суббота, 19 октября 2024 в 07:11

Пишет Нари:

dzen.ru/a/ZxKy4MwJGRl96nlG?share_to=link В Средние века дочери королей рассматривались как ценный актив в укреплении политических отношений. Первое, без чего не могла состояться свадьба – это выбор перспективного жениха, с помощью которого можно было решить определенные политические задачи. Однако из-за постоянно меняющейся политической ситуации, надо было проводить церемонию бракосочетания и свадьбу как можно быстрее. Маргарита – старшая дочь Генриха III Английского, была выдана замуж за Александра III, короля Шотландии, в 1251 году, когда ей было всего 11 лет. А ее супруг был также молод. Подчас из-за смены политических интересов короля, помолвки дочерей расторгались и начинались поиски нового жениха. Так, например, Изабелла, дочь английского короля Эдуарда III, была помолвлена 5 раз и вышла замуж только в 33 года, что является необычно поздним возрастом для принцессы. Свадебный переполох Сразу после согласования даты свадьбы Королевская канцелярия Генриха III начала издавать соответствующие инструкции. Было приказано отправить в Йорк для свадебного пиршества огромное количество скота, дичи и рыбы. Все это было непросто; домашний скот можно было купить на рынках, но затем нужно было позаботиться о том, чтобы животных кормили и ухаживали за ними до того, как придет время их забивать; на дичь нужно было охотиться с учетом соответствующих сезонов; рыбу нужно было ловить и консервировать; живая рыба хранилась в специально вырытых прудах, чтобы ее можно было поймать и подать свежей. Только у шерифа Йорка было заказано тысяча кур, триста куропаток, тридцать лебедей, двадцать журавлей, двадцать пять павлинов, пятьдесят кроликов и триста зайцев. Помимо всего этого изысканного угощения, требовалось выпекать огромное количество хлеба, а также закупать специи, миндаль и сахар. О чем никогда не упоминается, так это о закупке фруктов или овощей – не потому, что их не ели, а потому, что они были выращены на фермах, принадлежащих королевским поместьям, и поэтому их не нужно было покупать. Перед Робертом Дакром, ответственным за закупку вин, стояла непростая задача: не только решить, где и у кого купить необходимое количество, но и организовать отправку морем. Питер де Чакепорк, хранитель королевского гардероба, и королевские портные приложили все усилия, чтобы сшить новые наряды для невесты, ее родителей, брата и фрейлин Генриха III и королевы Элеоноры, а также для самой Маргарет и двух ее фрейлин. Надо было найти золотую или, если не удастся, алую ткань, вышить на ней королевские гербы, оторочить мехом… Кроме этого необходимо было подумать о драгоценностях: утвердить дизайн, количество бриллиантов и других драгоценных камней в короне, серьгах, брошах. Понимаете, как нелегко пришлось ювелирам? Еще предстояло решить вопрос о размещении многочисленных высокопоставленных гостей. А если их больше, чем комнат в королевском замке? Эмоции явно накалялись, понимаем мы, читая «Большую хронику» Мэтью Пэриса. Дорого ли обходилось свадебное торжество? Свадьба принцессы Изабеллы Английской состоялась 27 июля 1365 года в Виндзорском замке и обошлась в беспрецедентную сумму. По меньшей мере 4 505 фунтов стерлингов были потрачены только на работу ювелиров по подготовке к свадьбе - целое состояние для XIV века! 100 фунтов стерлингов заплатили группе менестрелей. Вино стоило более 200 фунтов стерлингов, что значительно превышает 100 000 фунтов стерлингов в сегодняшних деньгах. Но положение обязывало идти на такие траты. Использованная литература A Medieval Royal Wedding: How Much Could it Cost? Royal weddings in history: dynasty and diplomacy

@темы: средние века, женский вопрос

---

пятница, 20 сентября 2024 в 23:04

Пишет Чудесник:

Виселица Монфокон. Рис. из "Словаря французской
архитектуры XI-XVI вв." Э. Виолле-ле-Дюка (1856)

Монфокон (фр. Gibet de Montfaucon) - огромная каменная виселица, построенная в XIII веке к северо-востоку от Парижа, во владениях графа Фалькона (Фокона). Получила прозвище Montfaucon (от фр. mont - гора, и фр. faucon - сокол, буквально "Фоконова (Соколиная) гора"). Одновременно на Монфоконе могло быть повешено до 45 человек. До наших дней не сохранилась.

Считается, что данное сооружение было построено на рубеже XIII-XIV веков по проекту советника Филиппа IV Красивого - Ангеррана де Мариньи, хотя деревянный прототип его, возможно, появился ещё в начале XIII столетия при короле Филиппе Августе. По мысли де Мариньи, жуткое зрелище множества разлагающихся тел повешенных должно было производить впечатление на подданных короля и предостерегать их от серьёзных правонарушений. По злой насмешке судьбы автор проекта впоследствии сам же был повешен на Монфоконе.

Читать дальше

Виселица представляла собой трёхъярусное сооружение на каменном фундаменте, квадратной в плане формы, со сторонами в 14 метров. Шестнадцать каменных столбов по трём сторонам периметра, высотой 12 метров каждый, и три (на многих гравюрах - 2) ряда горизонтальных балок создавали на трёх сторонах сооружения своего рода "матрицы" 5×3 из секций, шириной около 2 и высотой около 4 метров. С балок свисали цепи, на которых вешали приговоренных. Одновременно на Монфоконе могло быть повешено до 45 человек. Кроме того, на некоторых гравюрах можно увидеть, что в одной "секции" могли быть повешены сразу двое приговорённых, и в этом случае число возможных одновременных казней доходило до 90.

Повешенных размещали только в трёх боковых гранях куба, четвёртая сторона сооружения использовалась для подъёма и спуска тел и представляла собой каменную лестницу с воротами, ключ от которых хранился у городских палачей. Тела повешенных оставлялись на виселице до частичного разложения, после чего трупы сбрасывались в специальный каменный колодец (оссуарий) в цоколе Монфокона, поскольку было законодательно запрещено хоронить повешенных по христианскому обычаю.

Последняя казнь на Монфоконе была произведена около 1629 года, после чего сооружение было заброшено, и к 1760 году практически полностью разрушилось. После создания гильотины в 1790 году были разобраны последние столбы, напоминавшие о гигантской каменной виселице. В настоящее время на месте, где находилась виселица Монфокон, ничего не сохранилось, в 1954 году там установлен исторический знак. Память о ней хранят лишь гравюры разных авторов и упоминания в литературе ©

@темы: средние века

---

воскресенье, 08 сентября 2024 в 16:10

Пишет Эрл Грей:

Вопросы организации труда и физических затрат возникали в основном в городах, и на этой почве даже случались конфликты. Развитие городов началось в XII–XIII веках и было связано с прекращением нашествий варваров, с интенсификацией товарообмена и с освобождением крепостных. Склады­ваются профессии, городские кварталы различаются по тому, чем занимаются жители, деятельность диверсифицируется: «Сонные деревни превращаются в оживленные рынки».  Устанавливаются и распространяются определенные правила жизни. Поначалу нормируется длительность рабочего дня и — скрытым образом — усталость, которую вызывает работа. Главный критерий — длительность светового дня. Это зафиксировано в «Книге профессий», появившейся в 1268 году: «Вышеназванные работники должны приходить ежедневно по буд­ням на рассвете и работать до сумерек, которые длятся до заката».  Таким образом, длительность рабочего дня устанавливалась одинаковой для всех — он начинался с рассветом и длился, пока не начнет темнеть. Конечно, суще­ствовали нюансы — в некоторых профессиях рабочий день короче: например, «изготовители приводных ремней имеют право отдыхать в сумерки», так же как и «производители ремней» могут не работать по ночам, потому что «дни длинные, а работа очень тяжелая».  В то же время работа в ночное время существовала в некоторых профессиях, связанных с обработкой и переработкой продукции, — например, красильщикам разрешалось «работать по ночам»; производители масла также могли «работать днем и ночью, если это казалось им правильным». Конфликты в связи с продолжительностью рабочего дня Подобная нечеткость в определении не осталась без результата. Возникает напряжение, хозяева предприятий, особенно накануне Черной смерти — эпидемии чумы 1348 года, в период избытка рабочей силы, продлевали «рабо­чий день».  Это вызвало сопротивление, возникли конфликты по поводу про­должительности рабочего дня; усталость становится неявным алиби, по­гра­нич­ной точкой между тем, что можно терпеть, и тем, что терпеть нельзя. Работ­ники парижских кожевенных предприятий в 1277 году жаловались, что «хозяева очень сильно задерживали их на работе после наступления темноты».  Комис­сар парижской полиции установил продолжительность рабочего дня: «Работа должна продолжаться до обедни, а во второй половине дня — до захода солн­ца».  Похожая ситуация сложилась в 1346 году в Санлисе: двадцать восемь работников кожевенного предприятия воспротивились намерению четырех хозяев продлить рабочий день до повечерия; «Бальи постановил, что они будут работать до последнего удара колокола, собирающего на вечернюю службу, то есть до повечерия».  Конечно, об усталости здесь не говорится напрямую, но мысль о ней присутствует в жалобе и реакции работников, она принимается во внимание и пусть неявно, но требует компенсации. Великая чума, пришедшая в 1348 году, вызвала новые изменения. Количество рабочих рук сократилось, и, следовательно, они стали цениться выше; требо­вания работников возросли. Они проявляли дилетантизм и расслаблялись на работе; такое положение вещей оспаривалось хозяевами, но нравилось самим работникам. Вот что по этому поводу писал комиссар парижской полиции в 1395 году: «Как мне стало известно, представителям многих профессий, прожи­вающим в Париже — например, ткачам, сукновалам, мостильщикам дорог, каменщикам, плотникам и прочим, — пришлось по вкусу приходить на работу и уходить с нее когда заблагорассудится, и при этом они требуют, чтобы им платили так, как если бы они работали целый день. Это предосудительно и вызывает жалобы и нарекания со стороны хозяев предприятий, потому что наносит вред не только им, но и общественному благополучию. Отныне все представители вышеназванных профессий будут работать от зари до зари и делать перерыв на обед в разумно установленное время».  Начались многочисленные трудности и напряжения, в каждом месте свои, в том числе споры внутри профессий. В 1390 году в Бове ткачи стали оспа­ривать у шерстяников их более позднее начало рабочего дня — якобы их соб­ственный труд был более утомителен. Проблема нарастает: из-за усталости, вызываемой конкретными профессиональными задачами и особенностями их выполнения, возникают конфликты. Парламент выступил на стороне ткачей и установил одинаковую для всех продолжительность рабочего дня. В результате проблем, меняющихся в зависимости от конкретной эконо­мической или демографической ситуации, в середине XII века во многих европейских городах возникло такое явление, как колокол, подающий сигнал к началу работы: campana laboris на севере Италии, cloque des métiers в Дуэ, weverscloke в Брюгге, campana pro operarii в Виндзоре.  Мало-помалу рабочее время перестает зависеть от прежних «природных» факторов или звона церковных колоколов. У него появляется своя специфика. Это несколько снижает напряжение, хотя и не удаляет его полностью, как показывают события в Провене, имевшие место в 1282 году. Рабочие-текстильщики восстали против решения мэра бить в колокол в знак окончания рабочего дня: «Мэр был убит, колокол разбили». Для восстановления спокойствия в этом районе потребовалась амнистия, объявленная Эдуардом I, королем Англии и графом Шампани, а в Теруане городскому начальству пришлось в 1367 году пообещать «сукновалам и прочим людям, работающим на станках» «навсегда отказаться от ударов в колокол, означающих конец рабочего дня, дабы колокольный звон не вызывал в городе и церкви суматохи и распри».  Время и усталость каким-то образом связаны между собой, но об этом пока не гово­рится открыто. Надо сказать и о том, что по мере того, как складывались профессии, для урегу­лирования перерывов и пауз в работе в течение дня существовали свои приемы, которые призваны были ограничить возможные конфликты. Первоначально, согласно королевскому распоряжению от 1369 года и просьбам буржуазии из Труа, игнорировались требования компаньонов-ткачей о трех перерывах — на завтрак, обед и полдник. В тексте документа утверждалось, что следует «работать весь день не переставая, как это делают каменщики, плотники, кровельщики, виноградари и другие рабочие, в каком бы состоянии они ни находились».  Ясность в этом вопросе стала появляться в начале XIV века. Городские чиновники Турне в 1302 году постановили звонить в колокол, «один сигнал давался для перерыва на обед, другой — для возобновления работы»; магистрат Амьена в 1335 году счел ненадежным существующий порядок и добился от короля разрешения звонить в колокол «четыре раза в день — утром, вечером, перед перерывом на обед и после него».  Таким образом, рабочее время дробилось, работа чередовалась с отдыхом, устанавливалась предельная длительность рабочего дня. Нарушение порядка влекло за собой последствия — за опоздания рабочих наказывали: например, в итальянском городе Пистоя в 1356 году чернорабочий Капеччо был оштра­фован на два су, потому что stette troppo a tornare da merende  («слишком поздно вернулся с обеда». Рабочее время постепенно отмеряется. Паузы понемногу становятся нормой, как и жесткое наблюдение за рабочими. Часы на городских башнях С изобретением в XV веке механических часов рабочее время начинает отме­ряться все более точно. Раньше оно варьировалось в зависимости от времени года, а теперь стало неизменным. Теперь ориентируются не по природным явлениям, а по часам, рабочее время фиксируется. Возникает общий для всех критерий длительности рабочего дня, что хотя бы частично устраняет разногласия, как это было в Бурже в 1443 году: «В зимнее время нанятые ткачи и сукновалы должны приходить на работу на рассвете, а летом — между четырьмя и пятью часами утра; у них будет только три часа, когда они смогут завтракать, обедать, полдничать, пить и спать; им нельзя будет куда-либо отлучаться. Они будут получать сколько заработают, и те, кого вечером недосчитаются за столом, потеряют свой дневной заработок».  Таким образом, в средневековом мире ограничивается продолжительность рабочего дня, в течение времени вносится определенный ритм, выделяются часы на труд и на отдых. Усталость рабочего человека, судя по описаниям, не имеет ничего общего с изнеможением воина, утомлением измученного путника, она никого особенно не волнует. Оценить ее можно с функцио­нальной точки зрения, интуитивно, как само собой разумеющееся. Тем не менее усталость рабочего человека регламентируется и кодифицируется, из-за нее возникают конфликты. Тяготы труда «мобилизуют» работников, пусть иногда неявным образом.  О ней пока не говорят вслух, но те, кто ее испы­тывает, стремятся ее ограничить. Источнег знаний Из книги Жоржа Вигарелло «История усталости» Читешь как будто не про 13-14 века, а про сегодняшнее время. )

@темы: средние века

---

Посвящение в рыцари в средневековой Англии - где, как, зачем
Вдруг кому пригодится
( Читать дальше... 

