
Джин стал в Америке алкогольным напитком номер один, отодвинув виски и традиционный для американского рынка ром на вторую и третью позиции. Большим поклонником джина был, например, первый американский президент Джордж Вашингтон.

Пристрастились к джину также американские и канадские квакеры - эти нелюдимые господа обставляли похороны родственников таким образом, чтобы сразу же после погребения выходить к столам с огромными чашами пунша на основе джина: ash to ash, gin to a broken heart - "прах к праху, но разбитое сердце склеивает джин".

@темы: пьем и будем пить

---

Оригинал взят у в Джесси Джеймс

Джесси Джеймс родился в штате Миссури, в семье богатого фермера-баптиста из Кентукки Роберта Джеймса. Его отец переехал в Миссури через три года после свадьбы с матерью, урожденной Зерельдой Коул. Кстати, Роберт Джеймс является одним из основателей William Jewell College в Либерти, штат Миссури (1849). Кроме Джесси, в семье было еще двое детей — старший брат Александер Франклин Фрэнк и младшая сестра Сюзан Лавиния. С началом Золотой лихорадки Роберт Джеймс счел нужным следовать за своей паствой, ринувшейся на поиски золота, и семья переехала в Калифорнию, где Роберт и умер, когда Джесси было всего три года. Овдовевшая мать вскоре вновь вышла замуж — за некоего Бенджамина Симмза, а потом еще раз — за доктора Рубена Сэмюэля. В последнем браке родилось четверо детей, приходившихся Джесси сводными братьями и сестрами: Сара Луиза, Джон Томас, Фанни Квантрелл и Арчи Пейтон.

Гражданская война прервала безмятежную жизнь семьи Сэмюэль-Джеймс, успевшей к тому времени купить 7 рабов, которые выращивали табак на принадлежавшей семье ферме. Штат Миссури был пограничным между либеральным Севером и рабовладельческим Югом, но порядка 75% его населения были выходцами с Верхнего Юга с соответственной южной культурой. Поэтому Миссури закономерно стал одной из главных территорий войны. Семья Сэмюэль-Джеймс первоначально встала на сторону конфедератов. Фрэнк Джеймс вступил в гражданское ополчение штата и участвовал в знаменитом сражении у ручья Уилсон, хотя вскоре заболел и вернулся домой. В 1863 он был опознан как член герильи, действовавшей в том районе. В мае этого же года отряд союзной милиции совершил набег на ферму Сэмюэлей-Джеймсов в поисках группы Фрэнка. Они пытали Рубена Сэмюэля, и в итоге повесили его на дереве. Согласно легенде, молодой Джесси был высечен плетьми.

Уильям Андерсон по прозвищу Кровавый Билл и его люди не входили в регулярные части южан. Они были партизанами и в ходе войны Севера и Юга действовали самостоятельно. Однажды, уходя от погони, Кровавый Билл приказал своим людям развернуться лицом к преследователям и открыть огонь. Через полминуты все было кончено. Партизаны Андерсона вышли из схватки победителями. Особенно отличился только что вступивший в отряд семнадцатилетний сорвиголова из Миссури, который убил выстрелами с обеих рук сразу нескольких человек. Звали его Джесси Джеймс.

Столкновение партизанского отряда Кровавого Билла с северянами произошло в 1864, незадолго до того, как южане потерпели окончательное поражение. Когда война кончилась, Джесси со своим братом Фрэнком и еще несколькими бывшими партизанами под белым флагом отправился на Север. Их простили.

Но грехи Джесси отпустили далекие от войны люди в Вашингтоне. У солдат-северян было на этот счет особое мнение. Отряд Джеймса попал в засаду, сам он был ранен в грудь и спасся только чудом.

Вернувшись в Миссури, братья Джесси и Фрэнк начали работать на своей ферме. Но крестьянская жизнь была теперь не для них. А может быть, она не была для них никогда. Ведь даже во время войны Джеймсы пошли не в регулярные части, а к Кровавому Биллу.

Так или иначе, в 1866 братья собрали небольшую банду и начали грабить банки. У них был свой почерк, более или менее узнаваемый. Либо они просто наставляли револьверы на служащих банка и требовали денег. Либо сначала загоняли в дома обывателей и только потом шли брать банк. Кроме того, иногда они освобождали заключенных местной тюрьмы.

13 февраля 1866 они ограбили банк Клей Эконом в городе Либерти, штат Миссури. Один случайный свидетель ограбления, ученик колледжа, был застрелен, когда банда убегала.
23 мая 1867 года, например, они ограбили банк в Ричмонд, штат Миссури, В которой они убили мэра и еще двух человек.

В 1868 году Фрэнк и Джесси Джеймс ограбили банк в Расселвилле, Кентукки.
Но настоящую славу ему принесло ограбление 7 декабря 1869 года банка в Галлатине, штат Миссури.

Клерк поднял тревогу, едва бандиты вышли из банка. Они кинулись к лошадям, но Джесси не повезло. В тот момент, когда он вдел ногу в стремя, лошадь, испугавшись криков, рванулась и проволокла его метров десять-пятнадцать по земле. Фрэнк бросился на помощь, помог брату освободиться от стремени и, посадив его за собой, ускакал.

Не сумев тотчас устроить погоню, обескураженные галлатинцы сделали единственное, что им оставалось,— поймали лошадь. Она оказалась необычайно породистой — это уже была улика (все равно, что сегодня Феррари, сделанный по спецзаказу). Любовь Джесси к красивым скакунам была известна. К тому же кто-то из горожан заметил, что у предводителя банды нет хватает половины среднего пальца на левой руке — Джесси случайно отстрелил ее, чистя револьвер вечером того памятного дня, когда отряд Андерсона ушел от погони. Словом, Джеймса вычислили. Но доказать все равно ничего не смогли. Полпальца — не улика, а насчет лошади Джеймс сказал, что ее давно у него украли. Что касается свидетелей — клерков и прочих, то они, надо полагать, решили не связываться. Властям тоже ничего не оставалось делать, как отойти в сторону.



Джесси никогда не снискал бы всеамериканской славы, будь он обычным грабителем и убийцей. Чтобы заставить людей заговорить о себе, нужно их чем-нибудь поразить. В этом Джесси не было равных.

В 1871 банда Джесси состояла из его родного брата Фрэнка, двоюродных Коула, Джим и Джона Янгеров, с которыми он еще в детстве совершал набеги на сады и огороды, Джима Каммингса, Чарли Питтса и Эда Миллера. Они грабили банки, дилижансы и ярмарки в Канзас-Сити, Западной Вирджинии, в Техасе.

В июне 1871 их занесло в Коридон, штат Айова. Въехав в город, они увидели, что улицы пусты, не было ни одного человека. Даже в банке — никого. Пять человек остались на улице, трое — Джеймсы и Коул Янгер — вошли в банк. Там был только один клерк.

— Где все?— спросил Фрэнк.

— В церкви,— ответил клерк.— Слушают мистера Дина.

— Тем лучше,— обрадовался Джесси и достал револьвер.

Поскребя по сусекам, гангстеры набрали ни много ни мало $45 000 (очень хорошая зарплата в то время была $750 в год), взвалили драгоценный груз на лошадей и поехали к окраине города. Тут Джесси остановил всех, сошел с лошади и направился в церковь. Он встал посреди прохода и поднял руку.

— В чем дело, молодой человек? — величаво обратился к нему мистер Дин.

— Сэр,— сказал Джесси растягивая слова и предвкушая эффект,— тут какие-то молодчики приехали в банк, связали кассира и обчистили все ящики. Так что ребятам лучше бы туда поторопиться.


На фото мэр Элмер Джонсон
с кольцом, которое было
выкрадено Джесси Джеймсом
во время его знаменитого ограбления поезда

Говорят, у Джесси были очень ясные голубые глаза. В тот момент в них должна была отразиться немая сцена — внезапно потерявший дар речи проповедник мистер Дин и несколько десятков застывших от ужаса коридонцев. Из оцепенения их не вывел даже демонический смех Джесси. Хохоча во все горло, он вышел из церкви, сел на лошадь и покинул одураченный им город.

Чуть позже у Джесси появился платный информатор на железной дороге, который сообщал банде, когда к отправке готовится очередная партия золота. После первого ограбления поезда (тогда банде досталось $22 000) Джесси подъехал к машинисту и протянул ему исписанный листок бумаги: Передай это в газеты. На листке значилось: Самое дерзкое ограбление в истории. Поезд, идущий в южном направлении, сегодня вечером остановили у Железной скалы пять хорошо вооруженных людей, которые похитили _______ долларов (вписать нужную сумму Джесси предоставил самим газетчикам). Грабители прибыли на станцию за несколько минут до поезда, арестовали агента, перевели стрелки и остановили поезд. Все грабители — крупные мужчины ростом чуть ниже шести футов. После ограбления они уехали в южном направлении. У всех были красивые лошади.

На самом деле грабителей было не пять, а десять. Но то, что они уехали в южном направлении и у них были красивые лошади — сущая правда. Джесси играл наверняка. Он прекрасно понимал: газетчики все равно поверят ему не больше, чем, если он напишет, что уехал на север и на упрямом муле. На первых — и только на первых!— полосах местных газет так и прокомментировали послание всеамериканского бандита: Джесси Джеймс заметает следы.

Между тем Джеймс мог уехать только на юг и только на красивой лошади. Как и подобает символу побежденного, но непокоренного Юга. Национальному герою, объявившему себя мстителем. Американскому Робину Гуду, грабившему этих зарвавшихся янки и скэловогов (сторонников Севера среди южан), которые владели большинством банков и перевозили свое золото по железным дорогам. У южан после войны таких денег не было, поэтому ограбления Джесси Джеймса они считали святым делом.

Своих Джесси не грабил. Точнее, старался не грабить (вспомним Галлатин его родного штата Миссури). А еще точнее — южане просто забывали об этом. Потому что куда приятнее было им вспоминать случаи, когда суровый Джеймс проявлял справедливость.

Так, во время налета на очередной дилижанс и сбора податей с пассажиров один из них стал яростно протестовать. По акценту бандиты узнали в нем земляка. Огромный, закрывавший собой весь проход Коул Янгер спросил его, — Вы южанин? — Да, сэр.— Вы были в армии конфедератов? — Имел честь, сэр.— Назовите ваше звание, полк и командира,— приказал Янгер. Пассажир подчинился. — Мы не грабим южан, особенно солдат-конфедератов,— сказал тогда Коул и вернул ему все, что только что забрал.— Но янки и шпиков это не касается.

Спрашивается, мог Джесси после этого не стать национальным героем? Человек с таким звучным именем, выезжающий на дело разодетым в пух и прах, прямо-таки просится на страницы вестернов и любовных романов. О смелости и великодушии Джесси ходили легенды уже при жизни. То он помогает бедным вдовам, то защищает мальчишку от негодяев, то дает деньги приюту для сирот, чтобы малышам было что кушать зимой. Может, это и вранье. Но вот что было точно, так это десятки убитых, заплативших жизнью за свою нерасторопность — они не успели вовремя отдать Джесси кошелек или ключи от сейфа.

Артист должен чувствовать, когда ему пора уходить. Для обычного артиста — это вопрос славы, для артиста-налетчика — жизни и смерти. Джесси этого момента не заметил и жестоко за это поплатился.

Период растерянности перед бандами ушел в прошлое. Пока ты грабишь где-то далеко — ты смелый парень, который никого не боится, и я тебя уважаю. Но если ты грабишь банк в моем городе, где лежат (уже лежат!) мои деньги, то ты негодяй и подонок и я вместе с соседями берусь за оружие и начинаю травлю. Это вдвойне верно для Запада — страны пионеров, закаленных в схватках с индейцами.



В 1876 Джесси решил совершить дальний рейд в город Нортфилд (Миннесота), где располагался самый богатый банк Среднего Запада. Его люди — всего их было восемь (двое Джеймсов, трое Янгеров, Чарли Питтс, Клелл Миллер и Билл Чэдвелл) — собрались как на парад. Сапоги отполированы, костюмы отглажены. На любой из их лошадей не постеснялся бы ездить король.

7 августа они достигли Нортфилда. Джесси вместе с Джоном Янгером и Питтсом вошли в банк. Миллер и Коул Янгер стали у входа. Фрэнк, Джим Янгер и Чэдвелл сидели на лошадях в конце улицы с видом людей, которые точно не знают, куда им ехать: они прикрывали путь к отступлению.

Все произошло внезапно. Клелл Миллер не обратил особого внимания на человека, который направился в банк. Он просто взял его за шиворот и сказал, — Молчи, сволочь.

Но владелец небольшого магазина Аллен оказался не робкого десятка. — За оружие, ребята! Они грабят банк!— закричал он.

Тут-то Джесси и пришлось убедиться в том, что времена изменились. Услышав клич Аллена, горожане не попрятались, как можно было бы ожидать,— они действительно взялись за оружие.

Дело в том, что многие банки в те времена были исключительно частными, местные банки с местным капиталом.

Студент Генри Уилер, приехавший в родной город на каникулы, случайно оказался поблизости. Он побежал к своему дому за оружием с криком, — Грабят! Грабят! Они в банке! Коул Янгер и Миллер сели на лошадей и вместе с Джимом Янгером, Фрэнком и Чэдвеллом понеслись по улице, — Прячьтесь! Прячьтесь!

Но вооруженные горожане уже валили изо всех дверей. Какие-то наглецы приехали в их город и приказывают им прятаться! Их грабят! Грабят их банк! Не на тех напали.

В банке тем временем тоже все шло не по сценарию. На требование Джесси открыть сейф кассир только развел руками: замок, мол, с часовым механизмом — просто так не откроешь. На самом деле сейф был не заперт, но это ни Джесси, ни Бобу просто в голову не пришло. Тут они заметили, как какой-то клерк устремился к черному ходу. Питтс выстрелил в него, но промахнулся. Послышались выстрелы с улицы. Питтс бросился к двери и увидел, что стреляет чуть ли не весь город. — Бросай все,— закричал он Джесси,— или они перестреляют нас как зайцев!— и выбежал наружу. Джесси и Боб побежали за ним. Кто-то из них обернулся и со зла выстрелил в голову кассиру.

На улице их ждало страшное зрелище. Один из горожан всадил в лицо Миллеру заряд картечи. Заливаясь кровью, он ездил из конца в конец улицы и палил вслепую. Шальная пуля попала в случайного прохожего.

Бандитам приходилось плохо. Неизвестный вкладчик нортфилдского банка уже сразил Билла Чэдвелла. Миллера добил неутомимый студент Уилер, вернувшийся на поле брани с отцовским дробовиком. Затем потомок пионеров ранил Боба Янгера. А вот ни Джеймсы, ни Янгеры, ни Чарли Питтс, которые носились по улице, держа вожжи в зубах и стреляя с обеих рук, чудес меткости отнюдь не показали.

Когда были ранены все гангстеры, кроме везучих братьев Джеймсов, Джесси вывел отряд из города. Банда отъехала несколько миль, и остановились. Боб Янгер истекал кровью. Джесси осмотрел рану и сказал Коулу, что надо либо оставить Боба, либо прекратить его страдания. Коул молча потянулся к револьверу с явным намерением убить не Боба, а Джесси. Он сказал, что ни за что не оставит брата, и предложил разойтись мирно. На том и порешили.

После этой неудачной вылазки Джесси и Фрэнк скрылись в Теннесси, где поселились на небольших фермах. Джесси сменил имя на Говард и даже выставлял свою любимую лошадь на местных скачках. Что думали жители о высоком мужчине с голубыми глазами и без последней фаланги среднего пальца на левой руке, питавшем страсть к хорошим лошадям, сказать сложно. Но Джесси-Говарда никто не тревожил. Может, его действительно не узнали. А может, боялись. А может, уже никому не было дела до национального героя, превратившегося в провинциального фермера. Не правда ли, для биографии американского знаменитого бандита Гуда такой конец звучит как-то не очень убедительно.


Джесси Джеймс, апрель 1882 г.

