Вот моя теория. Нам, писателям, следует помнить, что:
Мы создаем нарастающее напряжение, предпосылки к смеху, потом даем разрешение, и смех происходит.
Мы создаем нарастающее напряжение грусти, и, наконец, говорим: «Плачьте», и надеемся увидеть слезы на глазах зрителей.
Мы создаем нарастающее напряжение насилия, поджигаем огнепроводный шнур и бежим со всех ног.
Мы создаем странное напряжение для возникновения любви, и тогда сразу многие напряжения, сплетаясь друг с другом, видоизменяются и превосходят все, бывшее прежде, воплощаясь в сознании зрителей.
Мы создаем нарастающее напряжение – и это особенно актуально сейчас – тошнотворности, и если мы достаточно хороши, наблюдательны и талантливы, мы даем зрителям возможность проблеваться.
Любое напряжение ищет выхода, освобождения, надлежащего завершения.
Отсюда следует, что ни одно нагнетаемое напряжение не должно оставаться невысвобожденным – ни с эстетической, ни с практической точки зрения. Если этого не случится, искусство останется незавершенным, оно остановится на полпути к цели. Как мы знаем, в реальной жизни неспособность разрядить напряжение иной раз приводит к безумию.
Существуют кажущиеся исключения из этого правила, когда роман или пьеса заканчивается на пике напряжения, однако разрядка все равно подразумевается. Зрителям предлагается пойти дальше и самостоятельно раскрыть идею. Последнее действие передается от создателя произведения к читателю зрителю, чья задача – завершить смех, слезы, жестокость, влечение или приступ тошноты.
Не знать об этом – означает не знать самой сути творчества, которая в своей сердцевине – суть человеческой жизни.
Если бы меня попросили дать совет начинающим писателям, если бы я собирался дать совет себе самому, как начинающему писателю, который решил обратиться к театру абсурда, театру почти абсурда, театру идей или любому другому театру, я посоветовал бы следующее:
Избавьте меня от неостроумных шуток.
Я буду смеяться над вашим отказом дать мне посмеяться.
Не нагнетайте напряжение к слезам, если вы не дадите мне выплакаться.
Иначе я найду себе стену плача получше.
Не сжимайте за меня кулаки, если не покажете мне, куда бить.
Иначе я могу засветить вам самим.
И самое главное, не вызывайте у меня тошноту, если не собираетесь указать, как быстрее добежать до борта.
Пожалуйста, уясните себе: если я из за вас отравлюсь, меня может стошнить. Сдается мне, многие авторы, создающие тошнотворные фильмы, тошнотворные книги и пьесы, забывают о том, что яд отравляет не только тело, но и разум. На флакончики с ядом обычно клеят этикетки с описанием рвотного средства. Из за небрежности, невежества или полной недееспособности новые интеллектуальные Борджиа пихают комки шерсти нам в глотки и не дают возможности нам стошнить, чтобы поправить здоровье. Они позабыли – если вообще знали – древнюю истину, что выздороветь после тяжелой болезни можно, только избавившись от всей гадости, что скопилась внутри. Даже животные знают, когда нужно хорошенько проблеваться. Так что научите меня, где и когда надо вывернуться наизнанку, чтобы снова встать на ноги и бродить по полям с мудрыми, улыбчивыми псами, которые знают, какую нужно сжевать траву.
Эстетика искусства – она всеобъемлюща, в ней есть место для каждого страха, для каждой радости, если напряжение, предваряющее эти страхи и радости, нарастает до крайних пределов и высвобождается в действии. Я не прошу счастливых концовок. Я прошу надлежащих концовок, вытекающих из правильного расчета количества накопившейся энергии и взрыва, эту энергию высвобождающего.
Р. Брэдбери, "Дзен в искусстве написания книг"
URL записи