@темы: средние века, этикет и титулы

---

В разговоре об исторической достоверности, средневековой приватности и - внезапно - представлений о том, прилично или неприлично есть в общественных местах, задумался, было ли возможно - по разным причинам - в средневековье есть на улице. Ну, если ты не ребенок, который грызет яблоко, или рабочий, который перекусывает, сидя на стройке. Условно говоря, вот ты обычная горожанка, вышла из дома на рынок, по пути купила пирожок - тебе нормально съесть его, не унося домой? И если жареный горох или орехи ты можешь грызть на ходу, то вот жареные ребрышки или пироги, например, проблематично (кто знает классические английские steak and kidney pies - так там вообще начинка полужидкая...)
Что интересно, в этикетниках, скажем, четырнадцатого века, рассчитанного на горожан среднего класса, мне на эту тему ничего не попадалось. Что женщине неприлично пить в трактире, а лучше велеть принести на дом (да и мужчине лучше не задерживаться в злачных местах) - это было А вот что касается еды на улице - молчание. Все, что связано с принятием пищи, касается трапез, проходящих дома, ну или, во всяком случае, в каком-то фиксированном месте. Можно предположить, что еда на улице, средневековый общепит, сразу проводила черту: если ты покупаешь пирожки у разносчиков, ты, скорее всего, не средний класс, а ниже, и этикетники не про тебя писаны. Кого волнует, как и что ест необразованный низший класс? Притом что фастфуд в средневековых городах был вполне себе развит, от вариантов "принести и запечь свою начинку в пирог, если дома негде готовить" до "купить что-нибудь и тут же съесть", возможно прямо не отходя от лотка разносчика. Подобные варианты описываются вплоть до XIX века, у того же Диккенса: у разносчика можно купить и тут же употребить паштет, хлеб с маслом, печеную картошку, кофе. Но покупает это, действительно, малопочтенная публика - трубочисты, рабочие, бездомные, девицы легкого поведения (ну или джентльмены, которые кутили всю ночь, и им пофиг уже, что про них подумают).
Что интересно, представление о том, что есть "на людях" неприлично, потому что среди них могут быть голодные, средневековью было, скорее, несвойственно - приватность в еде у людей этой эпохи своеобразна. Не только в замках, но и в городских домах, у купцов и ремесленников, трапезы происходят в "зале" - помещении, где вместе с хозяевами едят и слуги, а также могут присутствовать бедняки, которых кормят из милости. Удаляться для трапезы в личные покои, некую уединенную комнату становится новым обыкновением, которое порицают моралисты (см. об этом, например, здесь: https://tal-gilas.livejournal.com/384427.html) Нормальной оказывается не ситуация "нехорошо есть на людях, потому что голодные будут смотреть в рот", а "да, голодные, скорее всего, будут, они придут просить милостыни, и твое дело их накормить". Делиться едой вполне естественно - так, герой стихотворения XIV века "Кредо Петра Пахаря" заносит милостыню в виде хлеба и сыра в штатную, чуть ли не ежедневную статью расходов. Грубо говоря, не "дурно есть в присутствии голодных" - дурно "есть и не делиться".  tal-gilas.livejournal.com/421630.html

@темы: средние века

---

Тут приятель спросил, как бы вы продемонстрировали разницу менталитетов современного человека и человека средневековья, если бы вам, допустим, пришлось писать исторический роман по своей излюбленной эпохе. У меня от такого вопроса немножко глаза разбежались, потому что, например, Арон Яковлевич Гуревич про это целую книгу написал, и то не исчерпал вопроса, а только наметил основные направления. Ответил я навскидку первое, что в голову пришло, а тут вот задумался. Я бы сказал, что одно из важнейших отличий не только средневекового человека, а и почти любого человека былых эпох от современного, которое лежит на поверхности, но при этом не очевидно именно потому, что слишком очевидно - это принципиально иное представление об одиночестве, интимности и приватности и обо всем, что с этим связано.

Прежде всего, человек средневековья почти никогда не оставался один. Да, не надо хи-хи, по возможности и в сортире тоже. Если мы, например, возьмем «Прядь о Торстейне Морозе», то мы увидим, что культурно обустроенное отхожее место в богатой усадьбе выглядит так:

«Оно было такое большое, что одиннадцать человек могли в нем сидеть с каждой стороны. Садится он на крайнее сиденье и, посидев некоторое время, видит, что у самого дальнего сиденья появляется черт и садится». (Если вам интересно, что было дальше, то http://norroen.info/src/isl/thorsteinsk/ru.html)

Человек средневековья всегда, постоянно находится в присутствии других людей. И ему нормально. Без людей ему стремно и неуютно. Если так подумать, то святой отшельник уже потому святой, что добровольно отказался от общества других людей и живет один (возможно, с одним-единственным послушником, то есть практически в полном одиночестве).

Это не только средневековья касается, так было вплоть до самого последнего времени. ( Свернуть 

Когда мы читаем в классической литературе, что кто-то «живет один» или «путешествует один», это не совсем то, что мы себе представляем по умолчанию. Это значит всего лишь, что рядом с ним нет никого, с кем можно общаться на равных и кого вообще стоило бы упоминать. Если Онегин в именье дяди «живет один», это означает, что вместе с ним в том же доме проживает как минимум один, а лучше два или три лакея, домоправитель, садовник, повар или кухарка (лучше и то, и другое: повара он привез с собой, чтобы готовить изысканные столичные блюда, а кухарка готовит обычную повседневную еду, не француз же ему станет бараний бок с кашей запекать), кухонные мужики, поварята, истопники, конюха, берейторы и кучера, некоторое количество сенных девок (а кто их там считает)... и так далее. Если бы Онегин женился, количество необходимой прислуги увеличилось бы в разы. А так он пока что живет один. Совсем один. Потому что эта прислуга - не то чтобы люди, это скорее домовые эльфы, обеспечивающие нормальное функционирование хозяйства, все то, что в наше время обеспечивается электричеством, водопроводом, канализацией, газовой плитой, микроволновкой, пылесосом, стиральной машиной итогдалие. При этом на самом деле они есть, они присутствуют, ты поневоле так или иначе с ними общаешься (с сенными девками иной раз и очень даже интимно), и, на самом деле, значительная часть тогдашней жизни сводится как раз к взаимодействию с прислугой, тому, как ее нанимать (если у тебя нет крепостных), тому, как ее вышколить, чтобы она была максимально незаметна, и тому, как с нею взаимодействовать, чтобы она не наглела (все равно обнаглеет, конечно, ну что ж поделаешь...) Разумеется, в числе прочего, частью грамотного взаимодействия с прислугой было умение эту прислугу не замечать (у Честертона несколько рассказов именно об этом, и именно потому, что ситуация, когда рядом с тобой живой человек в роли мебели, переставала восприниматься как естественная и приемлемая). Короче, об этом можно говорить бесконечно, но идею вы поняли. То есть то, что двести лет назад называлось «жизнь в одиночестве на лоне природы», мы бы с вами сейчас восприняли как «проходной двор». Ну а что поделаешь, ночной горшок сам себя не вынесет!

И кстати, о «проходном дворе»: все мы бывали на экскурсиях во дворцах и в старинных барских усадьбах и примерно знаем, как они устроены. Стандартная планировка - это анфилада. Сколько угодно залов, нанизанных на единый проход, с дверьми, ведущими из одного в другой. Насколько я понимаю, «изолированные комнаты», куда попадают не из соседних комнат, а из коридора или прихожей - относительно недавнее изобретение. В старинных дворцах в лучшем случае пара спален и кабинетов никуда не ведут, а так-то все покои проходятся насквозь. Видимо, им было нормально. Надо сказать, самый новый жилой дом, выстроенный в таком стиле, я видел в 2000 году подо Львовом, и построен он был буквально вот-вот, в конце ХХ века. Это был богатый крестьянский дом, и выстроен он был бубликом: шесть или восемь комнат со сквозным проходом из одной в другую, а в центре печь, которой это все отапливалось. И, видимо, хозяевам было нормально, тот факт, что все комнаты проходные, совершенно их не беспокоил, а шо не так?

У человека средневековья все то же самое, только еще круче. Онегин хотя бы иногда остается один, совсем один. Человек средневековья один не остается в принципе. То есть, к примеру, насколько я понимаю, знатная дама в своей постели спала не одна, а минимум с одной, иногда с несколькими служанками или фрейлинами. Соответственно, когда к королеве Гвиневере или там Изольде Белокурой «тайно» приходит Ланселот или Тристан, в постели он оказывается минимум третьим, а то и четвертым. Разумеется, лишних дам можно выставить за дверь; но, в любом случае, для них его визит тайной не будет; просто они никому не скажут. Наверное.

То же самое - персонажи исландских саг. По умолчанию подразумевается, что у всего происходящего есть свидетели, что вокруг полно других людей, просто это не какие-то знатные люди, а женщины, дети, рабы или слуги, которые ничего особо не могут, кроме как запомнить и пересказать происходящее. (Когда в саге идет речь о судебном процессе и там упоминаются «свидетели», следует понимать, что речь не о тех, кто присутствовал при факте совершения, допустим, убийства и может рассказать, как все было, а дееспособные люди, проживающие поблизости от того места, где случилось событие, и своим именем могущие поручиться за то, что разбирательство будет законным; свидетели в нашем понимании тут особо не нужны, потому что об убийстве сам убийца все и расскажет). Интимности и приватности в нашем понимании не существует - все происходящее, включая то, кто с кем спит, происходит практически на глазах у окружающих (например, на минуточку, в ходе плавания на корабле жена кормчего этак запросто изменяет мужу с пассажиром... вы эти корабли вообще видели?)

Та же фигня, собственно, в монастырях. Средневековый монастырь, за редкими исключениями - это большая пионерская спальня, где все всё про всех знают (о дальнейшем см. «Имя розы».