Сам Джеймс не мог жить без острых ощущений. Через три года размеренная фермерская жизнь ему обрыдла и он сколотил новую банду.

За ним стали охотиться агенты Пинкертона. Но они были хороши с городскими бандами, а банда Джесси Джеймса постоянно ускользала от них, поскольку повсюду в Миссури они имели поддержку бывших солдат Конфидерации. Агент Джеймс Уитчер был внедрен в банду и раскрыт, его нашли убитым. Двое других агентов отправились за Янгерами, и один из них был убит в перестрелке в придорожном кафе 17 марта 1874, но перед смертью он смог смертельно ранить Джона младшего. Заместитель шерифа Эдвин Дэниелс был также убит в перестрелке. Аллан Пинкертон решил мстить Джеймсу за эти смерти лично, и стал работать с бывшими Юнионистами, которые жили неподалеку от фермы Джеймса. И им подсказали в какой день Джесси будет дома.

26 января 1875 несколько агентов Пинкертона и местных подкрались к дому Джеймсов. Не желая больше рисковать своими людьми, детективы бросили в окно бомбу. Но Джесси там не было. В доме были его мать, которой взрывом оторвало правую руку, и восьмилетний сводный брат, который получил смертельные ранения и умер через час.
Джеймс объявил Пинкертона врагом номер 1 и несколько лет охотился за ним. Джесси мог сотни раз пристрелить главу агентства, но не сделал этого. Он хотел выстрелить не из засады, а так, чтобы Пинкертон знал, кто и за что отправляет его на тот свет. Но этого не случилось. Аллан Пинкертон умер через два года после смерти Джеймса, 1 июля 1884 своей смертью.

7 октября 1879 Джеймс остановил поезд около города Глендейл. Улов — $35 000. Награда, которую после серии новых грабежей пообещали власти за его голову,— $25 000. За голову Фрэнка — $15 000.

Раньше можно было обещать хоть миллион — никто не предал бы Джеймсов. Но теперь опасность исходила даже от своих. Членами новой банды Джесси были уже не двоюродные братья, с которыми Джеймсы когда-то воровали морковку с соседских огородов. Это были Чарли и Боб Форды, Эд Миллер, Дик Лидделл, Вуд Хайт и другие — люди, готовые заложить атамана в любой удобный момент.
Свою власть над подельниками Джесси вынужден был скреплять кровью. Говорили, что он сам убил Эда Миллера, когда тот заявил, что хочет сдаться властям. Потом пулю получил Вуд Хайт. Дику Лидделлу удалось бежать — он явился с повинной и рассказал властям все, что знал.

3 апреля 1882 в дом Джесси приехали оба Форда. Боб Форд договорился с властями сдать Джеймса за амнистию и награду. После завтрака Форды и Джеймс готовы были отправиться на следующий грабеж. Они выходили из дома, чтобы готовить лошадей, и поскольку был слишком жаркий день, Джеймс снял пальто, и сказал, что нужно снять и оружие, чтобы не привлекать к себе внимание. Он снял оба пояса с револьверами, обычный и наплечный, с которыми не расставался иногда даже ночью, и повесил их на стул. Заметив, что картина на стене запылилась, он встал на стул, чтобы протереть ее. Все это время Боб Форд обливался холодным потом. Он совершенно ошалел от страха и, увидев перед собой спину Джеймса, выхватил револьвер и выстрелил ему в затылок. Затем выбежал во двор и заорал не своим голосом, — Я убил Джесси Джеймса! Я убил Джесси Джеймса!!! Я убил…

Бандита и убийцу, как лучшего сына, оплакивала вся страна. Убийство Джеймса стало для людей трагедией. Толпы народа влились в маленький городок Сент-Джозеф, чтобы увидеть Джесси Джеймса мертвым.

Роберт думал, что его будут благодарить за то, что он убил Джеймса, но его стали ненавидеть. Он потребовал у губернатора награду за убийство Джеймса, и был потрясен, когда его обвинили в убийстве первой степени и приговорили к казни через повешение. Чтобы предъявить обвинения братьям Форд, признать их виновными и приговорить к повешению понадобились всего одни сутки. Но, через два часа после суда они получили извинения от губернатора и прощение. Это было слишком быстро. По всей видимости, губернатор заранее договорился с братьями, что Джеймс будет именно убит, а не захвачен. Эта договоренность была слишком понятна и эта догадка только прибавила славы Джеймсу.

Но Фрэнка Джеймса, который сдался властям через полгода после смерти брата, оправдали в память о Джесси.

Боб Форд выступал в разных шоу, где снова и снова рассказывал, как убил Джесси. Он даже сделал инсценировку. Снова и снова артист-напарник поправлял картину, а Боб решительно стрелял ему в спину. Правда, холостыми. Это незатейливое представление пользовалось неизменным успехом у публики в течение десяти лет. К концу десятилетия Форда стали закидывать всякой тухлятиной, но смотреть все равно ходили.

Чарли Форд, став тяжело больным туберкулезом, застрелился 6 мая 1884 года в Ричмонде. Боб открыл салун в Колорадо. 8 июня 1892 года, человек по имени Эдвард О’Келли, родственник Янгеров, приехал в Колорадо, чтобы убить Роберта за смерть Джеймса. Взяв дробовик, Эдвард вошел в салун Форда и, крикнув, — Привет, Боб! — выстрелил в него. О’Келли сел в тюрьму пожизненно, но после того, как к 1902 году властям поступило около 7000 подписанных петиций, губернатор освободил Эдварда, который, прожив на свободе 2 года, был убит в перестрелке с полицейским.

Слухи о том, что Джесси Джеймс жив, пошли сразу же, как только газеты объявили о его смерти. Говорили, что Роберт Форд убил кого-то другого, чтобы Джесси мог скрыться.
Тело Джеймса похоронили в Кирни, штат Миссури. Мать Джеймса написала на надгробии: В память моего возлюбленного сына, убитого предателем и трусом, имя которого не достойно быть здесь упомянутым.

Его останки эксгумированы в 1995, и были взяты образцы ДНК. Чуть позже появился документальный фильм, о том, что это не останки Джеймса, но он был снят с проката как псевдо-научный.


На фото слева Боб Форд. На фото справа город Криди. Боб Форд, убийца Джесси Джеймса контролировал гемблинг в Криди из своего Exchange gambling hall, пока не получил пулю в спину. После его смерти Мыльный Смит открыл неподалеку Орлеанский клуб (показано стрелками)

Пока будут помнить гражданскую войну, пока будут пересматривать и переписывать ее историю, будет жив и Джесси Джеймс.

За это время образ Джесси Джеймса обрастал все новыми и новыми легендами, за которыми со временем стало уже трудно разглядеть реального человека. Настолько трудно, что, наверно, не было и нет ни единого американца, который мальчишкой не мечтал бы проснуться в одно прекрасное утро Джесси Джеймсом. Бандитом и убийцей.
(С)

@темы: Дикий Запад

---

Оригинал взят у в Вкуснятинка

Художников, рисующих масштабные веселые иллюстрации с массой уморительных подробностей, всегда было мало. Сейчас это последние могикане. Нет дураков заниматься этим тяжелым иллюстраторским трудом. Сегодня все больше в моде иллюстрации, где один-два персонажа на фоне фактурок, мятых бумажек и тряпочек. Ах-ах-ах, какой шарман! Нарисовать сотню персонажей не статике, а в динамике, напичкать историю гэгами - это удел последних могикан. Один из последних могикан - француз Jean-Jacques Loup, яркий представитель юмористического масштабного сумасшествия.

Фрагмент из батального полотна Наполеон в России.

полотно целиком

Наполеон на острове Тексель, Голландия в 1795 году.



Прообразом видимо была вот эта картина старого мастера живописи.

@темы: история, иллюстрации

---

04.02.2012 в 11:36

Пишет  Флыф:

Старые фотографии. Стильные. В оригинальной подборке еще и обнаженные девушки есть, но мне не хочется их брать.

American Pictorial Photography
1912 ~ 1955

American Pictorial Photography
1912 ~ 1955

@темы: старые фото

---

Оригинал взят у в Маутхаузен

Главный концентрационный лагерь Маутхаузен состоял из:

Лагерь I
Бараки с 1 до 20: помещение для заключенных. Бараки 2—15 (с осени 1943г. так же 16—19) служили резервом для постоянных заключенных лагеря. Бараки 16 до 18 и 19 долгие годы служили убежищем для новоприбывших заключенных (карантийные), с 1941/ 42г. в течении семи месяцев, как лагерь для советских «военнопленных» и с 1945г., как женский лагерь. Барак 20 (назывался «блок смерти») и был предназначен для больных или таких заключенных, которые скоро должны были быть уничтожены.

Лагерь II
Бараки 21—24: сначала мастерские и с весны 1944г. помещение для заключенных.

Лагерь III
Восемь бараков: помещение для заключенных.

Больничный лагерь
В последнее время десять бараков: барак умывальня, мертвецкая, один барак как кухня для заключенных.

Лагерь из палаток
Шесть больших и восемь маленьких выставочных и военных палаток площадью приб. 5212 м2.

Дополнительные лагеря концентрационного лагеря Маутхаузен
(в скобках наибольшая численность заключенных)

АМШТЕТТЕН, строительство путей (наиб. числ. заключенных 2966)
АМШТЕТТЕН (женщины), строительство путей (500)
БРЕТШТАИН, усадьба СС (приб. 80)
ДИППОЛЬДСАУ, строительство электростанции (приб. 130)
ЭБЕНСЕЕ, строительство штольн, военное снаряжение (18.437)
АИЗЕНЕРЦ, горный промысел (400)
ГРАИН, военное снаряжение (120)
ГРОССРАМИНГ, строительство электростанции (1013)
ГУНСКИРХЕН, сборный лагерь (приб. 15.000)
ГУЗЕН I, каменоломня и военное снаряжение (11.480)
ГУЗЕН II, постройка штольни и воен. снаряжение (12.537)
ГУЗЕН III, кирпичное производство (274)
ШЛОСС ХАРТХАИМ, лагерь истребления (шлосс = замок)
ХИРТЕНБЕРГ (женщины), патронная фабрика (459)
ХИНТЕРБРЮЛЬ, самолетостроение (приб. 400)
КЛАГЕНФУРТ, постройка казарм для СС (130)
ЛЕНЦИНГ (женщины), текстильное производство (565)
ШЛОСС ЛИНД, усадьба СС (20)
ЛИНЦ I, военное снаряжение (790)
ЛИНЦ II, военное снаряжение (285)
ЛИНЦ III, военное снаряжение (5615)
ЛОИБЛПАСС СЕВР, и ЮЖНЫЙ, двойной лагерь по постройке шоссе и туннеля (1294)
МЕЛЬК, постройка штольн для военного снаряжения (10.314)
ШЛОСС МИТТЕРСИЛЛ (женщины), исследовательский институт СС (15)
ПАССАУ, военное снаряжение (83)
ПАССАУ II, военное снаряжение (333)
РЕГГАУ, военное снаряжение (888)
ЛАИБНИТЦ, военное снаряжение (655)
ШЛИЕР, Редл-Ципф, изготовление оружия «ф» и фальшивых монет (1488)
САУРЕР-ВЕРКЕ-ВЕНА, военное снаряжение (1480)
ШОЙНБРУНН-ВЕНА, заведение для опытов (5)
ШТАЕР, военное снаряжение (1791)
СТ. ЭГИД АМ НОИВАЛЬДЕ, военное снаряжение (303)
СТ. ЛАМБРЕХТ, усадьба СС (80)
СТ. ЛАМБРЕХТ (женщины), усадьба СС (20)
СТ. ВАЛЕНТИН, постройка танков (1480)
ТЕРНБЕРГ, постройка электростанции (406)
ФЁКЛАБРУК, постройка шоссе (300)
ВЕЛЬС I, военное снаряжение (397)
ВИНЕР НОИДОРФ, моторостроительство для самолётов (2954)
ВИНЕР НОИШТАДТ, военное снаряжение (1000)
ШВЕХАТ, постройка самолетов (2568)
ФЛОРИДСДОРФ, Хофхерр-Шрантц и ЁДЛЕСЕЕ, военное снаряжение (2737)
БАХМАННИНГ, лесопильня (20)
ЭННС, постройка бункеров (приб. 2000)
ШИФФ Маутхаузен, приёмный лагерь (приб. 700)
ЦЕЛЬТЛАГЕРЬ, приёмный лагерь (приб. 10.000)

1 Входные ворота
Входные ворота являются единственным входом в главный лагерь, так называемого «предварительного ареста». Деревянная площадка над воротами, между двумя башнями, предназначалась для караульной команды. В башне направо, внизу находилось служебное помещение, так называемое «Ерхаус». Здесь производился контроль узников при входе и выходе. На башне слева внизу, с внутренней стороны лагеря, прикреплена железная цепь, которая служила для пытки узников.

2 Площадь для переклички (площадь подсчета заключенных)
Если вы минуете входные ворота, то вступите на площадь переклички, которая ограничивается слева деревянными и справа каменными бараками. На этой площади происходил подсчет заключенных три раза в день, а так же публичная казнь узников. В их «свободное» время заключенные могли «прогуливаться» между бараками и по площади.

3 Саркофаг
Посредине площади переклички находится памятник посвященный всем жертвам концентрационного лагеря поставленный австрийским правительством.

4 Барак 5: амбулатория и блок для евреев
В последнем бараке первого ряда в помещении «Б» с 1941 года до марта 1944 здесь было размещено 2600 человек евреев: политические заключенные. За малым исключением, они почти все были убиты. Слева в бараке помещение «А», в котором находилась амбулатория для заключенных.

5 Барак заключенных 6
В этом бараке размещался кухонный персонал. Каждый барак (называемый блоком) делился на два помещения (штубы), левая сторона «А» правая «Б». Каждая штуба состояла из двух комнат: первая комната была общей и вторая как спальня. Большей части заключенным разрешалось находиться только в спальне, общее помещение оставлялось для заключенных с , лагерной функцией. Между двумя штубами располагался клозет, маленькая комнатка и умывальня. Местом для спанья служили двух или трех этажные деревянные нары. В одной постеле спали по два человека. Штуба «Б» барака 6 была примерно так обставлена когда в нее вселили заключенных.

6 Карантин
Блоки с 16 до 19 были карантинными блоками. С 1941 и 1942г. здесь находились советские военнопленные. Позже эти блоки служили (за исключением блока 20) для общего размещения заключенных различных национальностей. В последнее время там помещались женщины. В настоящее время на этом месте находится кладбище для приб. 9800 мертвых выкопанных из массовой могилы в Марбахе.

7 Блок смерти 20
Блок 20 до марта 1934 года являлся изоляционным местом.
С апреля 1944г. до 2 февраля 1944г. здесь содержались строго изолированные и особенно тщательно охраняемые советские офицеры, сбежавшие из лагерей военнопленных и опять пойманные. Эти советские офицеры являлись так называемыми К-заключенными не охваченные именными списками лагеря или номером. «К» означает сокращенное слово «Кугель» (пуля) и значит казнь посредством выстрела в затылок. Однако «К» — заключенных так же морили голодом. Прибл. 500 этих заключенных сбежали 2 февраля 1945 г.; и только восемь или десять человея уцелели остальные были пойманы и убиты.

8 Лагерь II
Этот лагерь существовал с 1944г. и состоял из бараков от 21 до 24, предназначался этот лагерь для новоприбывших заключенных. В настоящее время на этом месте находится кладбище; здесь в 1960г. были похоронены заключенные Маутхаузена и Гузена умершие вскорости после освобождения.

9 Лагерь III
Лагерь III находился на восточном конце и состоял из восьми бараков без воды и санитарного устройства. Летом 1944г. сначала здесь были размещены женщины из. Варшавы. Несмотря на то, что на них были составлены именные списки, арестанского номера они не имели. В апреле 1945г. в пределах этого лагеря III было сконцентрировано приб. 3000 слабосильных заключенных из которых 800 человек, силами СС-охраны, были умертвлены газом; 2000 заключенных были спасены благодаря солидарности международной организации сопротивления.

10 Лазарет — в настоящее время музей
Новый лазарет вошел в действие в июле месяце 1944г. и при роспуске лагеря только наполовину был построен. В мае месяце 1970г. австрийское правительство передало музей-Маутхаузен в общее пользование.

11 Крематорные сооружения
В главном лагере имелись три установки для кремации: они находились в подвале больничного здания (возле выхода из музея), возле угла расстрела в затылок (масляная печь) и внизу под зданием ареста. Возле первой печи сжигания (внизу под зданием ареста) было устроено помещение для вскрытия покойников: здесь мертым вырывали золотые зубы. Дальнейшие крематорские сооружения находились в дополнительных лагерях в Гузен I, Эбенсее, Мельк и в замке Хартхайм.

12 Газовая камера
была замаскирована как баня с душами и стоком для воды. Через шахту (которая находилась в правом углу и в апреле 1945г. была удалена СС) из облуживающего помещения пускался циклоновый газ Б в газовую камеру.

13 Угол расстрела в затылок
находился в помещении расположения масляной печи для кремации. Вправо у стены (в углу) был установлен аппарат для замера роста. Выстрел направлялся через прорез в доске на уровне головы в затылок стоящего заключенного перед аппаратом замера.

14 Лагерная тюрьма
называлась бункером, зданием камер или специальным помещением. В этом здании, с 33 камерами размером каждая 5.4 м2 и одной камерой размером 8.40 м2, производились дополнительные допросы заключенных и арестованных солдат союзнических армий.
В последнее время здесь были заключены под ложным именем различные выдающиеся, европейские политические деятели.
От зимы 1939/40 до апреля 1945г. здесь было 4600 человек арестованных из них приб. 4200 были уничтожены.

15 Кухня
В верхнем ярусе находились котлы для варки пищи, в подвале помещался склад.
Обычная дневная порция одного заключенного состояла: утром четверть литра кофе, на обед давали три четверти литра похлёбки из брюквы и три или четыре картошки, вечером 25 грамм черного хлеба, 2,5 гр. колбасы и 1/2 литра мутной водицы (суп). В воскресение вечером вместо колбасы давали 2,5 гр. маргарина и одну столовую ложку варенья.

16 Прачечная
помещалась в верхней части барака, в нижней части помещалась баня для новоприбывших, а так же дезинфекционная камера. В настоящее время в верхней части барака находится часовня и помещение для религиозных целей.

17 Стена прискорбии
У стены, возле «Ёрхаус», ставили новоприбывших арестантов. Здесь производился первый их допрос. И смотря по настроению СС этот допрос часто превращался в непосильные пытки. Нередко заключенных заставляли стоять долгие часы и даже дни с обращенным к стене лицом. Заключенных крепко привязывали к железным кольцам вделанных в каменную стену. (Кольца сохранились до сих пор.)

18 Стены лагеря и караульные вышки
Каменные стены лагеря, с заряженной на 380 вольт колючей проволокой, являлись непреодолимой преградой к побегу. В вышках, устроенных на настенных проходах, находился караул вооруженный пулеметами. Подвижные прожекторы облучивали ночью стены и весь лагерь.

19 Здание комендатуры
Вне лагеря перед главными воротами стоит оставшееся единственное здание бывшей комендатуры.

20 Гаражный двор
Лестница, находящаяся перед зданием комендатуры, ведет в бывший гаражный двор СС.

21 Место перед главными воротами — подъездной путь
Перед главными воротами вне лагеря направо и налево от подъездного пути, где теперь стоят памятники различных наций, до 1945г. находились жилые бараки для караульного отряда СС, лазарет СС, политический отдел лагеря, магазин, а так же казино для караульного отряда СС и офицеров СС.

Памаятники народов
Если вы покидаете лагерь, то слева от главных ворот видите памятник советскому генералу
22 Карбышеву. 16 февраля 1945 года он, и 200 других заключенных, на открытом воздухе, были облиты холодной водой. Все они погибли от последствий такого издевательства. Вправо от подъездного пути или главных ворот находятся памятники следующих национальностей:

23 Чехословакии,

24 Советского Союза,

25 Люксембурга,

26 Республиканской Испании,

27 Франции,

28 Албании,

29 Польши.
29а Болгарии.

Слева от подъездного пути (позади здания комендатуры) находятся памятники:
30 Великобритании,

31 Бельгии,

32 Италии,

33 Венгрии,

34 Югославии.

35 На повороте подъздного пути к каменоломне стоит памятник Германской Демократической Республики и в середине разветвления дороги

35а еврейский памятник.

36 Больничный лагерь
Этот лагерь так же назывался лагерем Русских, т. к. предпологалось здесь размещать военнопленных. В этом лагере в одной постеле лежало пять больных. В последний год здесь постоянно находилось 8000 больных.
Находящийся здесь памятник был поставлен австрийским правительством погибшим гражданам Советского Союза в этом санитарном лагере.

37 Спортивная площадка
Между шоссе и больничным лагерем находилась спортивная площадка для караульного отряда. См. музей: Таблица 88—94 и рельеф лагеря, № 84.

38 Лестница каменоломни
От подъездного пути по леслнице смерти (186 ступенек) вы попадаете в каменоломню. До 1942 г. ступени этой лестницы формировались произвольно из шатко наложенных каменных глыб различной величины. Сотни, где там тысячи человеческих жизней положены на этой лестнице. Люди были застреляны или придавлены катившейся каменной глыбой.

39 Каменоломня
Каменоломня, в т. н. «Винер грабен», явилась причиной тому, что в Маутхаузене был построен концентрационный лагерь. С 1943г. в каменоломне в специально построенных цехах находились различные предприятия для военного оборудования. В каменоломне ежедневно работало в среднем до 2000 заключенных. Тысячи этих людей погибли там.

40 Стена парашютистов
С обрывистых стен каменоломни, от подъездного пути до лестницы смерти, СС часто сбрасывали заключенных вниз. Группа (голландских) евреев именно погибла таким же образом. Поэтому назвали СС эти обрывистые стены каменоломни «Стена парашютистов».

41 Пепельный склон
Вне лагеря, в северном направлении от барака 15, по склону высыпали пепел от сожженных мертвецов.

42 Место казни
Против 20 блока, на склоне, до 1943г. производился массовый расстрел заключенных. После, уничтожали людей выстрелом в затылок в специально предназначеном углу.

43 Мастерские и бараки караульного отряда
Вне лагерных стен вокруг концетрационного лагеря были расположены мастерские, как напр. слесарные, столярные, пошивочные, и собачьи клетки, а так же бараки караульного отряда.

44 Лагерь из палаток
Лагерь из палаток был устроен летом 1944 года. (14 цирковых и военных палаток). В них были размещены тысячи заключенных (особенно в 1945 г.), главным образом венгерские евреи. Воды и санитарных устройств в палатках небыло.

@темы: 20 век

---

27.03.2012 в 19:59

Пишет  Случайный дневник:

Популярные имена в России
Это небольшое исследование — о популярности личных имён в России и российских городах. Оно основано на данных учётных записей блогеров и пользователей социальных сетей¹.
По оценке Яндекса, в России больше всего Александров и Елен. В пятёрку самых популярных имён также вошли Сергей, Дмитрий и Ольга.
В этом перечне своё имя сможет найти каждый второй россиянин:

¹

Рассматривались учётные записи пользователей, указавших в качестве места жительства один из российских городов. Учётные записи, в которых не было заполнено поле личного имени, не рассматривались. В общей сложности было изучено 35 млн аккаунтов в 15 социальных сетях и блогохостингах, в том числе Facebook, LiveJournal, Twitter и ВКонтакте.

Примерно в 30% исследованных учётных записей были указаны не полные имена, а разные производные. Больше половины из них — это женские имена в уменьшительно-ласкательной форме (Еленушка, Лерусик, Айгулечка и т.п.). Около 2% пользователей указали имена с опечатками (Адександр, Алекскй), вообще не имена (блондинка, товарищ, strawberry) или цифры и специальные знаки (2010, @@@).

Большинство пользователей предпочитают записывать имена кириллицей — так были зарегистрированы 90% исследованных аккаунтов. На латинице чаще всего — почти в половине случаев — своё имя записывают пользователи Facebook. В сети «ВКонтакте» на латинице зарегистрировались около 10% участников.

При составлении рейтинга учитывались различные варианты написания имён. Например, имя Максим было посчитано вместе с самыми распространёнными производными (Макс, Максик, Максимка, Максюша) и латинскими транскрипциями (Maxim, Max, Maks), а Жени, Жеки, Женьки и т.д. были распределены между Евгением и Евгенией пропорционально популярности этих имён.

В большинстве российских городов на вершине рейтинга оказываются одни и те же имена. Исключение составляют некоторые национальные регионы: республики Северного Кавказа, Татарстан, Башкирия. Во Владикавказе, например, самое распространённое имя — Алан, в Грозном и Махачкале — Магомед, а в Уфе и Казани в первую пятёрку рейтинга вошло имя Руслан.

Есть имена, которые широко распространены в каком-либо регионе, но за его пределами встречаются довольно редко. Региональность имени можно оценить, посчитав, во сколько раз чаще оно встречается в данном регионе, чем в среднем по России (аффинити-индекс). Яндекс рассчитал этот индекс для топ-50 имён в столицах субъектов РФ и отобрал для каждой из них самое характерное мужское и женское имя.

Судя по учётным записям, самое длинное мужское имя в России — Абдурахмангаджи (15 букв), женское — Вильгельмина (12 букв). Самые короткие имена — двухбуквенные Ян, Ия и Ая.

Самые характерные мужские имена в российских городах²

²

Отмечены крупнейшие города — жители которых зарегистрировали в исследованных сервисах не менее 150 тыс. аккаунтов, а также города с относительно редкими именами — аффинити которых превышает 2. Города, жители которых зарегистрировали менее 2000 аккаунтов в социальных сетях, не рассматривались.

Самые характерные женские имена в российских городах²

company.yandex.ru/

@темы: имена

---

26.03.2012 в 23:35

Пишет  EtoMaj:

Как BBC увидели Шерлока Холмса и доктора Ватсона
Приходите сразу же, если можете. Если не можете - всё равно приходите.
"Человек на четвереньках"

Это вторая экранизация Дойля, которой я поверил. Безоговорочно и сразу. Когда я спрашивал, а зачем было переносить события в XXI век, я просто не знал, что это осуществимо, да ещё и с таким изяществом.
Поскольку мальчики моложе самих себя лет на 5, а местами и все 10, характеры выглядят так:

взглянуть моими глазами

Шерлок Холмс - мелкая скотина и совершенно невыносимый в быту человек. Патологически не умеющий строить отношения с людьми чёртов заносчивый гений, пылко любопытный сорванец, не имеющий ни тормозных реакций, ни инстинкта самосохранения, ни зачатков совести. С момента появления парня на экране ему хочется отвесить подзатыльник - удивляюсь, как Джон его побил лишь однажды, и то бережно, после долгих упрашиваний и провокации действием. Однако и такой Шерлок небезнадёжен: когда ему предоставляется редкая возможность заполучить напарника, с порога проникшегося к нему труднопостижимой симпатией, юный подорванный сыщик хватается за неё обеими руками. И уж больше не упустит. Как люди он не умеет, но очень старательно учится - дружить, доверять, заботиться. Для него это колоссальный труд, но Джон того стоит.
Джон Ватсон - хладнокровен, отважен, чуток, бесконечно терпелив, сомнениям и терзаниям не подвержен, это рыцарь без страха и упрёка. Доктор и солнце, островок человечности посреди этого Бедлама. Для Шерлока его одобрение служит индикатором допустимости любых действий, слов и мыслей, а его присутствие рядом - залогом того, что сегодняшнее расследование не станет для безрассудного детектива последним. Как Холмс зарывается, так Ватсон оберегает - впрочем, и ему не занимать азарта, жажда приключений у Джона в крови, но к ней прилагается воинская смекалка, воображение писателя и нормальные мозги, чёрт подери!

Лестрейд - мудрый волк с усталыми тёплыми глазами, вызывает огромное уважение.
Миссис Хадсон - героическая, весёлая и обаятельная женщина, за которую мальчишки готовы на всё: хоть на Майкрофта хором рявкнуть, хоть грабителями в окна бросаться.
Молли Хупер - маленькая смышлёная, но безобидная птичка, эдакая Кристина Чепел, если на месте Шерлока представить столь же интенсивно морозящегося от влюблённой дамы Спока.
Майкрофт Холмс - наглядное доказательство того, что Шерлок не виноват в своих худших чертах: это всё гены. Добавьте навязчивое стремление контролировать всё, включая закаты и восходы над головой младшего брата - и вы получите верное представление.

Джим Мориарти - уберите подальше, там заприте и не спускайте глаз во избежание. Ужасный позёр, пижон и маньяк, ещё более больной на голову, чем можно себе представить. Объектом мании, увы, стал Шерлок Холмс.
Ирен Адлер - извращенка не потому даже, что работает госпожой, а потому, что её до крайности возбуждают всякие редкостно умные, но до умиления невинные Шерлоки. Мальчик был этому бесконечно рад, но при виде обнажённой красотки впал в беспомощность, а в ответ на приглашение поужинать - в прострацию. Пусть ему Джон даст почитать учебник биологии за 9й класс, что ли - заодно перестанет портить ему свидания с девушками в режиме капризного младшего братика, которого не с кем оставить дома. И вообще: уж лучше Ирен, чем Мориарти! По крайней мере все живы-целы останутся.

Прямые цитаты из Дойля вписаны с филигранной точностью, или нет - они вырастают и вьются, как волшебные бобы из-под земли. К сожалению, от произвола сценаристов пострадали некоторые эпизодические персонажи, особенно Генри Баскервиль и Кадоген Уэст.
Ребята живые, тёплые, настоящие и узнаваемые. Чего ещё желать?

- С чего бы тебе меня слушаться? Я всего лишь твой друг.
- Друзей у меня нет.
- Я не удивлён.
***
- Я имел в виду то, что сказал. У меня нет друзей - у меня есть один.
- Ладно.
- Джон, ты замечателен, ты фантастичен, ты!

P.S. Можно я буду любить композитора? Композитор, я люблю вас!

@темы: фильмы, ШХ

---

Оригинал взят у в Наша "Собака Баскервилей": взгляд из США/ Lenfilm The Hound on American view

 

История с эволюцией

Несколько слов о работе Эшли Полашека

Александр СЕДОВ (с) март 2012 г.

 

Ленфильмовская экранизация рассказов о Шерлоке Холмсе неспешно, но верно пробивает себе дорогу к сердцам западных зрителей (и, кстати, не только западных: недавно я наткнулся на полновесный отчёт блогера из Южной Кореи… написанный иероглифами, поэтому за его дешифровку я вряд ли возьмусь). Признание, что логично, не ограничивается отзывами восхищённых рядовых зрителей, а время от времени переходит в стадию научного осмысления. Так, например, случилось с Эшли Полашеком, одним из фанатов кинохолмсианы, активным участником англоязычного интернет-форума holmesian.net . В 2009 году он в Университете Клемсона (США) защитил работу, посвящённую анализу эволюции образа доктора Ватсона в теле и киноэкранизациях «Собаки Баскервилей». Одна из глав почти целиком была отдана рассмотрению фильма Игоря Масленникова – перевод этого отрывка я и предлагаю уважаемым читателям.

 

Но сначала несколько слов о работе в целом. Хотя в мире снято несколько десятков экранизаций знаменитой повести Конан Дойла, автор сосредотачивает своё внимание, главным образом, на восьми – этапных для развития образа Ватсона – «от марионетки до героя». Первым под лупу исследования попадает образ, воплощённый актёром Найджелом Брюсом – он, по мнению Полашека, не более чем «комический фон» для Шерлока Холмса и сюжета в целом. В фокус также попадают – упоминаю в порядке их появления: Андре Морелл (название главы - «Адъютант», Найджел Сток («Суррогатный Шерлок», Виталий Соломин, Дональд Черчилль («Лучший приятель», Эдвард Хардвик («Партнёр по жизни», Кеннет Уолш («Моральный агент» и Ян Харт («Арбитр по справедливости». Поскольку монография датирована 2009 г., то главы, посвящённой исполнителю роли Ватсона в недавнем сериале ББС «Шерлок» нет.