То есть все «тайное» и «секретное» - это не то, чего никто не видел; это просто то, что не обсуждают и о чем не рассказывают. И, по большому счету, если любого доверенного слугу любого знатного вельможи как следует потрясти... Он же про своего господина знает намного больше, чем любая современная любящая мама знает про своего ненаглядного сыночка! (Ну вот именно поэтому во многих культурах слуги и рабы и не могли свидетельствовать против своего господина).

На самом деле, у современного человека эти вещи в голове укладываются с огромным трудом, потому что он к такому не привык. Особенно люди нового поколения, которые уже не росли в коммуналках и привыкли, что даже у ребенка должна быть своя отдельная комната (причем отсутствие возможности в этой комнате запереться - уже нарушение личных границ). И по современным романам "про старину" это иной раз очень и очень заметно. Поэтому если бы я, допустим, писал роман о средневековье, мне бы для каждой сцены пришлось отдельно продумывать картинку: сколько там на самом деле людей, кто где стоит/сидит/едет и кто из них что видит. Включая всех этих бессловесных слуг, пажей и прислужниц. Потому что они есть, даже если в действии не участвуют. Потому что никогда не знаешь, где пригодится. kot-kam.livejournal.com/3807873.html

@темы: писательское, средние века

---

суббота, 07 февраля 2015 в 13:00

Пишет Рыцарь Северного Заката:

07.02.2015 в 12:06

Пишет  Шано:

Краткое изложение истории средних веков Оригинал взят у в Анри Пиренн. "Средневековые города и возрождение торговли"

Торговля правит миром. В смысле, международная, дальняя торговля. Нет торговли - нет смысла производить больше, и все идет в упадок. Зато если есть спрос, то появляется и предложение. В Римсокй Империи торговля была развита очень хорошо. На полях растили не только и даже не столько хлеб, сколько сырье для товаров (для вина, для масла, и т.п. в зависимоси от региона). Поскольку поместья были обширными, многие прямо на месте из сырья делали товар и отправляли его в город. В городах жили купцы, скупавшие товар и отвозившие его туда, где он был нужен. Государство получало доход от налогов (ибо богатые землевладельцы и купцы платили больше) и от торговых пошлин. Государство могло содержать армию, чиновников, бюрократию и эффективно вести дела, то есть, обеспечивать безопасность и комфорт гражданам. Потом была чума и нашествие варваров, век V. У варваров не было цели уничтожить Империю - наоборот, они хотели ее сохранить, просто занять наиболее "вкусные" места в иерархии. Много чего порушили, конечно, структура шаталась, но стояла. Доходов стало поменьше, но торговля продолжалась, и все имперское наследие работало, пусть и в меньших масштбах. Но тут пришел век VII, арабы выплеснулись из Аравии, снесли персов, сильно погрызли Византию, прошлись огнем и мечом по Северной Африке, добрались до Испании (711ый), но что еще хуже - арабские пираты вышли в Средиземное море и на этом торговля Западной Европы с востоком закончилась. Византия и Венеция продолжали кое-как торговать, но Франция осталась не у дел. Торговля зачахла - у Меровингов упала прибыль от торговых пошлин. Торговля зачахла - люди стали меньше производить - люди стали беднее - у Меровингов упала прибыль от налогов. У Меровиногов упала прибыль - пали сами Меровинги и пришли Каролинги. У Каролингов не было денег, они не могли содержать ни армию, ни чиновников. Единственное, что было - земля и люди на ней, чтоб обеспечивали натурой. Пришлось передавать землю вассалам - но получив землю, вассал был обязан сеньору только клятвой. И связи рушились, королевство-империя распадалась на герцогства. У герцогов были те же проблемы с графами - и герцогства распадались на графства, те - на баронства, те - на сеньории. Сеньоры воевали один с другим, им пришлось строить замки-бурги для защиты крепостных. Эти бурги позже стали основой для городов - но на тот момент были просто крепостями с маленькими гарнизонами. Города тогда жили за счет епископов - у них были кафедры, школы, монастыри, которые надо было снабжать ремеслом и едой. Но в целом города пришли в упадок. Только на юге, где были сильны традиции Рима, городам было полегче - там, как правило, жили и графы. Короли, герцоги, графы жили в поместьях - у каждого было их несколько, и короли-герцоги "кочевали" между ними, чтобы восполнялся запас продуктов. Позже это все назвали "феодализм". А века девятый и десятый называют "темными", они и правду были злыми - верховная власть не дотягивалась до сеньоров, сеньоры решали споры силой и оружием, крестьянам жилось совсем мрачно - ибо они полностью зависели от господ, а те не только жгли соседей, когда хотели, они и со своими "отжигали" все, что хотели. Но в десятом веке арабских пиратов начали вытеснять из Средиземноморья. Немецкие Оттоны пришли в Италию и южную Францию, очистили от пиратских баз, загнали их на Сицилию. Пиза и Генуя понемногу набирали силу и уничтожали флоты пиратов, и громили базы пиратов и на Сицилии. Торговля начала оживать. В первую очередь, развивалась Венеция - она оставалась портом связи с Византией, и пересылала товары дальше. От нее "кругами" торговля пошла по Италии, дошла до Генуи и Пизы, и скоро вся Ломбардия оживилась, потянула за собой юг Франции. На севере в первую очередь развивалась Фландрия - там с римских времен шили ну очень хорошую одежду, а хорошая одежда - штука такая, которой торговать можно и в темные века. Особенно, когда за темными веками пришли посветлее. Торговля втягивала Англию, Северную Францию, Рейн, Балтику. Внутренние области Франции и Германии отставали, но со временем "накрыло" и их. Кто были первые купцы? Общество было жестко зафиксировано, сын продолжал дело отца, все были привязаны к земле и месту рождения. Торговля требовала постоянных переездов - на дальние расстояния. А потому в торговцы шли изгои, беглецы, в общем - сброд и авантюристы. Но поскольку они бежали далеко - никто не мог доказать, что они "беглые" и вернуть их господину. Купцы получались самыми свободными людьми того века. Торговля требовала ума и смелости, так что купцы были чуть не лучшими людьми своего века - правда, жадными и аморальными, но у всех свои недостатки. Торговля была делом опасным, и как правило купцы объединялись в группы, в гильдии, чтобы отбиваться от бандитов и легче добираться до дальних берегов. Начала оживать торговля - крестьянам (и феодалам) стало выгодно производить больше. Начали расчищать земли, увеличилась площадь пахотных земель. Стало больше пахотных земель - стало больше еды, население пошло в рост. Население пошло в рост - и пошло колонизировать дальше. Купцам скоро потребовались базы, где можно было бы хранить товары. Стали оживать старые города - и возникать новые, вокруг бургов-крепостей. Купцам нужны были рабочие руки - грузить товары, в города потекли люди. Людей надо было обеспечивать едой - и в города потекли пекари, мясники и виноделы. За ними потянулись ремесленники. Городам была нужна еда - и крестьяне получили еще один стимул производить больше. Перед городами, разросшимися вокруг бургов, встала проблема защиты. Торговцы (в первую очередь) скинулись - и построили деревянные стены. Города разрослись, торговцы стали богаче, горожан стало больше - скнулись еще раз и построили стены каменные. Бурги стали штукой бесполезной - и встал вопрос, а зачем они вообще нужны? Торговцы - люди свободные - не очень хотели платить оброки сеньорам, графам, епископам. Не хотели, чтобы их судили с помощью поединков или там раскаленного железа в руку. Торговцы хотели нормальные законы - и начали за них бороться. С трудом, но к началу XII века кое-чего добились, а концу века уже добились и во многих местах, а к началу следующего века городские верхушки уже не просто скидывались на стены, а вели полноценную финансовую систему, содержали школы и больницы, поддерживали, кого надо, и так далее. Правда, горожане замыкались в рамках стен и не любили соседей-конкурентов, строили соборы, чтоб переплюнуть всех, а крестьян вообще за людей не считали. Но крестьяне смотрели на города - и тоже начинали понимать, что свобода - это хорошо. А свобода и богатство - еще лучше. Кроме того, с "темных веков" письменность была делом монахов. Клирики писали все, и писали на латыни. С развитием торговли возникла необходимость, чтобы писали все. А всем латынь была не понятна - и пошли в рост национальные языки.