 

Работа Эшли Полашека очаровывает своей почти гегельянской элегантностью: проследить развитие характера доктора Ватсона от фильма к фильму не просто как собрание артефактов, а как (почти) историческую закономерность, - такой подход вызывает уважение. Монография поделена на три главных части: 1. Зависимость 2. Взаимозависимость 3. Независимость, – и уже из названий частей видно, в каком статусе по отношению к своему другу Шерлоку Холмсу находится Ватсон из того или иного кинофильма. (Наш Виталий Соломин попал во второй раздел.) Говоря коротко: Ватсон из «предмета мебели – подставки для гениальных суждений Холмса» постепенно превращается в независимую и самостоятельную личность. Это, по мнению автора, следует из истории кинохолмсианы – самых этапных её фильмов. Работа обильно снабжена цитатами из книг авторитетных исследователей, в частности Дэвида С. Дэвиса.

 

Надо сказать, что в эту стройную концепцию ленфильмовская «Собака Баскервилей» вписывается с чуть меньшим изяществом, чем все остальные – западные версии. Это видно хотя бы по тому, что в главе, посвящённой фильму Масленникова, совсем нет цитат из книг упомянутых выше авторитетов. Наш фильм не «оброс» на Западе таким же количеством обслуживающей кинематограф литературой, как его западные собратья. Так, например, в своей книге «Starring Sherlock Holmes» Дэвид С. Дэвис посвящает советскому сериалу лишь десять строк. Кроме того, сам автор исследования – Эшли Полашек вынужден сделать несколько оговорок, смысл которых в том, что ленфильмовский сериал несколько выбивается из истории развития кинохолмсианы. В частности, образ доктора Ватсона в исполнении Виталия Соломина получился немного преждевременным.

 

 

 

 

--------------------------------------------------

 

 

С точки зрения Ватсона

Эволюция образа доктора Ватсона в кино и телеэкранизациях «Собаки Баскервилей» (отрывок)

Автор: Эшли Полашек (Ashley D. Polašek) – Университет Клемсона (США, Южная Каролина), декабрь 2009 г.

Оригинальная ссылка на PDF-документ http://etd.lib.clemson.edu/documents/1263397171/Polasek_clemson_0050M_10448.pdf
перевод: А.С. - Alek-Morse

 

Между 1981 и 1988 годами вышли три экранизации «Собаки Баскервилей» - они были тепло встречены и заслужили одобрение. Первая – двухсерийный фильм из советского телевизионного сериала студии Ленфильм (1979-1983), получила серьёзное признание, однако стоит упомянуть, что здесь мы имеем дело с изолированным культурным явлением, что делает этот фильм менее подходящим, в отличие от остальных, для данного исследования. Необходимо отметить, что, несмотря на то, что этот фильм зарубежный, и смотреть его приходится с английскими субтитрами, он снискал такую степень признания в Великобритании, что Василий Ливанов оказался единственным из актёров всех времён и народов, кто был удостоен Ордена Британской империи за воплощенный им на экране образ Шерлока Холмса.

 

Самая продолжительная из всех когда-либо созданных кино-теле-версий «Собаки» меньше фокусируется на «экшене», больше на героях, - фильм верен первоисточнику, однако без рабского копирования. Особенностью, которую стоит отметить, является такое перераспределение «канонических» реплик между Холмсом и Ватсоном, которое помогает достичь большего баланса между интеллектами двух мужчин. Реплики, которые прежде были записаны за Холмсом, переданы Ватсону, дабы включить того в разговор. Например, реплику, связанную со следами, обнаруженными возле места гибели Сэра Чарльза Баскервиля: «Мужские или женские?» - произносит Ватсон, а не Холмс. В повести эти слова буквально взрывают самый конец главы: «Мистер Холмс, это были следы гигантской собаки!» Отдав этот вопрос Ватсону, а не Холмсу, постановщики фильма, тем самым, меньше подчёркивают роль сыщика, но больше обращают внимание на универсальность ситуации, признав, что двое действуют как единая команда.

 

Во время продолжительного отсутствия Холмса, а это основная часть истории, Ватсон предстаёт в качестве активного действующего лица, не хроникёра или наблюдателя, а на правах главного героя. Он не только обслуживает сюжет – в нём проявляется во всей многогранной глубине собственный характер. Его отношения с Холмсом говорят нам о том, что оба джентльмена разделяют одни заботы, успехи и общее чувство юмора. В дополнение к этому Ватсон приобрёл роль наставника и доверенного лица Сэра Генри, изо всех сил стремящегося вписаться в английскую сельскую жизнь. Эти дополнительные измерения в характере Ватсона представляют собой большой шаг в переходе от марионетки к герою. Именно здесь впервые характер Ватсона предстаёт достаточно сложным для того, чтобы стать уникальным и незаменимым в повествовании.

 

Отсутствие Холмса даёт Ватсону прекрасную возможность проявить себя: нельзя не заметить, что в каждой сцене, в которой появляется Виталий Соломин, он делает своего Ватсона невероятно убедительным и глубоким. Видный канадский холмсовед Чарльз Преполек в своём обзоре особенно оценил задушевность ленфильмовского Ватсона:

 

"Щеголеватый, но в то же время практично одетый, он держится по-военному, но не вздорно, а мягко располагая к себе, как и полагается врачу. Он, кажется, вечно озадачен поведением и порядками своего друга, но всякий раз, как только он улыбается или смеется, его молодое и доброжелательное лицо приободряется. …есть ли языковой барьер или нет, Соломин, по моему мнению, один из самых лучших Ватсонов когда-либо воплощенных на экране." (Преполек)

 

Совершенно ясно, что значение Ватсона было поднято на новый уровень благодаря двум вещам – сценарию и актёрской игре Виталия Соломина.

 

 

 

---------------------------------------------------

 

 

From Watson’s Point of View

A segment from a work “Age Doth Not Wither Nor Custom Stale My Infinite Variety”: Surveying the evolution of Dr. John H. Watson through 70 years of The Hound of The Baskervilles on Screen”

by Ashley D. Polašek -- A Thesis Presented to The Graduate School of Clemson University, 2009

an original link on PDF text  -- http://etd.lib.clemson.edu/documents/1263397171/Polasek_clemson_0050M_10448.pdf

 

Three adaptations of The Hound of the Baskervilles were released to warmth and praise between 1981 and 1988. The first, a two part episode of a Soviet television series made by Lenfilm that ran to great acclaim between 1979 and 1983 bears mention though its situation as a cultural outlier makes it less pertinent to this study than the other two. It should be noted that though the production was foreign, it has been screened with English subtitles and received much praise in the UK to the extent that Russian Vasily Livanov has the honour of being the only actor of any nationality to receive an OBE by the Queen of England for his portrayal of Sherlock Holmes.

 

The longest of any version of Hound ever put on screen, it focuses less on action than character; the production is faithful without being slavish. A feature worth noting is the redistribution of Canonical lines between Holmes and Watson, providing a closer balance in the men’s intellects. Lines once directed exclusively to Holmes are presented to include Watson in the conversation.

For example, Watson rather than Holmes is given the line “A man’s or a woman’s?” referring to the footprints at the sight of Sir Charles Baskerville’s death. In the novel, this line precipitates the cliff-hanger, chapter-closing reveal “Mr. Holmes, they were the footprints of a gigantic hound!” (Doyle 3: 414). By giving the question to Watson rather than Holmes, the answer is thus undirected at the detective but has instead a universal quality, acknowledging the two men as a team.

 

During the absence of Holmes in the middle of the story, Watson is made the main player, not a reporter and not an observer, but the active protagonist. He not only serves the action, but he is fleshed out through a more multi-faceted emotional depth. His relationship with Holmes displays shared humor, pride and concern. In addition, Watson is re-imagined as a mentor and confidant for Sir Henry as the baronet struggles to assimilate into English country life. These added dimensions to Watson’s character represent a major step in the transition from stooge to hero. Here, for the first time, Watson’s character is made complex enough to render him unique and irreplaceable within the narrative.

 

While Holmes’ absence gives Watson the best opportunities to shine, Vitaly Solomin is generally noted as bringing great strength and depth to Watson throughout every sequence in which he appears. Notable Canadian Holmesian scholar Charles Prepolec praises Solomin’s Watson heartily in his review of the Lenfilm series:

 

"Dapper, but sensibly dressed, he carries himself with a no-nonsense military posture that is tempered by an air of concern that one might expect from a physician. In repose, he seems perpetually bemused by his friend’s world and behaviour, but Solomin’s youthful and friendly face comes alive whenever he smiles or laughs. …language barrier or not, he is in my estimation one of the very best Watsons to ever appear on-screen." (Prepolec)

 

It is quite apparent through both the sсript and Solomin’s performance that a new general conviction in Watson’s significance was taking hold.

 

 

 

@темы: фильмы, ШХ

---

Оригинал взят у в Курносым на заметку

Немецкая реклама аппарата, корректирующего форму носа. 1913 год.
Чере 20 лет прямой арийский нос стал очень модным.

@темы: история вещей

---

Оригинал взят у в Балконы мечты

Разные люди по-разному используют свои балконы. Большинство считает, что балкон нужен чтоб хранить там всякое барахло, оставив место чтоб выйти покурить. А кто-то пытается делать из балкона уютное место для отдыха.

<

@темы: история зданий и мебели

---

26.03.2012 в 09:58

Пишет [J]Replay Gain[/J]:

@темы: архитектурно-фрагментарное

---

Оригинал взят у в Как цари и царицы боролись с проституцией

...и с рогожкой своей,
С бирюзовым колечком во рту, —
Непотребная девка
Стояла у Лобного места...

© Д.Кедрин, «Зодчие»

Я не о результате, ибо занятие это по результативности чуть-чуть уступает сизифову труду, а о самом процессе...

А начиналось все так:

Из наказа ярославскому воеводе Степану Траханиотову от 13 октября 1697 года:

Беречь накрепко, чтобы в городе, на посаде, и в уезде… и в деревнях разбоев, и татьбы, и грабежу, и убийства, и корчем, и блядни, и табаку ни у кого не было; а которые люди учнут каким воровством воровать, грабить, разбивать и красть или иным каким воровством промышлять и корчмы, и блядни, и табак у себя держать, тех воров служилым людям велеть имать и приводить к себе и сыскивать про их воровство накрепко.

Петр I приказал полиции вылавливать в городе «гулящих девок» и заключать их в так называемые «прядильные дома», где они занимались прядением. Пряли они, надо думать, без удовольствия.

Из указа Сената от 6 мая 1736 года:

Понеже правительствующему Сенату известно стало, что во многих вольных домах происходят многие непорядки, а особливо многие вольнодумцы содержат непотребных женок и девок, что весьма противно христианскому благочестивому закону.

Того ради смотреть, ежели где такие непотребные женки и девки, тех высечь кошками и из тех домов их выбить вон…

Елизавету Петровну они тоже раздражали, и она учреждает Секретную больницу, она же Калинкин дом — полицейско-исправительное заведение «для непотребных жен и девок». Лечение проводилось «секретным» путем, больные числились под номерами, иногда даже в масках, и имели право не называть своего имени и звания. Лазарет виделся матушке-государыне как несущий воспитательную нагрузку, и пациентов наказывали: сажали на одну овсянку, запрещали свидания, надевали смирительную рубашку, а в случае неповиновения заключали в темный карцер.

Из указа Елизаветы I (август 1750 года):

Понеже по следствиям и показаниям пойманных сводниц и блядей, некоторые указываемые ими непотребные (женщины) скрываются… Ее Императорское Величество указала: тех скрывающихся непотребных жен и девок, как иноземок, так и русских, сыскивать, ловить и приводить в главную полицию, а оттуда с запискою присылать в комиссию в Калинкинский дом.

Екатерину II равно беспокоили и подрыв экономических устоев необлагаемым налогом промыслом, и распространение сифилиса среди солдат. Поэтому за это можно было сесть, причем, что обидно — за свой счет:

Из принятого при Екатерине II «Устава о благочинии» (от 8 апреля 1782 года):

1. Буде кто дом свой или нанятой откроет днем и ночью всяким людям ради непотребства, с того взыскать пеню 12-дневное содержание в смирительном доме и сажать его в тот дом, пока не заплатит. Буде кто непотребством своим или инаго делает ремесло, от того имеет пропитание, то за такое постыдное ремесло отослать его в смирительный дом на полгода.

После того как указом Николая I жрицы продажной любви были узаконены, учредили Врачебно-полицейский комитет, издали нормативные акты, а тетенькам выдали документ — тот самый желтый билет. Паспорт отбирали и хранили в участке

Да если бы на ниве любви промышляли только они! увы. Конкуренция была жестокая. Были дорогие содержанки ( как правило иностранки – мода, престиж; особенно поспособствовал Дюма своей «Дамой с камелиями»). «Встают они поздно, — с явным осуждением писал в 1868 г. анонимный автор „Очерка проституции в Петербурге“, — катаются по Невскому в каретах и выставляют себя напоказ во французском театре».

Были простушки, часто выходцы из деревень — прислуга, девушки из кондитерских, ну и конечно женщины из мира театральных подмостков — хористки, танцовщицы кафешантанов — они составляли серьезную конкуренцию «бланковым» девушкам, пытавшимся найти клиентов в местах общественных увеселений, а ранее всего — цыганки. Цыганские хоры — это почти обязательный атрибут ночной жизни Петербурга.

В 40-70-х гг. брать на содержание цыганок считалось хорошим тоном даже в аристократических кругах. Причем на то, чтобы принять ухаживания должен был дать согласие хор — это не было частным делом. Кстати сказать, цыганки никогда не числились ни в «билетных», ни в «бланковых» проститутках.

Слово же «хористка» в предреволюционной России обозначало профессию и репутацию.

Девушки по окончанию выступления, вступали с клиентами в связь, не имеющую отношения к вокалу. В контрактах, которые они заключали, часто оговаривали обязанность «ужинать» с гостями по окончанию концерта.

Владелец увеселительного театра «Буфф» даже провел реконструкцию помещений, соорудив уединенные ложи и кабинеты.

В немногих хористок их поклонники влюблялись, и дело кончалось браком (вспомним Панину, Вяльцеву, Плевицкую). Но чаще судьба певичек заканчивалась грустно.

Публичный дом был заведением серьезным.

Он не должен был иметь никаких вывесок, расстояние от него до церквей, школ и училищ должно было быть «достаточно большим».

Внутри публичного дома разрешалось иметь пианино и играть на нем. Все остальные игры были запрещены, особенно настороженно упоминались тут шахматы. Также было запрещено украшать дом портретами царственных особ.

Делились бордели на три категории: высшая оплата до 12 рублей (не более 7 человек в сутки), средняя до 7 рублей (до 12 человек), низшая до 50 коп. (до 20 чел. в сутки). Не исполняющих требования проституток заключали под стражу в уже упомянутый «Калинкин дом».

Т.к. проституция считалась официальной профессией, то публичные дома облагались налогом.

Оговаривался и расчет за услуги: 3/4 полагались хозяйке, 1/4 — девушке. Правила эти, полагаю, соблюдались когда как.

Из Правил содержательницам борделей, утвержденных министром внутренних дел 29 мая 1844 года:

1. Бордели открывать не иначе как с разрешения полиции.
2. Разрешение открыть бордель может получить только женщина от 30 до 60 лет, благонадежная.
8. В число женщин в бордели не принимать моложе 16 лет…
10. Долговые претензии содержательницы на публичных женщин не должны служить препятствием к оставлению последними бордели…
15. Кровати должны быть отделены или легкими перегородками, или, при невозможности сего по обстоятельствам, ширмами…
20. Содержательница подвергается также строгой ответственности за доведение живущих у ней девок до крайнего изнурения неумеренным употреблением…
22. Запрещается содержательницам по воскресным и праздничным дням принимать посетителей до окончания обедни, а также в Страстную неделю.
23. Мужчин несовершеннолетних, равно воспитанников учебных заведений ни в коем случае не допускать в бордели.