@темы: средние века

---

• что касается юридической стороны, с точки зрения «салического закона» - однозначного отстранения женщин от наследования там не было – и тем более не было невозможности передачи прав и обязанностей по женской линии. Не наследовала только вдова (супруга наследодателя), попадавшая под имущественную опеку сына – но это не касалось дочерей и ряда других родственников по женской линии, в том числе собственно женщин. Салический закон четко устанавливал очереди наследования – и наследниками первой очереди шли ДЕТИ (filii) наследодателя. Несмотря на двоякость перевода слова filii (которой, кстати, нет при переводе классических римских текстов), по смыслу нормы параграфа первого титула LIX «Об аллодах» (наследственное право, говоря современным языком) речь идет о детях обоего пола, с некоторым преимуществом сыновей в силу обычая.
  
  
  
  • При отсутствии наследников первой очереди, к наследованию призывается МАТЬ как наследник второй очереди (в силу того, что полную дееспособность мужчина, как правило, приобретал после смерти отца, отец тут не значится). Третья очередь – братья и сестры наследодателя одновременно. Четвертая очередь – сестра матери (тетка), пятая очередь – ближайший родственник по линии отца либо матери. При отсутствии наследников пятой очереди, имущество признавалось выморочным. По материнской линии  также  передавалась  обязанность выплаты верегельда (в «Русской Правде» - «вира», штраф и компенсация ущерба «в одном флаконе» и ряд других обязательств.
    С другой стороны, в самых древних текстах «салического закона» (хоть самый первый текст в оригинале до нас и не дошел) действительно присутствует императивная норма параграфа пятого титула LIX об отстранении любых женщин от наследования земли (terra), являющаяся специальной по отношению к общему порядку наследования по закону. Тут, правда, есть одна проблема – она была отменена еще в конце VI века эдиктом (капитулярием четвертым) франкского короля Хильперика (сидевшего, правда, не в Париже, а в Суассоне). Связано это было с тем, что на франкской территории были по-прежнему очень сильны правоотношения, возникшие еще в эпоху Рима и регулировавшиеся гораздо более развитым римским правом. Да и население было во многом галло-римское, то есть носители еще римской правовой культуры. Хильперик был вынужден адаптировать отдельные нормы варварского протогосударственного права к существующей правовой реальности.
  
  
  • Дело обстояло так, что галло-римлян совершенно официально продолжали судить по римским законам (точнее, использовался константинопольский «Кодекс Феодосия», включавший нормы римского права начиная с 312 г.), а «Салическая правда» применялась только к крайне немногочисленным на территории будущего Западно-Франкского королевства франкам.
    Путаница возникает с появлением Эмендаты, последней полной редакции «Салической правды», датируемой периодом Карла Великого. Из нее якобы «капитулярий Хильперика» исчезает и воспроизводится древнейшая норма. Однако анализ характера разработки Эмендаты позволяет предположить, что имело место не изменение законодательства, а наведение редакционного порядка в основном тексте Салической правды – в который капитулярии формально не входили (их туда включают только ученые 19-20 веков, причем условно). 
  
  
  • Поэтому формально-юридически принятие Эмендаты (вспомните английское amended – «уточненное» не означало отмены действия капитуляриев Меровингов, и при использовании основного текста закона следовало бы учитывать и влияющие на нее формально не отмененные указы соответствующих королей. Специального указа об отмене капитуляриев VI-VII веков нет – по крайней мере не найдено, да и не могло его быть в силу того, что именно капитуляриями управлялась жизнь в Каролингской империи из-за ее неоднородности. Надо понимать, в 1358 году в библиотеке Сен-Дени монах Ришар Скотт откопал именно Эмендату – и ТОЛЬКО ЕЕ, чему все несказанно обрадовались.
    Так или иначе, «Салическая правда» уже в конце IX века утратила статус источника права в силу юридически оформленного распада империи Карла Великого и изменения общественного уклада, и ссылаться на нее в середине XIV века – это все равно что сейчас в российском суде ссылаться на Судебник 1550 года как на закон, подлежащий применению (то есть как на источник права). В этой связи можно упомянуть также, что ряд исследователей указывает на то, что нa тогдашних франкских документах нет ссылок на «Салическую правду» - что, впрочем, может объясняться тогдашним авторитетом именно суда, а не закона как текста (авторитет текста характерен для Французской и Американской революций). Но это не так принципиально. «Салическая правда» явно носила цель частичной записи правового обычая, характерного для определенного периода – и с усилением феодальной раздробленности прекратила свое действие. 
  
  
  • На смену ей в будущей Франции пришли кутюмы – правовые обычаи, адаптированные к реалиям чисто феодального периода, причем разные в зависимости от территорий (помните, мятежные бароны – сторонники Робера Артуа при встрече с Маго ссылаются на кутюмы, а не на какой-то там салический закон, и требуют их уточнить?) Записывать их, к слову, начнут только незадолго до Филиппа Красивого. И система наследования из салического закона была обычным правом давно и полностью сломана. 
  
  
  • Вот, кстати, еще пример: тот же Дрюон пишет о норме применения пыток при судопроизводстве (к тамплиерам, братьям д’Онэ и так далее) – так вот, это было совершенно недопустимо по «Салической правде», где пытки могли применяться только к рабам (явная рецепция из античного права).
    Если же представить себе буквальное применение норм наследственного права по салическому закону с учетом капитуляриев Хильперика (об их отмене Эмендатой у нас сведений нет), то получается простейшая задачка для студентов юрфака ЛГУ: По смерти Людовика Х открывается, говоря современным языком, наследственное дело, в наследственную массу входят земли королевского домена и личные права и обязанности. В силу правового обычая вопрос откладывается до разрешения от бремени вдовы наследодателя – Клеменции Венгерской (ибо обычай диктует различное решение в зависимости от пола ребенка – к слову, учет прав нерожденного ребенка при наследовании характерен и для современного наследственного права). У нее рождается сын, который в силу обычного (то есть проистекающего из обычая) преимущества наследников мужского пола в одной линии наследования признается единственным наследником. Он приобретает правоспособность с момента рождения – и признается королем Иоанном I. 
  
  
  • Тут, как видим из исторических источников и из текста Дрюона, споров никаких нет, все бароны королевства согласны – «Да здравствует король!». Наследственное дело после смерти Людовика Х закрыто, Жанна Наваррская от наследования французской короны отсекается независимо от решения вопроса о ее реальном происхождении от формального отца. Кстати, закрепление за ней прав на Наварру де-факто означало признание ее законнорожденности, так как эти права она получала по отцовской, а не материнской линии. Однако тут же возникает новое наследственное дело, в связи со смертью уже Иоанна I. Сыновей и дочерей, то есть наследников первой очереди, у него нет. Тогда получается, что к наследованию по салическому закону должна была быть призвана… его мать – Клеменция Венгерская (как минимум в отношении титулов, с учетом споров о привязке королевского титула к земле). И именно она должна была стать правящей королевой. Кстати, такие разговоры в «чертогах власти» тогда звучали. Филипп V Длинный пролетал как фанера над (как раз) Парижем.
    У российских читателей «Проклятых королей» приход Филиппа Длинного к власти не вызывал никаких вопросов, потому что он четко ложился в принятую у древнерусских князей систему лествичного права – прекрасно знакомую любому, кто мало-мальски интересуется историей. На Руси власть передавалась не от отца к сыну, а от брата к брату. Кода умирал последний брат в предыдущем поколении, власть переходила к старшему сыну старшего брата предыдущей ветви, то есть открывалась новая ветвь – новое поколение «лествицы». 
  
  
  • Но вот проблема в том, что в «Салическом законе» «лествичной» системы… не было. И переход власти к Филиппу V, если предположить формальное провозглашение следования салической системе (чего в реале не было), был бы обусловлен именно незнанием реальной системы наследования у древних франков, которое повлекло за собой применение де-факто лествичной системы – применение третьей очереди в обход первой и второй. Соответствие перехода власти от Филиппа V к его брату Карлу IV именно салической системе можно было бы обосновать только выбором трактовки перевода латинского filii как «сыновья» - тогда да, третья очередь. Что некорректно – если в единственном числе filius означает «сын», а filia - «дочь», то filii во множественном – именно «дети», без заострения внимания на гендере. Но тут совершенно точно, что древние положения салических франков к позднекапетингскому режиму перехода власти не имели ни малейшего отношения.
    Ибо прецеденты наследования земель женщиной и передачи прав на земли через женщину в древнефранцузской истории – причем уже намного позже Эмендаты - БЫЛИ, и про них в описываемый период вспоминали. В первую очередь это Алиенора Аквитанская – мать Ричарда Львиное Сердце. В отсутствие живых братьев, после смерти отца именно она – дочь – была признана владетельной герцогиней огромной территории в четверть с лишним нынешней Франции (включая, кстати, Гасконь, которая «пока еще жива» в песне д’Артаньяна в начале советского фильма). Причем, если на ее замужество требовалось согласие баронов, то вот на наследование земель никакого согласия не требовалось – то есть правовой обычай наследования дочерьми земель у западных франков был, и вопросов ни у кого не вызывал. А вот приводимый
  
  
  • Дрюоном второй пример в лице Анны Русской (Анны Ярославны, дочери киевского князя \ цезаря россов Ярослава Мудрого) некорректен – Анна не являлась самостоятельной правительницей и была со-регентшей при малолетнем сыне Филиппе I. Это не княгиня Ольга – да и та вроде воспринималась как регентша при Святославе, ибо, по летописям, на древлян войско формально вел четырехлетний Святослав именно в качестве князя (а не княжича). 
  
  
  • Путаница в статусе Ольги возникла из-за Константина Багрянородного, писавшего про «королеву ругов» - но он имел в виду явно статус королевы-матери, так как упоминает про «Сфендослава». Кстати, аналогичный статус регентш был и у Елены Глинской, и у Софьи – первой правящей самостоятельной коронованной особой женского пола на Руси стала Екатерина I. Что же касается Алиеноры, то именно благодаря ее второму браку с Генрихом Плантагенетом, в результате которого Алиенора передала Аквитанию под английское управление, Англия получила огромные и прочные владения на континенте, ставшие материальной причиной Столетней войны. Это еще одно доказательство того, что женщина могла передавать права, связанные с землей – проще говоря, французские правительства времен второго и последующих этапов Столетней войны безбожно врали.
    Ну и последний вопрос: мог ли Эдуард III быть «первым в очереди» на французский престол? По салическому праву – точно нет. По реально сложившемуся порядку престолонаследия – видимо, мог. По отношению к последнему королю из династии Капетингов он – сын сестры, племянник. Филипп Валуа – двоюродный брат, сын брата отца последнего короля. То есть Эдуард - ближайший родственник мужского пола, что, кстати, совпадает и с салической ветвью наследования. Эдуард III – внук царствовавшего короля. Филипп VI по идее тоже, только вот короли разные – если Филипп – внук Филиппа III, то Эдуард – внук Филиппа IV, более близкого в линейке царствования. 
  
  
  
  


• немного больше здесь author.today/post/390447

@темы: средние века

---

Была в средневековой Англии такая процедура как
Proof of age inquisition - официальное расследование (инициируемое представителями королевской власти) для подтверждения совершеннолетия какого-либо субъекта.
Причины понятны - от этого зависело, кто управляет наследством, сам субъект или его опекуны, и насколько он вообще имеет какие-то права и обязанности.
Совершеннолетие, кстати, для мужчин и женщин наступало в разное время.С XIII века у дворянства оно составляло 21 год для мужчины и 16 для незамужней женщины. Замужняя становилась совершеннолетней автоматически, если, конечно, уже достигла разрешенного брачного возраста 14 лет.

Пара примеров того, как подтверждался возраст субъекта.

1. Запись сделана в Бранкетре в субботу после дня св. Жиля, в 17 год правления Эдуарда I (1289 год).
Томасу, сыну Болдуина Филлола, родственнику и наследнику Мэтью Маунтела, в начале прошлого Великого поста было 22 года.
Роберт Дайкет знает это, потому что у него есть сын, родившийся в праздник переноса мощей святого мученика Томаса Бекета, а упомянутый Томас (Филлол) родился в начале предшествующего Великого поста.
Уильям де Брэм знает об этом от сына соседа, который того же возраста. Роберт де Тайвинг тоже.
Уильям де Перле знает это по своему собственному сыну, который старше его на год и семь недель.
Ричард де Бурес родом из города, где он родился, и хорошо знает его возраст.
Томас де Топпингхо знает это по смерти своего отца, который умер два года спустя; а Джон де Топпингхо - по смерти своего отца, который умер за два года до рождения Томаса.
Гилберт Смит (Фабер) знает это по своему сыну, который на два года старше.
Роберт де Шальдефорд знает это, потому что двадцать четыре года назад он был сотником Уихэма и часто бывал в доме отца Томаса.
Другие знают это от верных людей, которые знают правду.

2. Алан, сын и наследник Роджера ла Зуша, так же называемого ла Зух и ла Суш.
Предписание Питеру Хейму и Роберту де Радингтону с просьбой выяснить, является ли упомянутый Алан, находящийся под опекой короля, совершеннолетним, как он говорит, или нет, от 20 июня 17 года правления Эдуарда I.
Расследование завершено в канун дня Святой Маргариты 17 года правления Эдуарда I.
Упомянутому Алану, который родился в Северном Молтоне и был крещен в тамошней церкви, исполнился 21 год в день Святого Дениса 16-го года правление Эдуарда I.
Настоятель Лайлсхалла говорит, что упомянутый Алан родился в Девоне в праздник Святого Дениса, и в этот праздник ему исполнилось 22 года, он знает это, потому что четыре года назад он присматривал за усадьбой отца Алана в Эшеби, и знал от его отца и матери, что ему было тогда 18 лет.
Приор Репиндона согласен и знает это, потому что его предшественник был назначен настоятелем в том же году [рождения Алана] и был приором в течение двенадцати лет, а сам он уже десять лет является приором.
Приор Свэйси согласен, поскольку он был приором в течение двадцати лет и видел его (Алана) до своего назначения, когда тому было 2 года.
Приор Ульвескрофта согласен, поскольку он расспрашивал религиозных людей, и особенно монахинь Граседье, которые живут недалеко от поместья отца Алана в Эшеби.
Брат Уильям Иснах из Герендона согласен с этим, поскольку он подавал ...(какие-то иски, затрудняюсь с переводом)... почти двадцать два (?) года назад, а Алан родился накануне праздника Святого Дениса.
Джеффри, приор Брэкела согласен, потому что он всегда был с предками Алана и... двадцать четыре года назад тоже, а через два года после этого родился Алан.
Ричард ле Флеминг, рыцарь, согласен и знает об этом от жены Уильяма де Рейли, которая была няней Алана.
Джон Панчардон, рыцарь, согласен, поскольку он держит свои земли в течение такого же времени.
Альфред де Сулени, рыцарь, согласен, поскольку его первенец родился в тот же день.
Джон де Куртени, рыцарь, согласен, потому что его мать умерла на Пасху перед рождением Алана.
Уильям (?) де Санкто Альбино, рыцарь, согласен, поскольку его брат подарил ему некоторые земли, которыми он владеет в течение двадцати одного года, а годом ранее родился Алан.
Уильям Л'Эстранж (Незнакомец), рыцарь, согласен, поскольку его (Алана?) отец посвятил его в рыцари шестнадцать лет назад, на Рождество, когда Алан носил перед собой меч, и ему тогда было 6 лет, за исключением периода между Рождеством и днем святого Дениса.
Роберт де Круз, рыцарь, согласен, потому что у него есть дочь того же возраста.
Генри ла Зуш, клерк, согласен, поскольку он его дядя, и также знает об этом от того, кто в то время был священником церкви в Хэмме.
Уолтер, священник из Манчестера (?), согласен с этим, поскольку церковь Карлингфорда в Ирландии была передана ему почти двадцать два года назад, и когда новость дошла до него в Девоне, мать Алана готовилась рожать.
Роберт, священник из Пакинтона, согласен с этим, поскольку он был рукоположен в сан викария во время Очищения двадцать два года назад, а Алан родился на следующий день после праздника Святого Дениса.

https://www.british-history.ac.uk/inquis-post-mortem/.. vk.com/wall-167740129_3224