Билетным предписывалось посещать баню, не уклоняться от медицинского освидетельствования, и ни в коем случае (!!!) не использовать косметики. Я так понимаю — чтобы не пытаться приукрасить товар/услугу.

Власти были к ним, впрочем, были лояльны: в кабинеты для осмотра разрешали приходить под вуалью, а в документе 1888 года, переизданном в 1910 году, инструкции Министерства Внутренних Дел для чинов сыскных отделений говорилось: п. 18 « …каждый чин сыскной полиции при исполнении … должен быть с лицами женского пола вежлив, серьезен и сдержан в особенности».

@темы: шлюхи

---

Оригинал взят у в Ничего личного!

Любопытно сравнить двух известных английских солдат 17в., Роберта Монро и Сиднэма Пойнтса, характерных профи тех времен.
Начало их биографий имеет много общего. Оба воевали в Германии в Тридцатилетку. Оба дрались под Брейтенфельдом в 1631 на стороне шведско-саксонских протестантов. Дальше, правда, есть отличия. Монро продолжал воевать за шведов, прошел много боев, включая Нердлинген. А Пойнтс перешел на сторону императора и в тех же битвах воевал уже с другой стороны (что ему никто в вину не ставил, обычное дело).
Дальше опять похожие судьбы. Оба вернулись домой, оба написали очень интересные мемуары об этой войне. Оба в Гражданскую воевали на одной стороне, Пойнтс за Парламент, шотландец Монро за Ковенант, стали генералами. Оба затем перешли к «ингейджерам» и воевали за Карла I. После поражения получили свое: Монро 5 лет просидел в Тауэре, Пойнтс сбежал в Вест-Индию (а оттуда, видимо, в Виргинию). В общем, обычная «судьба солдата в Америке Англии», матерые вояки.
Их мемуары на первый взгляд непохожи, но отлично дополняют друг друга. Вот как они описывают свой опыт при Брейтенфельде (эпохальное месилово Тридцатилетки, основа славы Густава-Адольфа). Первый этап: католические кирасиры 7 раз безуспешно атакуют правый фланг шведов, после жестоких схваток и тяжелых потерь покидают поле боя. Монро: «Наши конники не стреляли из пистолетов, выжидая, пока конница противника разрядит свое оружие. После чего наши мушкетеры давали залп в упор, наши конники бросались вперед, стреляли из пистолетов и атаковали палашами. Затем они отходили, а мушкетеры уже были готовы к следующему залпу. Понятно, что врагу не очень хотелось опять нас атаковать!». Приятная, четкая картина: победа лучшей тактики, взаимодействие пехоты и кавалерии. Пойнтс: «Дело в том, что солдаты Тилли были слишком богаты. Особенно кавалеристы, которые за день до этого награбили в Липсвике много золота. Увидев, что дело будет жаркое, они побоялись потерять свою добычу и сбежали.»
Второй этап боя: Тилли атакует протестантский центр (позиция саксонцев), вытесняет их. Но резерв шведов на правом фланге развернулся и заставил его отступить, тем временем Густав обходит его с тыла и разбивает. Монро: «Увидев, что мы разворачиваемся, враг приготовился открыть огонь. Но наши полевые орудия дали по ним 2 залпа, затем мы дали залп из мушкетов. Они ответили, но удар наших пикинеров смел их.» Опять красота: полковые мобильные пушки, переход в ближний бой- агрессивная тактика Густава рулит! Пойнтс: «Войска Тилли обратили саксонцев в бегство. Тилли пытался затем дать приказ к отходу, но не мог: солдаты были так жадны до грабежа, что они рассыпались в беспорядке, обирая убитых саксонцев. Увидев этот беспорядок, Густав атаковал их с тыла и перебил».
Победу тоже они обьясняют слегка по-разному. Монро: «Наши протестантские молитвы Христу Бог услышал лучше, чем у папистов, молитвы которых идут только через посредство святых!» Пойнтс: «Это основное правило: богатый солдат никогда не будет драться хорошо.»
Это скорее не различие, а просто разные аспекты военного профессионализма. Как они оценивали вообще свое участие в этой чужой войне?
Пойнтс подвел итог своим похождениям в Германии получившей известность фразой: «Я бродил сам не знал где, и воевал сам не знал за кого.» Человек деньги пришел делать-какая разница, за кого воевать.
Правоверный пресвитерианин Монро сказать такого, конечно, не мог.
«Я пошел воевать по 3 причинам. Во-первых, защитить права леди Елизаветы, дочери моего могучего повелителя (имеется в виду дочь англ. короля Е.Стюарт, жена Фридриха, курфюрста Пфальца, которого сместил император Фердинанд II). Во-вторых, помочь моим угнетенным собратьям по вере. В-третьих, улучшить свои знания в военной профессии, т.к. это мое призвание.» Эту цитату приводит Флетчер в биографии Густава-Адольфа. Забавно то, что Флетчер был английский ура-патриот викторианского разлива, соавтор Киплинга, истовый протестант. Густав для него святой, а Монро-герой весь в белом. Но даже Флетчер не мог удержаться от сарказма по поводу такого благонамеренного заявления. Ведь всего через год с небольшим после издания книги с этим пассажем Монро уже вовсю воевал против своего «могучего повелителя» и мочил «собратьев по вере» (пресвитериане-лоялисты и англикане всяко были больше его "собратьями", чем немецкие лютеране).
Так что, если честно, серьезен только 3 пункт, и тут Монро и Пойнтс не слишком отличаются. Не удивительно, что их биографии так похожи. Воевали, чтобы заработать денег и набрать квалификацию, "улучшить резюме" для будущей карьеры. 
Несложно представить ситуацию в стране, где 30 лет подряд солдаты всей Европы так оттачивали профессионализм. «От Праги до Вены все сровнено с землей, едва можно увидеть человека» (ген.Банер). Дикие грабежи, резня, чума, тиф. Выжигание своих деревень и городов вокруг-»чтоб не досталось врагу», или просто для развлечения. Массовые смерти от голода, нередко доводившего до каннибализма. Заброшенные земли-зачем пахать и сеять, все равно все отнимут не те, так эти. По немецким и чешским землям бродят всевозможные войска и банды дезертиров, разница между первыми и вторыми невелика. Солдаты переходят в любой полк, где есть перспектива грабежа, за кого бы он ни воевал. Потери вместе с гражданскими около 8 млн. чел., это 40% населения (многие современники утверждали, что население империи уменьшилось в 4 раза). 
Nothing personal, just business!

@темы: исторические россказни

---

Оригинал взят у в Жил на свете рыцарь буйный, Гёц с железною рукой...

Сегодня Готтфрид (Гёц) фон Берлихинген известен главным образом благодаря своей железной руке — примечательному протезу, с помощью которого он мог уверенно держать перо, карты, поводья, меч и копьё (а какой хук справа!). То есть, понятно, что биография этого рыцаря была тем ещё романом, но именно увечье выделило Берлихингена из десятков таких же сорвиголов, придав его образу мрачную необычность.
Однако, повышенное внимание к удивительному протезу и его носителю возникло далеко не в XVI веке — оно опирается скорее на Гёте и его последователей (в конце концов, приписанная Берлихингену известная нецензурная фраза «er kann mich im Arsche lecken» — тоже продукт немецкого поэта-романтика). Что уж говорить про произведения, в которых руке Берлихингена приданы магические свойства...

те самые руки, первая и вторая

Интересно то, как о железной руке писал сам Гёц в мемуарах. Например, схватку, в которой он (в 23-24-летнем возрасте) лишился правой руки, он описывает достаточно подробно, но совершенно отстранённо. Как всякий уважающий себя ренессансный воин, Берлихинген не делится с читателями какими-либо переживаниями и эмоциями по поводу боли и увечья — он пишет лишь о том, как впал в полное отчаяние и даже просил бога о смерти, поскольку без правой руки перестал быть воином. (Здесь современные учёные пускаются в многомудрые, но не вполне уместные рассуждения о средневековом отсутствии осознания себя как индивида, что влекло невозможность мыслей о смене военной профессии).

Однако, далее Берлихинген вспоминает об оруженосце, который тоже потерял руку, но продолжил участвовать в походах и битвах. Пример товарища по несчастью сразу успокаивает рыцаря — самом деле, чего переживать из-за таких мелочей. Он заменяет потерянную конечность железной (сначала довольно простой, в будущем — хай-теком из 200 деталей, с пружинами, кнопками и рычажками!), а затем ещё почти шестьдесят лет с азартом занимается войной, мятежами и бандитизмом — по его словам, не испытывая при этом никаких неудобств от механической руки, которая оказалась даже удобнее руки из плоти.

Вот собственно и всё, что Берлихинген считал нужным сказать о своей руке. На всякий случай напомню, что успешное продолжение военной карьеры без десницы в то время вовсе не было рядовым случаем — скорее исключением. Обычно после такого отправлялись спиваться в родовом поместье, до конца дней мучительно ощущая свою бесполезность. Не случайно, например, Монлюк в начале своей карьеры по совету пленного врача отказался от ампутации повреждённой руки: смерть и потеря руки для молодого солдата считались событиями почти эквивалентными, так что стоило рискнуть.

слева - вроде бы, лучший протез из современных

Остаток мемуаров Берхлихингена совершенно далёк от ожидаемой сегодняшним читателем канвы «Как я потерял руку, но всё равно стал успешным и знаменитым». Впрочем, о ранах, голоде, болезнях и жажде он тоже пишет просто для информации, без какой-либо эмоциональной окраски, в стиле «Нас окружили со всех сторон, подкреплений не было... в общем, мы все там и полегли», так что факт мирной смерти Берлихингена в собственной постели от старости кажется в итоге намного удивительнее какой-то там железной руки (Гёте вот решил убить его молодым, видимо, сочтя это более правдоподобным, чем правду).

О протезе Готтфрид вспоминает ещё буквально два раза. Один эпизод — это упоминание, что он между делом починил сломавшийся протез. Второй — цитирование слов императора Максимилиана, который так обратился к нюрнбергцам, не сумевшим победить Берлихингена и Селбица: «Господь всемогущий, о боже, что это? У этого всего одна рука, у другого только одна нога. А если бы у них обоих были по две руки и ноги, что бы вы тогда делали?».

Вот и всё. В отличие от Максимилиана, Гёц ни разу не заявлял, что сделал то-то и то-то несмотря на то, что был одноруким. Более того, хотя современники звали его Железная Рука, причём далеко не только из-за протеза, сам Берлихинген это лестное прозвище игнорировал. Так что, если бы до нас не дошли те две страницы мемуаров, в которых он описывает потерю руки, мы бы даже не поняли, что остальной текст рассказывает о деяниях однорукого рыцаря.

Однако, всё равно остаётся извечный вопрос: писал ли рыцарь то, что действительно думал, или то, что от него ждали тогдашние читатели?

P.S. Пример другого военного протеза, примерно 1580 года (тоже с очень сложным внутренним устройством):

@темы: история вещей, медицина-историческое, средние века

---

Оригинал взят у в Немного толковой качественной паранойи ))

@темы: иллюзии

---

pressandpolicy.bl.uk/Press-Releases/The-British...

Британская библиотека издала СД с записями Шекспира в оригинальном произношении. Надеюсь, произносить тексты будет таки не сам Шекспир)))

@темы: книги

---

Оригинал взят у в New York, Dreamland Park, Coney Island (1905)

Источник.

@темы: 20 век

---

Оригинал взят у в Фрау Вермахт

Фрау Вермахт

В служебных дневниках начальника Генерального штаба сухопутных сил вермахта генерала Франца Гальдера наткнулся на запись от 23 июня 1941 года: «Войска продвигаются быстро. Публичные дома не успевают за частями. Начальникам тыловых подразделений снабдить бордели трофейным транспортом»…

…Перед глазами живо встает картинка веселых фрау, догоняющих фронт в мягких автобусах, а следом пыхтят подремонтированные полуторки с казенным бордельным имуществом и личными чемоданами дамочек, набитыми нарядами, парфюмом и антисептикой.



Разобраться в том, как обстояло с сексуальным обслуживанием в вермахте, нам помогут труды известного исследователя Третьего рейха Андрея Васильченко. Для учета фронтовых публичных домов и проституток военное ведомство создало специальное министерство. Веселые фрау числились госслужащими, имели приличную зарплату, страховку, пользовались льготами.
Нельзя сбрасывать со счетов и плоды пропагандистской работы ведомства Геббельса: германский обыватель, имевший на войне сына или брата, трепетно относился к вермахту, и даже среди проституток, наряду с профессионалками, было, как утверждают, немало таких, кто отправлялся обслуживать фронтовых солдат из патриотических побуждений.
С трудом верилось, что всего восемь лет назад, едва придя к власти, национал-социалисты начали с дополнения Уголовного кодекса параграфом, согласно которому за беспокойство гражданина развратным предложением можно было угодить за решетку. Только в Гамбурге за полгода задержали порядка полутора тысяч женщин, обвиненных в проституции.



Их отлавливали на улицах, отправляли в лагеря и даже подвергали принудительной стерилизации. А потом, по мере подготовки агрессии, отношение к этой категории женщин стало меняться: в интересах рейха нашлось применение всем, от дешевых панельщиц до самых высококвалифицированных и образованных дам полусвета.
В ходе европейской кампании постановку обслуживания солдат упрощали не слишком ожесточенный характер войны и западная культура, лояльная к наличию домов для мужских утех. В населенных пунктах со значительной дислокацией подразделений вермахта полевой комендант давал разрешение на открытие борделя и брал на себя ответственность за его оборудование в строгом соответствии с гигиеническими стандартами.
Обязательным было наличие ванных с горячей водой и санузлов, а над кроватью висел плакат, запрещающий делать «это» без средств индивидуальной защиты. Презервативами, наряду с мылом, полотенцами и дезинфицирующими средствами, обеспечивали врачи и фельдшеры воинских подразделений.


Девушка с веслом из Центрального парка культуры и отдыха города Сталино в объятиях немецкого солдата. 1942 год

В веселые фрау брали далеко не каждую: проституток для вермахта тщательно отбирали чиновники министерства. Для офицерских борделей правила предельно ужесточались: здесь могли работать только чистокровные немки, выросшие в исконно германских землях, с хорошими манерами, ростом не ниже 175 см, светловолосые, с голубыми или светло-серыми глазами.
В солдатские и сержантские публичные дома тоже попадали не с улицы: за чистотой крови фронтовых проституток следил специальный отдел «этнического сообщества и здравоохранения», являвшийся подразделением гестапо.
Цены в борделе устанавливались полевым комендантом, им же определялся внутренний распорядок и обеспечивалось наличие достаточного числа доступных женщин. Разработанные в Берлине нормы выработки предписывали домам держать штат из расчета одна проститутка на 100 дислоцирующихся в округе солдат.
Для сержантских борделей регламентировалось соотношение 1:75, для офицерских – 1:50. Наиболее качественное обслуживание предполагалось в госпиталях люфтваффе, любимого детища Геринга, где предусматривалось наличие одной штатной фрау на 20 летчиков или 50 техников из наземного обслуживающего персонала.



Согласно неукоснительно выполняемым правилам поведения, проститутка встречала летчика в одежде, с аккуратным макияжем; безукоризненно чистое нижнее белье, как и постельное, должно было меняться для каждого «железного сокола».
В сухопутных войсках, где обслуживание ставилось на поток, всякий раз одеваться было недосуг, и девушка ждала нового гостя в постели. К слову, простыни и наволочки в солдатских борделях полагалось менять после каждого десятого клиента.
Любопытно, что для солдат сателлитных армий доступ в немецкие секс-заведения был закрыт. Рейх их кормил, вооружал, обмундировывал, но делить с итальянцами, венграми, словаками, испанцами, болгарами и т. д. своих фрау считалось уж слишком. Только венгры смогли организовать для себя подобие полевых борделей, остальные выкручивались как могли.
Немецкий солдат имел законную норму посещений публичного дома – пять-шесть раз в месяц. Помимо этого командир мог от себя выдать талончик отличившемуся в качестве поощрения или, напротив, наказать лишением за провинность.


Фотография из журнала "Signal" за сентябрь 41-го,
предназначенного для солдат

Солдатские и сержантские бордели двигались непосредственно за войсками и размещались в населенном пункте недалеко от расположения части. К увольнительной записке прилагался талончик-пропуск: солдатам – голубого цвета, сержантам – розового.
На посещение отводился час, в течение которого клиент должен был зарегистрировать талон, куда вписывались имя, фамилия и учетный номер девушки (солдату предписывалось хранить талон 2 месяца – на всякий пожарный), получить средства гигиены (кусочек мыла, полотенце и три презерватива), помыться (мылиться, по регламенту, следовало дважды), и только после этого допускался к телу.
В подразделениях процветал бартер: ловеласы выменивали талончики у тех, кто больше секса любил поесть, на мармелад, шнапс, сигареты… Отдельные сорвиголовы пускались на ухищрения и по чужим талонам пробирались в сержантские бордели, где девочки были получше, а кто-то даже проникал в офицерские, рискуя в случае поимки получить десять суток.



Во Франции, странах Скандинавии и Бенилюкса вермахт широко использовал возможности уже существующих борделей, владельцы которых быстро смекнули, насколько выгодным может быть сотрудничество с оккупантами. Всего через год после капитуляции Франции только в центре Парижа насчитывалось 19 публичных домов для немецких солдат.
Сложнее обстояло на востоке: в СССР проституция была запрещена и увеселительные заведения немцам пришлось создавать с нуля. Специальные команды занимались подбором девушек, многие из которых были поставлены перед дилеммой между угоном в Германию для принудительного труда и «прохождением службы» в борделе. Здесь расовый вопрос уже не стоял, интересовали лишь внешняя привлекательность и фигура.
В «восточных» борделях зачастую было не до гигиены, и немецким солдатам приходилось с грустью вспоминать об обстановке и стандартах публичных домов Бельгии или Голландии. Нередко на месте выдавались зажимы для носа.



В городах северо-запада России бордели, как правило, размещались в небольших двухэтажных домах. Работниц сюда гнал не автомат, а лютый военный голод. Посменно работали от 20 до 30 девушек, каждая из которых в день обслуживала до нескольких десятков клиентов.
Месячная зарплата составляла порядка 500 рублей. Уборщица борделя получала 250 рублей, врач и бухгалтер – по 900.
Единожды разработанную систему, не мудрствуя, применяли в разных занятых регионах.
В одном из борделей г. Сталино (ныне – Донецк) жизнь проституток протекала по такому распорядку: 6.00 – медосмотр, 9.00 – завтрак, 9.30 – 11.00 – выход в город, 11.00 – 13.00 – пребывание в гостинице, подготовка к работе, 13.00 – 13.30 – обед, 14.00 – 20.30 – обслуживание солдат и офицеров, 21.00 – ужин. Ночевать девушек обязывали только в гостинице.



Улица Артема в оккупированном городе Сталино. 1942 год
В некоторых ресторанах и столовых для немцев имелись так называемые комнаты свиданий, в которых посудомойки и официантки за плату могли оказать дополнительные услуги.
А. Васильченко приводит выдержку из немецкого дневника:
«В иной день у крыльца выстраивались длинные очереди. За сексуальные услуги женщины чаще всего получали натуральную оплату. Например, немецкие клиенты банно-прачечного комбината в Марево Новгородской области частенько баловали возлюбленных славянок в “бордель-хаусах” шоколадными конфетами, что тогда было почти гастрономическим чудом. Денег девушки обычно не брали. Буханка хлеба – плата гораздо более щедрая, чем быстро обесценивающиеся рубли».



А в воспоминаниях немецкого артиллериста Вильгельма Липпиха, воевавшего под Ленинградом, находим следующее:
«В нашем полку я знал солдат, которые пользовались хроническим голодом местных молодых женщин для удовлетворения своих сексуальных потребностей. Захватив буханку хлеба, они отправлялись за пару километров от линии фронта, где за еду получали желаемое. Я слышал байку о том, как один бессердечный солдат в ответ на просьбу об оплате отрезал женщине лишь пару ломтей, а остальное оставил себе».
В Бресте, который не был прифронтовым городом, ситуация была немного другой по форме, но не по сути. Брестчанке Лидии Т., которая в оккупацию была девочкой-подростком, врезалась в память миловидная, хорошо одетая барышня, вышедшая из здания гестапо.
Она шла по улице (нынешняя Островского), и по каким-то необъяснимым флюидам было понятно, что это не тайный агент или информатор и не жертва застенков, это совсем другое…
Утащено отсюда, спасибо belorys kh

@темы: 20 век, шлюхи

---

Про Левочку

В общем, так: моя подруга Нари хочет узнать, что написано в "Марше экклезиастов" про Льва Вершинина, но хочет читать выборочно. Выбирать она напрягла меня))


В ожидании парабеллума

Отец меня убьёт, а маменька ещё добавит…
Хотя я сделал всё, что мог. И пусть тот, кто может, сделает больше.
Я позвонил домой. Занято. Поганец опять забыл нажать на трубке кнопку отбоя. Это происходит так часто, что похоже на саботаж.
Я позвонил соседке Миле Вадимовне, чтобы она стукнула в дверь, чтобы этот поганец взял трубку. Но соседки не оказалось дома.
Больше звонить было некуда.
В общем, засада.
Оставалось набрать номер службы спасения и попросить меня спасти… но как им объяснить, как найти единственно верные пронзительные слова?!.
В общем, ситуация была безнадёжной.
С последнего урока, с истории, я хотел было отпроситься (и меня бы отпустили, понятное дело, чего зря сидеть?) — но тут вдруг оказалось, что как раз на сегодня назначено чествование. Победителей олимпиад, турниров — и аза, грешного. Потому что приехали телевизионщики из Москвы и хотят это снять на пленку для показа по всей стране.
Отец был прав — незачем срамиться. Нефиг.
Но мне хотелось славы и фанфар.
Вот я и получил фанфарой. По третьей чакре.
Историю я просидел как на иголках бешеного дикобраза. И почему-то думал: а вот будет смешно, если выпускные я не сдам, а в МГИМО меня уже зачислили. И что тогда?
Думаю, высокие договаривающиеся стороны — договорятся. Им не впервой. Дали же как-то аттестат Любке Смирницкой, матери двоих детей…
А потом был торжественный акт.
Меня придержали на сладкое. И вот чтобы я не убёг, пока подавали остальных, директор Борис Матвеевич сидел рядом, придерживая меня за локоток. Он не поверил моему слову! Не ожидал. Я привык относиться к этому человеку с уважением.
А он придерживал меня за локоток…
Потом так же за локоток повлёк на сцену. Вот, мол, вам наша гордость, умница и умник, чествуйте, жрите, глумитесь, и плевать вам, что мне уже два часа как надо быть дома, а то отец меня убьёт, а маменька добавит!..
На сцене же меня разобрал смех. Я вдруг одновременно представил себе, как бы повёл себя на моём месте поганец, — и особую соль моей фантазии добавило то, что под кличкой «поганец» вынужден существовать доктор исторических наук, поэт, бывший депутат облсовета и Кнессета, почётный член двух десятков научных обществ, зампред комиссии ООН по растлению малолетних, а также владелец, всенародно избранный президент и единственный гражданин островного государства Утопия (у берегов Марокко), названного так потому, что в прилив оно утопает на фиг. Он говорит, что выменял его на две литровые бутылки джина «Бифитер». Так вот, этот доктор, этот пи-эйч-ди и прочее, сейчас вырвался бы из лап директора, подскочил к телекамере и заверещал: «Тётенька, а этот педофил меня за попу трогал!»
И всем бы сделалось гораздо веселее.
А я вместо этого встал, как зайчик, на задние лапки, уши прижаты, взгляд робкий (не дай бог, подумают, что загордился), получил поздравления, получил ваучер, который они у меня же перед тем и отобрали, потом ещё один ваучер, который тоже заранее отобрали, потом документы о зачислении… Потом пошли подарки от спонсорья школы, спонсорья телевидения и просто примазавшихся. Больше всего мне понравился набор косметики для подтяжки лица. Это как раз то, что мне так отчаянно, просто до зарезу, нужно в этой жизни.
Потом я выступил с ответным словом. Вернее, с шестнадцатью. Я поблагодарил учителя истории, директора, весь коллектив школы, всех одноклассников, маму и папу — и пообещал учиться ещё лучше.
Борис Матвеевич был в восторге. Он хотел было, чтоб я продолжил, но я быстро застеснялся и удрал от микрофона подальше.
Позвонил. Телефон был занят.
Наверняка поганец придумал какое-то новое изощрённое поганство…
Все свои мобилки поганец исправно терял, топил в унитазах или разбирал на запчасти. Так ему было удобнее поганствовать.
…Наконец на какой-то совсем уж мажорной ноте торжественный акт завершился. Я приготовился к финишному спурту, но тут меня взяли в кольцо девчонки из «Клуба Z-24/7». Это такое тайное общество. Никто не знает, что означает его название, а если и знает, то не скажет. Всё, что известно непосвящённым — то, что они слушают Земфиру двадцать четыре часа семь дней в неделю. А в остальном девчонки нормальные. Стихи читают. На гитарах умеют. Даже готовят неплохо — тортики там…
В общем, тортик они и заготовили. В мою, трах-тибидох, честь. Белый такой тортик. С буквами. И воткнули в него вместо свечек бенгальские огни. Чтоб красивше.
Пока горели, получилось ничего себе. Только потом тортик стал серым в чёрную крапинку. И пока они на него таращились, осознавая масштаб катастрофы, я трусливо сбежал.
И даже сбёг.
Подарки Борис Матвеевич позволил оставить в его кабинете, и я налегке побежал ловить машину. Потому что трястись полчаса на автобусе или сорок минут на трамвае я позволить себе не мог. Говоря высоким штилем, у меня кровь стыла в жилах.
У школьных ворот стоял какой-то высокий кривой старик в светлом длинном плаще и каскетке. Я почему-то не то чтобы испугался, но… не знаю. То есть видно было, что он здесь не просто внука дожидается. Да и вид у него был… не наш. Отец говорил, что раньше иностранца легко было по одежде отличить. Вот и этот чем-то выделялся — не нашим. Но чем, не знаю. А может, мне это показалось, потому что я понял — он неотрывно на меня смотрит. Просто прожигает взглядом.
Но я, конечно, всё равно побежал вперёд, мимо него, мне надо было торопиться. Добежал — и почему-то остановился. Почти остановился. Ноги стали какие-то медленные. А он взял меня за локоть — дался им сегодня мой локоть! — и спросил: «Стефан Никольяевитч?»
И я как-то не сразу понял, что это он — меня.
— Стефан Никольяевитч? — повторил старик.
— Я… — меня в первый момент хватило только на это. — Ну да. Йа.
— Карашо, — он как-то странно передёрнулся. — Мы ехаем к ваш отетс. Бисстро.
— Можно по-немецки, — сказал я по-немецки.
— О, это очень любезно с вашей стороны, — обрадовался он. — Я хотел срочно увидеться сегодня с герром доктором, но дверь мне не открыли.
— Родители в Испании, — сказал я.
— О, мой бог! — воскликнул он. — Неужели на этом… — и он сказал какое-то длинное слово, которого я не понял. — В Барселоне? — уточнил он, видя мое недоумение.
— Вы совершенно правы, в Барселоне. Герр?..
Мой вопрос он проигнорировал, сильно задумавшись. Я ещё никогда не видел, чтобы человек мог так сморщить лоб.
— Герр доктор, — я решил, что с «доктором» уж точно не промажу, в Германии все доктора. — Простите меня великодушно, но я страшно тороплюсь. Могу я для вас что-то сделать?
Только бисстро! — добавил я про себя по-русски.
— Да-да-да… — он всё ещё был задумчив. — Если я прилечу туда завтра… Не будете ли так любезны на всякий случай сохранить моё письмо для вашего отца? На случай, если мы с ним разминёмся?
— Конечно, с радостью, — сказал я.
Он вручил мне небольшой конверт из какой-то очень плотной тёмно-зелёной бумаги, уже основательно потёртый на сгибах.
— Мне хотелось бы, чтобы Николас ознакомился с содержанием письма сразу, как только вернётся, — старик очень близко придвинулся ко мне. На какой-то миг мне показалось, что глаза у него с вертикальными зрачками — как у кошки. Пахло от него странно и знакомо, но я не мог вспомнить этот запах. Потом он выпрямился, приложил палец к каскетке и улыбнулся — приблизительно как Кристина Ричи в «Семейке Аддамсов». — Тем не менее я постараюсь как можно скорее встретиться с ним лично, так что не будем терять времени… — он повернулся и зашагал к поджидавшему его такси.
А я побежал ловить машину — в досаде, что это я, оказывается, задерживал его, а не совсем наоборот — и уже понимая, что можно не торопиться, потому что я всё равно безнадёжно опоздал.
Машина не ловилась, а потом подошла маршрутка, и я поехал на маршрутке.
В общем, получилось так, что к дому я подошёл почти одновременно с президиумом «Клуба Z» — они неслись мне навстречу, размахивая запасным тортиком. Оказывается, я их пригласил к себе! Оказывается, мы будем пить чай! Интересно, в каком беспамятстве, в каком умопомешательстве, в какой чёрной коме я находился, когда сделал это?..
Я так и не смог сообразить, как отмазаться от этого полдника с чаем, а поэтому организм сработал штатно: он вежливо распахнул дверь подъезда и кивком пригласил дам следовать внутрь. Инстинкт самосохранения у меня, вероятно, так и пребывал в чёрной коме, иначе я устремился бы в мировое пространство лестничных маршей с равномерным и весьма существенным ускорением. Вместо этого пришлось подниматься наверх плотной хихикающей группой, но — наконец! наконец-то! — я, производя побольше брякающих звуков, стал отпирать новенькие замки, к которым ещё не привык. Пришлось поменять старые на эти, которые нельзя было открыть изнутри без ключа.
М-маленький поганец…
А ведь я так и не придумал, какими словами буду извиняться перед Поппи Меринс (то есть на самом-то деле Леночкой) за то, что продержал её под замком лишних три часа.
Вот.
Я отпер последний замок, и тут дверь как бы взорвалась. Меня отбросило, девчонок расшвыряло, и на площадку вылетела обмотанная портьерой, зарёванная и в метёлку растрёпанная Леночка! Она набросилась на меня, молотя кулаками, завывая-рыдая, но при этом чётко произнося слова, которых няни-сиделицы-с-маленькими-детьми попросту не должны знать.
Как джентльмен я не видел другого выхода из положения: я её обнял. Портьера свалилась. Как вы уже, наверное, догадались, ничего, кроме самой Леночки, под портьерой не оказалось. Тем не менее я не дрогнул и продолжал прижимать её к себе, осторожно поглаживая по голове.
Это подействовало странно. Танька, которая держала тортик, со всего маху влепила этим тортиком в пол и со словами: «Подлец!», грохоча сапогами, замаршировала вниз по лестнице. Людка завизжала: «Я знала, что тебе нельзя доверять!» — и тоже смылась. А Томка меня просто убила. Скривила какую—то неимоверную рожу, зачем-то долго разглядывала Леночкин тыл, а под занавес объявила: «Теперь между нами всё кончено!»
То есть помочь мне в моём безвыходном положении никто не вызвался.
Для начала я попытался завести Леночку обратно в квартиру. Она упёрлась, я нажал, она стала отбиваться, а потом вдруг села на пол.
— Я сюда больше ни ногой, — уверенно заявила она.
И тут произошла первая счастливая случайность за весь этот кошмарный день. Этажом выше распахнулась дверь, послышались шаги. Леночка ойкнула и метнулась в прихожую. Я заскочил следом, благословляя знаменитую женскую непоследовательность.
В прихожей выяснилось следующее. Что таких сволочей надо топить в унитазе, кастрировать прямо в роддоме, травить, как тараканов, гонять голышом посреди пасеки и сажать на кол. Всё это я знал и был с Леночкой совершенно солидарен. А вот чего я не знал, того я не знал!..
За время моего отсутствия поганец: а) утопил Леночкину одежду в ванне, б) соблазнил саму Леночку, в) записал это мероприятие через веб-камеру прямиком на какой-то сайт, и г) объявил несчастной жертве, что теперь, если она не будет выполнять все-все-все его прихоти, сделает ролик открытым для общего доступа.
Теперь я его точно убью, понял я. Я буду убивать его долго, мучительно и неприглядно. А потом он у меня слижет тортик с площадки.
Я вошёл в его комнату медленно и дымно, как старинный броненосец. Он стоял, гордо распрямившись во весь свой метровый рост, в шортах задом наперед, и держал палец над клавиатурой. Он явно чувствовал себя хозяином положения. Он уже предвкушал своё торжество. Он мысленно перебирал открывающиеся перед ним перспективы. Он готовил уничтожающую меня речь, долженствующую доказать его несравненное интеллектуальное превосходство.
Поганец ещё не знал, что я оборвал сетевой кабель.
…Так что тортик он у меня всё-таки слизал!