@темы: средние века, детский вопрос

---

История началась в XV веке. Хозяин замка в Блуа, герцог Карл Орлеанский (1394-1465), проводил немало поэтических состязаний, задавая первую строку – и, тем самым, лирическую тему, – а участники должны были продолжить, сделав балладу или рондо. Подобных «конкурсов в Блуа» известно около полудюжины; тексты сохранились благодаря двум тетрадям стихов самого герцога, куда вписывались и произведения других сочинителей, оказавшихся при дворе.
Дальше начинается детектив, во многом распутанный нидерландским филологом Гертом Пинкернеллом.
В конце 1457 — начале 1458 года Вийон оказывается при дворе Карла в Блуа, где включается в заполнение альбома - «участвует в конкурсе». Судя по тому, что только три стихотворения написаны одной рукой (а одно из них помечено «Вийон», другое подписано в тексте), речь идёт об автографе поэта, единственном сохранившемся. Три стихотворения: баллада конкурса в Блуа («от жажды умираю над ручьём», послание к Марии Орлеанской и франко-латинская баллада (все названия условны и даны публикаторами последующих столетий).
Увы, тетради хранились в герцогском частном архиве а затем — в королевской библиотеке; издателям и литературоведам они были недоступны до XVIII века, и первые читатели Виойна этих текстов не знали. В начале XVIII в. архивы оказываются более доступными, и в список вийоновых произведений включается «конкурсная» баллада, сразу же ставшая одним из самых популярных его текстов; к началу XIX в. в тех же тетрадях обнаруживают послание к герцогине, завершающееся строкой «Школяр ваш бедный, Франсуа» - и его тоже включают в канон. Канон закрепляется в издании Промсо 1832 г. и воспроизводится до конца столетия.
В 1890 г. нидерландский филолог Бейванк выясняет, что конкурсный раздел герцогской тетради заполнен разными почерками, по одному на балладу — и к вийоновской балладе, как и «Посланию», примыкает ещё один текст, написанный той же рукой. Отсюда — один шаг до вывода, что авторы вписывали свои произведения сами, а Вийону, следовательно, принадлежит и франко-латинская баллада. Содержательно это тоже нечто вроде конкурса, но самовольного и импровизированного. Дело в том, что ранее в альбоме возникла шутливая переписка макароническими балладами между Карлом Орлеанским и его придворным поэтом Гийомом Фредэ: герцог желает новобрачному Фредэ не терять разума, выполняя супружеский долг, и не перетрудиться; тот учтиво и занудно отвечает, что, мол, да, конечно, а герцог велик и мудр. Вийонова баллада написана тем же макароническим стихом, и, судя по всему — импровизированно и наспех: одной строки не хватает, другая недостающая вписана после других строк, как правка. Это, по сути, такой комментарий, вклинившийся в чужую беседу, где достаётся в основном Гийому Фредэ.
Жизнь, однако, устроена так, что на рубеже XIX-XX в. был один общепризнанный и сверхвлиятельный авторитет по Вийону, Огюст Лоньон, как раз тогда готовивший новое академическое издание. Он же — почётный член или председатель редколлегий всех профильных журналов. Бейванк показывает свои выводы и черновик Лоньону; тот отвечает «бред!», и тут же включает в готовящийся сборник отдельно примечание: некоторые, мол, позволяют себе приписывать нашему поэту какие-то мутные тексты, но очевидно, что это совершенно не обосновано.
Следствия два: во-первых, издание Лоньона 1892 г. с тех пор считается академическим, воспроизводится почти без изменений, а любые дополнения, как текстологического, так и исторического характера, не ставят под сомнение список произведений. Во-вторых, Бейванк забрасывает статью. По счастью, черновик попал к его другу Марселю Швобу (да, тому самому), а архивы Швоба — к его другу Пьеру Шампьону, крупному специалисту по средневековой литературе. Шампьон проникся идеей и, видимо, пытался спорить с Лоньоном, но авторитет победил.
Вновь к вопросу возвращаются в 1960-х - 1970-х гг., и, как я понимаю, авторство Вийона доказано, по совокупности известных и новых аргументов, ничуть не менее основательно, чем в отношении других его произведений (и уж точно более основательно, чем в отношении «Баллад на жаргоне». Нюанс: занимались этим итальянские, швейцарские и нидерландские исследователи (в их изданиях франко-латинская баллада входит в вийоновский корпус с 1970 г.), а французы следовали национальной традиции 1892 года. Оно отчасти и до сих пор так: издание Лоньона остаётся основой для массовых переизданий и новых академических томов на протяжении всего ХХ века. В международных базах данных, однако, баллада числится вийоновской, а в престижнейшей французской книжной серии "Плеяда" она уже есть (издание 2014 года).
Дальше — русская часть интриги, но тут всё просто. Переводчики опирались или на издание Лоньона, или на новое издание 1937 г., или на последующие перепечатки: в общем, неоткуда было взять балладу. Но она же есть.

Итак, вот исходный "пост" Карла Орлеанского в этом двухтомном блоге:

Карл Орлеанский. Послание Гийому Фредэ

Совет примите регулярис
Для матримония любого:
Спеша к событию финалис,
Унять нервозум ретивого.
Всему рефлексия основа,
И сапиенсом быть пора! –
Внушают веро доктора.

Сперва: не стоит быть вульгарис,
Коитус вреден, право слово!
Как на фемину тут ни зарись,
Всё это квази нездорово.
Конъюга жаждет и готова,
Но жди, толеранс, до утра,
Внушают веро доктора.

Затем: ведь вы не популярис,
Чтоб с Филомелой – что такого? –
В кустах ютиться пасторалис!
И соллиситорного зова
Бегите, пусть и дама нова,
Уж лучше бонус, как вчера,
Внушают веро доктора.

Фредэ, мы начали аб ово,
Наречья микстим бестолково,
Но эта логика мудра,
Внушают веро доктора.

А вот камент писавшего на коленке с телефона Вийона (одну строку забыл, и потом поправил, другую забыл вовсе):


Франсуа Вийон. Франко-латинская баллада

Советов мудрых пленитуда,
Что в этой книге консерваты,
О пасиенции, покуда
Вы актуалиенс женаты.
Арденты часто дуроваты,
Со всеми симилярно так –
Но глух к сиенции дурак.

А вот конлюзия отсюда:
Ригор и форса лучше ваты!
И тут поможет консветудо
Не отвлекаться на дебаты,
Когда конъюга ждёт оплаты:
Не только этим фиксум брак –
Но глух к сиенции дурак.

Самсон, вирилис просто чудо,
Знал, чем баталии чреваты,
Когда Венера бьётся нуда:
И магни копья будут смяты
[…………………………….]
И кворум обновить внапряг –
Но глух к сиенции дурак.

Мой принц, нам истины донаты:
И бравус тут приспустит стяг,
На дне мы плохо флюктуаты, –
Но глух к сиенции дурак. loki-0.livejournal.com/84481.html

@темы: средние века

---

вторник, 03 января 2023 в 12:42

Пишет Эрл Грей:

Во многом быть женщиной в XIII веке значит ровно то же, что и в любую другую эпоху. Можно сказать, что средневековая женщина до определенной степени «угнетена и эксплуатируется», как и в любые иные времена, но, как и в любые иные времена, все зависит от социального статуса: жена горожанина отнюдь не рабыня. Напротив, она достойный и значимый член социума, играет важную роль в своей семье и уважаема в сообществе. Незамужние женщины могут самолично владеть имуществом и наследовать состояние — в отсутствие наследника мужского пола. Женщины, к какому бы социальному классу они ни принадлежали, имеют право на собственность, закрепленное законом и обычаем. Женщина может выдвинуть судебный иск и выступать ответчиком, может законно завещать свое имущество, заключать договоры и даже лично ходатайствовать за себя в суде. Известны случаи, когда женщины выступали адвокатами на процессах над мужьями, подобно Порции. Женщины из состоятельных семей умеют читать, писать и считать; некоторые немного знают по латыни или могут похвастать такими благородными навыками, как умение вышивать и играть на лютне. Девочки получают образование под руководством частного учителя либо в школе при монастыре — школа для девочек при монастыре Нотр-Дам-о-Ноннэн была основана еще в VI веке. Женщины не учатся в университетах, но и мужчины, за исключением тех, кто избрал для себя путь священника, законника или медика, не учатся в них также. В среде поместного дворянства женщины образованны лучше мужчин. В рыцарском романе «Галеран Бретонский» мальчик и девочка, растущие вместе, каждый получают типичное в то время для своего пола образование: девочка учится шить, читать, писать, говорить на латыни, играть на арфе и петь; мальчик — соколиной и псовой охоте, стрельбе, верховой езде и игре в шахматы. За пределами дома женщины задействованы в поразительном множестве работ и ремесленных занятий. Женщина может стать учительницей, повитухой, прачкой, кружевницей, швеей и даже принимать участие в торговле и иных традиционно мужских занятиях12: ткачестве, сукноделии, цирюльничестве, плотницком, шорном или кровельном деле и много где еще. Жены обычно заняты в ремесленном производстве мужа; вдовы, после смерти супругов, продолжают вести торговлю. Нередко и дочери, наряду с сыновьями, обучаются отцовскому ремеслу. В сельской местности девушек принято нанимать в качестве помощниц по хозяйству. Владелица поместья управляет им в дни, когда супруг отлучается на войну, в Крестовый поход или отправляется в паломничество; жены горожан, в отсутствие мужей, ведут их торговые дела. Женщины ощущают неравенство, когда дело касается платы за труд, — за аналогичные работы мужчины получают больше. Английский трактат по домоводству недвусмысленно утверждает: «Если в вашем поместье нет молочного хозяйства, всегда во благо иметь женскую прислугу, что обходится куда дешевле мужской». В политической жизни женщины безгласны. Они не могут стать членами городского совета или суда, занимать должность провоста, равно как и любой чиновничий пост. Собственно, первоначальная причина этому — отсутствие у женщин оружия. Впрочем, некоторые женщины все же играют весьма значимые роли в политике — королева Матильда Английская, также известная как императрица Мод, Алиенора Аквитанская, Бланка Французская, Жанна, графиня Фландрская, Бланка Наваррская, графиня Шампани, и многие другие. Графиню Марию, супругу Генриха Щедрого, попросили рассудить спор между церквями Святого Этьена и Святого Лупа и ее сводным братом Гильомом Белые Руки, архиепископом Реймсским, дабы решить серьезные вопросы, касающиеся в том числе сеньории в Верту. Во время войны или, по крайней мере, осады женщинам часто доводилось совершать героические поступки. Влияние некоторых женщин распространяется и на церковную жизнь. Аббатисы монастырей, подобных Нотр-Дам-о-Ноннэн13, облечены ответственностью решать вопросы большой важности. Традиционно такие посты занимают дамы высокого положения, как, например, Алиса Виллардуэн, дочь маршала Шампани. Аббатисы отстаивают свои права решительно: считаные годы спустя аббатиса Нотр-Дам-о-Ноннэн Од де Пужи откажется подчиняться папской воле и возглавит отряд вооруженных мужчин, чтобы противодействовать велению понтифика, которое, по ее мнению, сулит вред ее аббатству. Своим экстраординарным влиянием эта должность обязана традиционной верой в ее древнее происхождение — принято считать, что она была утверждена еще в III веке. Собственно говоря, власть аббатис даже превосходила епископскую. Каждый новый епископ должен был въехать во главе процессии в аббатство верхом на коне, которого вместе с седлом должен был отдать в конюшни аббатисы. В монастыре епископ преклонял колена, после чего аббатиса вручала ему крест, митру и молитвенник. Затем он произносил клятву: «Я… епископ Труа, клянусь блюсти права, бенефиции, привилегии и свободы сего монастыря Нотр-Дам-о-Ноннэн, и да поможет мне Бог и его святые угодники». Ночь епископ проводил в стенах монастыря, наутро получая в подарок кровать, в которой спал, вместе со всеми постельными принадлежностями. Лишь на следующий день происходило рукоположение в сан в соборе Труа. Но и за пределами монастыря некоторым женщинам удалось достичь значимого положения. Таковы Мари де Франс — самая одаренная поэтесса Средних веков, и возлюбленная Пьера Абеляра премудрая Элоиза — самая знаменитая из ученых женщин той эпохи, но и не только они. Живший в те самые годы ученый Альберт Великий, дискутируя вопрос, знала ли Дева Мария семь свободных искусств, пришел к утвердительному выводу. Культ Девы Марии способствовал возвышению образа женщины и снабжал аргументами противников проповедников-аскетов, которые, клеймя женскую способность к соблазнению мужчины, награждали представительниц слабого пола такими прозвищами, как «дьявольский искус», «тварь неразумная», «зловонная роза», «печальный рай», «сладкий яд», «обольстительный грех» и «горькая сласть». Этой женоненавистнической позиции противостоял, в свою очередь, рыцарский культ Прекрасной Дамы. Церковь, вслед за апостолом Павлом, предписывала женам повиноваться мужьям, однако не как безгласной служанке или объекту любовных утех, но как его спутнице. Супругам полагалось относиться друг к другу уважительно, и многие мужья и жены называли друг друга не иначе как «господин» и «госпожа». Впрочем, рукоприкладство в отношении жен было обычным делом в те времена, когда телесные наказания практиковались повсеместно, и совершенно не обязательно самые тяжкие из них доставались женам. Современник отмечает, что редкий мужчина может похвастаться господством в собственном доме, где почти повсюду безраздельно царит хозяйка, помыкая своим супругом. О том же сетует один из проповедников, утверждая, что прежде жены были покорны своим мужьям и кротки, точно агнцы, нынче они обратились львицами. Его собрат рассказывает такую историю: на море случился шторм, и, когда моряки решили выбросить в бушующие волны самое тяжелое на борту, дабы облегчить корабль, некоторый муж предложил им свою супругу со словами, что не найдется на свете ничего столь же невыносимого. Выражение «кто в семье носит штаны» уже в ходу, а муж-подкаблучник — излюбленная тема комических стихотворных новелл-фаблио. Возможно, самая важная деталь, которую можно отметить, повествуя о средневековых женах и хозяйках дома, — это появление такой вещи, как дамский кошелек. Средневековая женщина ходит за покупками, подает милостыню, платит налоги, нанимает работников; в случае необходимости она может откупиться от неприятной обязанности или дать взятку. Женщина может распорядиться своими деньгами множеством разных способов. Дамы передают церкви щедрые пожертвования в виде земель, денег и всевозможного личного имущества; учреждают монастыри, монастырские школы, больницы и приюты; покупают доходные должности своим сыновьям и оплачивают обучение дочерей в монастырских школах; вкладывают средства в торговые предприятия. История доносит до нас тексты проповедей, в которых женщины осуждаются за ростовщичество и ссуды под залог, за намеренную манипуляцию ценами и безудержное мотовство в погоне за предметами роскоши. Женщины имеют возможность путешествовать, подчас ни много ни мало как в саму Святую землю. Женщина со средствами в Средневековье, как и всегда, — персона, с которой считаются. Из книги Джозефа Гиса, Фрэнсис Гис "Жизнь в средневековом городе"

@темы: средние века, женский вопрос

---

Небезлюбопытный очерк замковой и около-замковой жизни в Средневековье. Начиная от прародителей замков - римских укреплённых лагерей, через курганно-палисадные сооружения и шелл-кипы к мощным замкам, испытавшим на себе влияние зодчества Востока (после крестовых походов).

( Читать дальше... 

@темы: напочитать, средние века

---

средневековый подъемный кран vk.com/wall-21180597_5892

@темы: средние века

---

"Меня тут больше интересуют глаза. Они абсолютно живые, в отличие от античных. Неужели античные скульпторы все умели, а вот глаза — нет? Скорее думается про какое-то табу на изображение живых глаз".

Это отнюдь не так! История изображения глаз намного более интересна!

По клику коллаж открывается в отдельное окно, 15 Мб


Давайте же я расскажу вам об истории изображения зрачка, радужки и ресниц в скульптурном жанре.
( Читать дальше... 

@темы: фигурки, 19 век, античность, средние века

---

05.01.2022 в 19:54

Пишет kate-kapella:

Решила написать для тех, кто интересуется средневековой историей У меня есть группа в ВК - Архив манускриптов. Как можно догадаться, там много манускриптов (средневековых рукописей с иллюстрациями), а также всевозможные статьи про средневековую одежду, обувь, украшения, традиции, еду, профессии, посуду, оружие и многое-многое другое. В альбомах - подборки картин, скульптур и даже вышивки. Ну и т. д. vk.com/manu_scriptus

@темы: средние века