Известно, что все большие неприятности начинаются с тихого пошкрябывания в дверь — как правило, часа в четыре ночи. Спокон веков так ведется: стучат в дверь, иногда — тараном. В нашем случае таран заменила простодушная трель дверного звонка. Произведённая нажатием на кнопку заскорузлым указательным пальцем с обгрызенным до основания чёрным ногтем.
Отец ещё не ложился, а я уже лёг, но читал — «Записки Бонапарта» так просто не закроешь. Звонок повторился, я слышал, как отец спросил «Кто?» Потом там завозились, и я пошёл смотреть.
Отец отбивался от грязно-белой многорукой гориллы, облапившей его со всех сторон и повторявшей шёпотом, от которого не то что какая-то там кровь застывала в жилах, а даже ток в проводах задумывался: а туда ли он идёт? (Это я к тому, что свет несколько раз мигнул):
— Это страшные люди… Это страшные люди… Они способны на всё!..
— Пан депутат? — отец, кажется, начал его узнавать.
— Т-с-с!.. — горилла в ужасе огляделась, но никого страшнее меня не увидела. — Не говорите ничего… вы меня не видели и не знаете… я буду ваш племянник из Саратова… тьфу, из Житомира…
— Фамилия вам будет Мышлаевский, — твердо сказал отец, отступил на шаг, оценил степень повреждения и показал: — Ванна — там, бурку — на пол. В ней ещё кто-нибудь живёт, кроме вас?
— Не знаю, — прошептал всё в том же ужасе Мышлаевский.
— Думаю, её надо сжечь, — отец посмотрел на меня. Я попятился.
— Сжечь, сжечь! — подхватил Мышлаевский. — Именно сжечь!
— И пепел развеять по ветру… — пробурчал я и пошёл одеваться.
(Перечитал и вижу: что-то из разговора я пропустил. Но что именно, не могу вспомнить. В общем, на будущее: я не ручаюсь за то, что описываю всё, что было. Я ручаюсь только, что не пишу того, чего не было.)
Когда я — через час! проклятая шкура шипела, обугливалась, коробилась и пыталась отползти, но гореть не желала, я извёл на нее две большие бутылки уайт-спирита, заготовленные для ремонта, — вернулся, отец и внезапный гость сидели на кухне. Гость был багров, наголо брит и невозможно пучеглаз. На нем был слишком маленький для него лиловый банный халат, из-под которого во все стороны торчали длинные узловатые ноги.
— Готово, — сказал я.
— Отлично, кадет, — сказал отец. — Теперь освежите пол — и отбой.
— «Собакам и нижним чинам…» — проворчал я. — Как геноцидом заниматься, так военный марш звучит, а как разговоры разговаривать — так Стёпа то и Стёпа сё, со Стёпой знаться стыд…
И пошёл, естественно, «освежать пол».
Пока я возил шваброй по паркету, проснулась маменька. То есть она, может быть, проснулась давно, но вышла только сейчас.
— Коля! — услышал я. — Почему ты мне не говоришь, что у нас гости?
— Это не гости, — мрачно сказал отец.
Колдун, однако. Как в воду глядел…
…В общем, оказалось, что ночной наш «не-гость» — один из тех, кто помогал отцу выручать «Девочку-Ирочку» (почему-то иначе её никто и не звал) в девяносто шестом на Южном берегу Крыма. С тех пор Девочка-Ирочка подросла и стала своим в доску парнем, а Лев Кимович Мышлаевский — будем уж называть его так, как велел отец, а вообще-то настоящей его фамилии я и не знаю, — так вот, он прошёл такой боевой путь, что теперь его разыскивало и американское ФБР, и украинские бандиты, и израильский «Шин-Бет», и немцы, и швейцарская прокуратура, и ирландцы, и чеченцы, и арабы, и крымские татары — в общем, имя им Легион. Да, и ещё Интерпол. Лев Кимович развернул какой-то феноменальный проект переустройства общества, развил бурную деятельность, сумел набрать совершенно немыслимые кредиты, но однажды по дороге на пляж потерял их все. И теперь вынужден скрываться, прибегая к мнимым смертям и коротким перебежкам по сильно пересечённой местности…
Отец несколько дней куда-то звонил, что-то выяснял — и наконец решил, что Льву действительно угрожает опасность и что просто так спрятать его невозможно нигде, нагонят и в Аргентине, и в Антарктиде. Тогда он ещё несколько дней думал. Я полагаю, то, что он решил сделать, придумалось ему сразу же, но отец сомневался и колебался. Потом рассказал мне. И я, идиот, эту мысль одобрил.
Значит, так: сейчас Льву Кимовичу сорок пять. И ещё сорок пять лет его не оставят в покое. Потом, может быть, и оставят, решат, что помер… А вот если ему станет восемнадцать, никто в здравом уме не заподозрит, что это тот же самый человек. Даже полный параноик не заподозрит. А если и заподозрит, так кто ж ему поверит?
Словом, прятать надо там, где никогда не станут искать.
О процедуре омоложения я знал. Отец рассказывал. И то, что это штука зверски муторная, я тоже знал. Отец рассказывал. Но даже по его рассказам я не мог до конца представить себе, что это такое: «ЗВЕРСКИ МУТОРНАЯ».
Отец рассказывал… Он всё-таки очень сдержанный человек.
Льву выделили комнатку, в которой раньше жил проглот. Проглота я вспоминал с нежностью. Милейшая скотинка… и убирать за ней не надо было…
За Львом убирать пришлось.
Двадцать шесть дней.
Сначала с него слезла шкура, волосы, повыпадали зубы и ногти. Потом он стал уменьшаться в размерах… и всё то, на что он, согласно закону сохранения веществ, убывал, тут же прибывало рядом. Притом, что аппетит у него был неимоверный и прихотливый, а давать ему можно было отнюдь не всякий корм.
Маменька же в поварском искусстве никогда сильна не была…
В общем, как я с ним натерпелся — никому не пожелаю. Злейшего врага пристрелю из жалости, а на такую работу не выпущу.
Но вот наконец, как писал классик, «прошло месяц».
Лёвочка подолгу торчал в ванной, не в силах налюбоваться на собственное помолодевшее тело. Хотя, на мой взгляд, любоваться там было не на что: из рыхлого и большого получилось что-то типа фитиля — тонкое и хлипкое. Морда стала узкой, пучеглазость зашкалила, а губы, раньше вроде бы нормальные, стали совсем негритянскими. Из всего этого безобразия торчало огромное дыхательное устройство, которое немецкие подводники называли шнорхелем.
Отец и маменька накупили ему кучу шмотья, но он упорно таскал мои футболки.
Но больше всего меня бесило, когда он в задумчивости начинал давить на подбородке свои прыщи.
Специально для него завели ещё один компьютер, и с тех пор к нам стало не дозвониться: Лёвочка проводил в Интернете всё то время, когда он не жрал и не спал. Вернее, так: он жрал, спал, сидел в Интернете — и ещё часа по два в день донимал отца насильственными диспутами о влиянии этрусской цивилизации на осёдлых скифов, или о древнем племени укров, от которых произошли, кажется, все, кроме индейцев, или о том, что на самом деле неандертальцы были неграми, а кроманьонцы — цивилизованными белыми людьми… А главное, этот шпендрик считался гостем, а поэтому я обязан был продолжать его обслуживать!..
Я уже не чаял дождаться, когда же ему сделают новые документы… и что? В армию сдадут? Загонят в ПТУ? Сошлют в английскую закрытую школу для мальчиков? Я мысленно потирал руки…
Соседи жаловались на его наглость и невоспитанность. В музее он затеял безобразный скандал — шерстистый носорог, видите ли, неправильно обволошен. В библиотеке успел устроить даже три скандала — по поводу бедности фондов, плохого состояния книг и недопустимости в храме знаний сдавать углы под коммерческие киоски. Я вынужден был везде ходить с ним, потому что одного его отпускать было просто нельзя.
При этом он постоянно учил меня жить, остерегая, какие все сволочи. Во всём он видел педофильскую подоплёку. Он меня просто выматывал своими советами и наставлениями бывалого борца с растлением малолетних. А его манера говорить, полуобняв собеседника и побрызгивая на него слюной…
И вот наконец настал день, когда отец торжественно вручил ему новый поддельный паспорт, неотличимый от настоящего. Лёвочка на радостях усвистал в ночной клуб. Я сделал глубокий вдох, затем глубокий выдох — и вернулся к «Запискам Бонапарта».
Заявился наш милый гость глубокой ночью. Правильнее сказать, эта грязная свинья приплелась под утро, ввалилась в мою комнату и прямо в одежде, в кроссовках и в помаде плюхнулась на мою постель.
Гостей из дому выбрасывать не полагается. Я встал, расшнуровал ему обувь, как дисциплинированная древнегреческая женщина, стянул с него джинсы, вытащил из-под него одеяло, чтобы укрыть, а он немедленно заворочался, устраиваясь поудобнее…
На подушке оказалась какая-то грязь. Я нагнулся посмотреть — в чём это он вывалялся. Я даже включил свет, потому что не сразу поверил своим глазам. Это были волосы. Много. Они вылезали клоками, целыми прядями, от одного только прикосновения к наволочке; я вытянул несколько волосков, не почувствовав ни малейшего сопротивления — точь-в-точь так же, как это было в начале моей месячной вахты над омолаживающимся страдальцем…
Всё-таки отца пришлось разбудить.
Состоялось следствие — с самыми неутешительными результатами. Хотя и не совсем внятными. Поганец утверждал, что всего-навсего искал презервативы. А нашёл бутылочку с витаминами — ну и сожрал парочку драже для поднятия сил. Ну ладно, горсточку. Исключительно для поднятия сил. Но ксерион по дому не валяется, он у отца в кабинете в специальном сейфе, до этого сейфа ещё докопаться надо, а уж потом открывать… Бутылочка с витаминами лежала там, где Лёвочка показал, ксериона в ней не было, разумеется. И быть не могло. Или могло?.. Отец тёр лоб, но вслух не высказывался.
Впрочем, какая разница? Нас — меня — ждал ещё один цикл омоложения этого… этого…
Ну, вы меня поняли.
Скажу честно: было чуть проще и чуть короче. Не четыре недели, а три. И ворочать беспомощную тушку стало легче, потому что тушка была поменьше. А потом она сделалась ещё меньше, и ещё, и ещё, и я уже начал втайне надеяться, что дело идёт наконец к естественному финишу… но увы: процесс завершился примерно на уровне десятилетнего.
И вот тогда я понял, что настоящего страху иудейску ещё не знал…
Видите ли, мой отец может всё.
Нет, не так. Он, конечно, не всемогущ, поймите меня правильно. Но я ни разу в жизни не видел, чтобы он решил «я это сделаю» — и не сделал. На пустяки такое не разменивают — опять же поймите меня правильно. Ну, знаете наверняка, типичная ситуация для беллетристики: какой-нибудь супер-пупер-чародей (вариант: супер-пупер-мэн) путём древних магических ритуалов (новейших технологических разработок) сотворяет немыслимой мощи сгусток управляемой энергии, мегафайрбол, допустим, или трёхкварковый мезопрокалыватель пространства, пробивает с его помощью навылет множество вполне себе населённых миров, одну реальность за другой, прошивает ткань вселенной — и вытаскивает из одному ему известного места пару бутылок холодного (допускаю, что очень хорошего) пива!.. В общем, по большому счёту, это даже не смешно. Это неприлично.
Так вот, я впервые увидел, как отец чего-то не смог. Он лично, в течение нескольких дней пытался вбить в помолодевшую Лёвочкину голову, что тому надо вести себя в соответствии со статусом малолетнего ребёнка, и это в его же, Лёвочки, интересах. Потому что если он доиграется до психушки, то навсегда останется золотым материалом для диссертаций по шизофрении.
Но Лёвочка мёртво стоял на том, что он доктор исторических наук, поэт, бывший депутат облсовета и Кнессета, почётный член, зампред, а также владелец и всенародно избранный президент. Повторное омоложение подчистило в этом списке строчку «несостоятельный должник, состоящий в международном розыске». Это какой-то психический феномен: когда Лёвочке об этом подробно рассказывали, он ненадолго притихал и пугался… а затем что-то в маленькой его башке перещёлкивало, и неприятная информация с тихим шипением испарялась из памяти.
Отец тёр лоб и бормотал что-то о неисследованных побочных эффектах. В ответ на моё предложение поставить на Лёвочке ещё один эксперимент и посмотреть, чем дело кончится — благо, материала не жалко, — он посмотрел как-то нехорошо, и я заткнулся.
Признаюсь, он меня не убедил. Но и у меня достойных аргументов не было. Я был пристрастен, каюсь, должен с прискорбием согласиться… и всё-таки человеколюбие не должно быть абстрактным, таково моё глубокое убеждение. Оно должно иметь вменяемые и чётко очерченные границы. Оно не должно идти во вред другим людям. И так далее.
Итак, нам пришлось придумывать новую легенду при полном отсутствии понимания со стороны наиболее заинтересованного лица. Племянник из Житомира превратился в своего же младшего брата, причём сильно травмированного скандальным разводом родителей. Я предложил было заменить на «трагическую гибель», но, едва закрыв рот, понял, что предложил глупость: такими словами попусту не разбрасываются. А ещё мгновением позже пришла шкурная — и тем огорчившая меня — мысль: а хорошо, что отцу моя идея не понравилась, к сиротке, чего доброго, соседи начнут относиться с сочувствием…
Ситуацию, в которой нашего подопечного могли увидеть не только соседи, я себе представлять в то время отказывался. А шкурность и мерзопакостность отдельных червячков, заводящихся в моей несчастной голове, надеюсь, вы согласитесь извинить. Я был начисто выбит из колеи и несколько переутомлён.
Единственное, что нас пока спасало от коллективного помешательства, — это то, что Лёвочку удалось подсадить на «Спокойной ночи, малыши». Подсадить в том смысле, что при звуках финальной песенки он начинал зевать, а через минуту засыпал — и спал абсолютно беспробудно до девяти утра. Как, каким чудом этот постгипнотический комплекс прополз в его подкорку и там закрепился, ни я, ни отец не знали: все прочие попытки загипнотизировать его проваливались, а ведь отец по этой части мастер не из последних…
Так мы и жили до середины апреля, всё больше приходя в тихое отчаяние от безвыходности ситуации — тем более что дела отца всё отчаяннее требовали его присутствия в других местах, а он никак не решался бросить меня наедине с этой проблемой. Я видел, как его буквально разрывает на части.
И всё же именно в мою надтреснутую башку пришла первая по-настоящему светлая идея. Этакая полномасштабная эврика. Сатори. Как у Ньютона с яблоком. Я полез за чем-то на книжный стеллаж, и сверху мне на темечко упала картонная коробка с фотографиями. Фотографии разлетелись, но при этом всё прочее встало на свои места. Я поднял пару из них — почти наугад — и принёс отцу. Он сидел с несчастным видом над какими-то таблицами. Я отдал фотографии и сказал: «Илья». Он посмотрел на фотки, на меня, и я понял, что у него тоже наступило просветление.
Этой же ночью Лёвочку украли цыгане: зашли к нам и вышли обратно с большой дорожной сумкой, которую цинично сунули в багажник своего белого «ауди». В сумке дрых Лёвочка.
У нас с родителями договор: я не лезу в их дела, как бы ни исходил любопытством. Моё дело — закончить школу и вообще впихнуть в себя максимум всяческих знаний, большая часть которых мне никогда не пригодится. Вернее, так: я впихиваю в себя то, что пригодится наверняка, то, что пригодится с долей вероятности — и то, что пригодится при каких-то чрезвычайно безумных обстоятельствах. При этом все понимают, что я не бездонный кувшин… Так вот, притом, что я не лезу в родительские дела и даже не задаю наводящих вопросов, я о многом догадываюсь. Да и кто бы не проявил догадливость после той нашумевшей истории с ящерами? Да что там истории — вполне себе полномасштабной войны! Но отец тогда — и много раз потом — велел: набивай голову новыми знаниями, а не чужими и устаревшими выводами. И потом немного откомментировал эту сентенцию: у людей моего возраста и аналогичного склада ума часто бывает так, что сложившиеся мнения по тому или иному поводу застревают в сознании надолго — и вскоре начинают влиять на восприятие, причём довольно радикально: то есть те вещи, которые не вписываются в картину мира, эти люди просто не замечают. А мы занимаемся такими делами, сказал отец, что не имеем права отбрасывать ни крупицы нового знания, каким бы диким оно ни казалось…
Какими делами они занимаются, я тоже примерно представлял. Но именно «примерно» — и старался не пускаться в спекуляции, потому что знал: моё меня не минует. Возможно, посвящение произойдёт после выпускного. Возможно, чуть позже. Взять, например, Петьку и Армена: они старше меня всего на два года, а уже посвящены.
В общем, я не торопился и не комплексовал.
Когда отец сказал, что раз проблема Лёвочки решена, то они с маменькой в начале мая едут к Брюсу в Австрию, оттуда вместе с ним — в Испанию, потом, вероятно (но не обязательно) — в Ирландию, и уж только потом возвращаются домой, а моё дело — спокойно сидеть на попе и готовиться к экзаменам, я только кивнул. Ни Австрия, ни Испания, ни тем более Ирландия не занимали верхних строчек в списках особо опасных стран, у нас тоже было пока тихо, если не считать зимне-весенней чудовищной самоубийственной миграции северных оленей из Эвенкии в Хакасию, их пытались подкармливать даже с вертолётов, но всё равно все олени передохли, — так что я мог со спокойной душой родителей отпустить — и заняться делами. Запущенная учёба, то, сё…
Катастрофа произошла, когда все билеты были взяты и все встречи, которые отец собирался провести, распланированы.
Значит, так: живём мы в Академгородке, и это район, от города весьма изолированный. И во многом отличающийся. Строили его в шестидесятые, поэтому дома с виду те же «хрущёвки», а планировка района такая, что без карты и компаса блуждать можно долго. Проще найти проводника из местных… Так вот, дома только с виду обычные, а внутри там очень даже ничего себе: и комнаты просторные, и кухни, и комнат в квартире может быть много — скажем, восемь. У нас комнат всего четыре, но зато — три балкона. Да и комнаты — это настоящие комнаты, зал — в два окна, не то что чуланчики в стандартных квартирках. Плохо, что потолки низкие… И, естественно, всё это стоит в лесу, зелени полно, бегают жадные белки.
И вот представьте себе: к такой вот «хрущёвке» подъезжают довольно поздней ночью с десяток самых навороченных тачек, разворачиваются и как бы ждут (чувствуется, что за всеми окнами все как бы присели и затаили дыхание). Последним появляется белый «ламборджино», останавливается у нашего подъезда, открывается дверь — сначала выходят парни в коже, встают «смирно»; потом выходит Илья, ставит на землю чемодан; и наконец появляется маленький мальчик в чёрном дорогущем костюме, с каким-то умопомрачительным галстуком — и в шляпе. Парни в коже берут чемодан и ведут мальчика к нам. Сдают с рук на руки, сдержанно прощаются, садятся в машину — и всё это в обратном порядке, то есть «ламборджино» первым, остальная ватага за ним — уезжают.
Двор засыпает.
Мы — нет.
На следующий день отец встречался с Ильёй, но о чём они говорили и чем именно Лёвочка достал цыган, я так и не узнал. Вероятно, это было слишком чудовищно…
На следующий день отец сказал мне:
— Кадет, я дам вам парабеллум. Но не сейчас, а когда вернусь…
Маменька всплакнула у меня на плече.
Изменить нельзя было ничего. Поезд ушёл. В смысле: самолёт улетел. В смысле: это не значит, что нельзя сдать билеты — просто отец уже обещал.
Я остался ждать парабеллум.
Как ни странно, первые дни наедине с Лёвочкой прошли более или менее спокойно.
К числу моих бесспорных достижений относится следующее:
1. Поганец смирился с тем, что я не буду звать его по имени-отчеству.
2. Поганец смирился с тем, что он не будет выходить из квартиры без сопровождения.
3. Поганец смирился с тем, что есть он будет то, что дают, а не то, что дают в ресторане.
4. Поганец смирился с тем, что я сильнее.
5. Я не завалил ни одной контрольной.
Мои бесспорные поражения:
1. Поганец гнусным образом звал меня только по имени-отчеству, добавляя всяческие титулы, начиная от «прекрасный сэр» и кончая чёрт знает чем.
2. Пришлось сменить замки.
3. Пельмени. Пельмени. Пельмени. Сосиски. Пельмени. Пельмени…
4. Пришлось запираться на ночь.
5. Пришлось нанять «бэби-ситтера, имеющего опыт работы с особо сложными детьми»…
Парадоксы, которые я не могу объяснить:
1. Его страшно любили старушки, собиравшиеся на лавочке у подъезда. Им он не хамил, а напротив: подолгу и с выражением декламировал свои стихи. Феерическое зрелище…
2. Он не разу не попытался обвинить меня в педофилии или в жестоком обращении с малолетними.
3. Каждый день ровно два часа он посвящал научной работе, хотя ему было строго-настрого сказано: пока не вырастет — никаких симпозиумов.
4. Я сохранил сравнительную ясность рассудка.
5. Несмотря ни на что, я продолжал ждать обещанный парабеллум…
Так было, пока не наступил тот самый день.
Пока поганец слизывал тортик, я восстановил соединение, залез на нужный порносайт и, воспользовавшись паролями поганца, снёс к чёртовой бабушке компрометирующий ролик. Откуда у меня пароли поганца? Есть такая шпионская программка, которая записывает все нажатия клавиш. Это элементарно, Ватсон.
Далее: нужно было решать, что делать с Леночкой. Она порывалась сбежать хоть во всём мокром, хоть в шторе, хоть без шторы… Сначала я её уговорил отсидеться в моей комнате, которая запирается изнутри. Вот видишь: запирается. И только ты можешь открыть… Я дал ей с собой пузырёк валерьянки и чаю. Чуть разрядив таким образом обстановку, я стал думать, как жить дальше. И ничего не оставалось, как звать на помощь. Сначала я попытался дозвониться до Светланы, но дома её не оказалось, а при звонке на мобильник обиженный робот сказал мне, что этот абонент более не обслуживается. Ничего не оставалось, как позвонить Девочке-Ирочке. Она бросила всё (слышно было, как там что-то упало) — и примчалась. Благо, тут у нас минут пятнадцать ходу — так что она управилась за пять.
С Девочкой-Ирочкой нас связывают давние и прочные отношения. Это в её спасении участвовал поганец в бытность свою поэтом и депутатом. Это из-за неё началась война с ящерами. И если бы на той войне давали награды и знаки отличия, мы с ней носили бы по нашивке за боевые ранения: меня тогда вроде как отравили, а сломанную в нескольких местах руку Девочке-Ирочке потом чинили ещё почти год. После войны Девочку-Ирочку мне поручили. Дело в том, что она очень долго боялась всего на свете. Машин, мышей, собак, темноты, толстых тёток, проволоки, электрических лампочек… Сначала её пытались лечить у врачей, но становилось только хуже, Ирочкина мама решилась пойти к знакомой цыганке — к Светлане, а Светлана действительно помогла: она сказала, что заговорить страх, конечно, можно, но это значит, что он просто затаится и вылезет наружу в какой-то жуткой форме и в самый неподходящий момент. Страх нужно побороть самому.
И Девочка-Ирочка стала убивать свои страхи, подкарауливая их по одному. А я страховал. Знаете, я крепко зауважал её после этого. Представляете: спичка с косичками, коленки подкашиваются, кулачки сжаты, уже пятую толстую тётку пропускаем, потому что Ирочка с места сдвинуться не может, наконец начинает шагать, подходит прямо к очередной тётке и выпаливает: «Скажите, пожалуйста, который час?» — и так она это произносит, такой у неё при этом вид, что тётка роняет сумку и убегает…
В общем, много чего было.
И много чего стало потом, когда отец и Шаддам свозили её в Армению, в Ехегнадзор, где похоронен дядя Коминт, вытащивший Ирочку из того подвала в Крыму. Она в него вцепилась тогда и долго не отпускала от себя, а потом он погиб.
Наверное, там, в той поездке, отец или Шаддам ощутили в ней что-то особенное. Сначала для неё пригласили учителей рисования и лепки, потом устроили в художественное училище — так сказать, вольнослушателем. Главное, что Девочка-Ирочка могла возиться в их мастерских хоть сутками, хоть неделями…
У неё привычка такая: что бы ни подвернулось под руку — лист бумаги, соломинка для коктейля, штора, веточка, носовой платок — начинает вертеть и что-то из этого делать. Когда бумага, то это называется «оригами», а когда шнурки для ботинок — то я не знаю, как и назвать. А ей по барабану. Она говорит, я просто узелки завязываю.
Барабаны она, кстати, тоже делала…
Но главное не это. Главное, что если на кого можно положиться во всём, то это на неё. Несмотря на спичковидность и раннюю молодость.
Вот оцените: прибежала, поняла, что у меня на руках голая полоумная женщина — и никаких вам швыряний тортами, мексиканских воплей и прочего; оценила примерно размерчик, побежала и принесла подходящую одёжку. Потом они сидели, запершись и шушукаясь, и в результате: да, полная комната всяческого бумажного зверья, да, занавески завязаны в розочку, — зато Леночка одета и причёсана, о происшедшем практически забыла, а когда потом будет вспоминать, то просто с лёгким нервным смехом. Да, Девочка-Ирочка — это вам не «Клуб ?-24/7»…
Где-то в половине девятого они засобирались, Леночку надо было проводить домой, платье и бельё её не высохли (я просто забыл про это, а уж она и подавно забыла), идти в принесённых Ирочкой вещах ей было впадлу — но представьте себе: два-три взмаха ножницами, два-три взмаха иглой, метр толстого кручёного шнура, старая цветастая маменькина шаль — и на Леночке уже не дачная байковая ковбойка и растянутые до невозможности джинсы, а что-то вполне «от-кутюр», этакий авангард, немного смело, но почему нет?
Итак, они ушли, и тогда из добровольного заточения выбрался поганец. Он был тих и подавлен — и всё, чего хотел, это посмотреть телевизор. Он потом объяснит…
Я почему-то не сомневался, что объяснения будут исчерпывающими. Например, что это был эксперимент по совращению малолетних, поставленный поганцем на себе — как оно и подобает настоящему учёному… Но сейчас мне не хотелось ни объяснений, ни разглагольствований. Я молча включил ящик.
И окаменел.
Барселону, где сейчас были родители, практически снесло с лица земли. Чудовищный ураган, несколько подземных толчков, падение метеорита… число жертв неизвестно, но наверняка исчисляется тысячами… территория оцеплена силами… команды спасателей прибывают… размещение беженцев… есть и россияне… всяческая помощь оказывается…
Почти ни черта не показывали: ну, развалины издалека и с большой высоты, ну, пожар; страшно испуганные люди среди какого-то барахла; ряды палаток, вертолёты, полевые кухни; кто-то что-то говорит в камеру… в общем, обычные и как бы взаимозаменяемые съёмки, они словно бы кочуют из репортажей об одной катастрофе в репортаж о другой. Я сидел и смотрел, а потом встал и куда-то пошёл. О поганца я споткнулся, но он этого не заметил. Я пришёл к телефонному аппарату и набрал какой-то номер. Набрал не сразу, потому что восьмёрка долго была занята. Наконец отозвался знакомый голос тёти Ашхен:
— Нет! Я сто раз тебе говорила и двести раз скажу…
— Тётя Ашхен, — позвал я.
— Стёпа? Мальчик мой! Во-первых, не волнуйся: Петька сказал, что с Арменчиком всё в порядке, жив-здоров, а значит, и твои тоже. Не знаю, где они сейчас…
— Спасибо, — сказал я. — Я попозже перезвоню.
И сел на пол.
Дело вот в чём: Петька и Армен — близнецы. Это внуки Коминта. Говорят, у многих близнецов есть это умение — чувствовать друг друга на расстоянии. А им, после посвящения в Орден, отец и Брюс это умение подраскачали. Так что раз Петька говорит, что с Арменом всё в порядке, — значит, так оно и есть.
Жаль, что я так не умею… По большому счёту, ничего я не умею. И, наверное, впервые в жизни я не то чтобы разозлился, но раздосадовался на отца: ну что ж ты, не мог родного сына чему-то полезному научить…
Ладно. Придётся обходиться тем, что есть.
Две недели прошли как в тяжёлом чаду. Тяжёлый чад, говорил отец — это август на озере Чад. А всё остальное — так… подчадок. Возможно, он и прав, не знаю.
Итак, я исправно звонил в Москву, говорил и с тётей Ашхен, и с самим Петькой, но результат был примерно тот же самый: Армен жив, страха или тревоги не испытывает, голода — тоже. Много спит. Плохо то, что Петька не может взять пеленг. Это и раньше получалось не всегда, но теперь — полная засада…
На двенадцатый день имена родителей появились в списках пропавших без вести, которые испанское правительство вывешивало на специально созданном сайте.
Без вести пропавших было почти двадцать тысяч. И семьдесят пять тысяч было погибших. И больше двухсот тысяч раненых.
Территория была мёртво оцеплена, и внутрь никого не пускали. Говорили, что это защита от мародёров.
Поганец вёл себя тише воды ниже травы. Бывали дни, когда я о нём просто забывал.
Не поверите: я зубрил алгебру. Целыми днями я зубрил эту чёртову алгебру… Я в ней ничего не понимал.
Я даже сдал какой-то экзамен. Кажется, это было сочинение.
Ирочка бывала часто, но не назойливо. Зато почему-то проявлял участие директор Борис Матвеевич…
Ну да. Конечно, я ещё формально несовершеннолетний. Но это не значит, что можно приходить, расспрашивать, на чём-то настаивать… Нет, я знаю, что родители живы, просто не могут выбраться. Да, я знаю это точно, мне сообщили знакомые. Когда там всё более или менее утрясётся… Нет, не нужно никаких официальных запросов. Я вполне справлюсь сам. Вы же видите: я справляюсь…
Седьмого июня в ванне обнаружилась дохлая крыса. Она прогрызла пластмассовую решёточку, вылезла — и умерла. Не знаю, от чего. Крысу нашла Ирочка, и ей стало плохо. Я постарался её отвлечь, увести, а поганец тем временем, наверное, делал крысе искусственное дыхание. Потом он пришёл совершенно обалдевший.
В общем, на крысе был ошейничек. Или галстучек. Из свёрнутой в трубочку тонкой кожи. Не то чтобы пергамента, но очень тонкой. На коже угадывались странные буквы…

@темы: книги