Собственно, вопросов по этим вещам мне задавали множество, так что имеет смысл тем, кто следит за нашими (и не только) книгами о парусном флоте занести это в мемориз.
I - бом-кливер; II - кливер; III - фор-стеньги-стаксель; IV - фор-стаксель; V - фок - нижний прямоугольный парус на фок-мачте; VI - фор-марсель - второй снизу прямой парус, расположенный на фор-брам-стеньге; VII - фор-брамсель - третий парус, расположенный на фор-брам-стеньге фок-мачты; VIII - фор-бом-брамсель - четвертый парус, расположенный на фор-бом-брам-стеньге; IX - грот-стаксель; X - грот-стеньги-стаксель; XI - грот-брам-стаксель; XII - грот - нижний прямоугольный парус на грот-мачте; XIII - грот-марсель; XIV - грот-брамсель; XV - грот-бом-брамсель; XVI - апсель - косой парус между грот- и бизань-мачтами; XVII - крюйсель - прямой парус; XVIII - крюйс-брамсель; XIX - крюйс-бом-брамсель; XX - бизань - нижний косой парус (косая бизань).
(Бушприты, мачты и стеньги на парусном судне закрепляются в определенном положении с помощью специальных снастей, называемых стоячим такелажем рангоута. К стоячему такелажу относятся: ванты, фордуны, штаги, бакштаги, перты, а также кливер и бом-кливер леера. Будучи раз заведенным, стоячий такелаж всегда остается неподвижным. Его делают из толстого растительного троса.)
У Швеции была довольно бурная история. Страна викингов была когда-то сверхдержавой, имела лучшую армию в Европе, объединялась с Данией, Норвегией и Финляндией, планировала сделать Балтийское море своим внутренним морем, но потом нарвалась на Россию. Россия забрала себе Курляндию, Эстляндию, Ингерманландию, Ливонию и прочий Мемель.
Страна перестала пытаться расти вширь и начала заниматься собой – расти вглубь. А заниматься было чем. Страна очень красивая. На 9 миллионов жителей приходится 520 000 озер. Половина страны – леса.
Стокгольм был одним из самых богатых городов Европы. Русские называли его Стекольней. Сейчас это один из самых чистых и безопасных городов мира. Степень очистки воды такова, что ее можно спокойно пить из под крана. Треть города занимают дома, треть – вода и треть – парки.
У шведов есть уникальное право всеобщего доступа, не имеющее аналогов в мире. Закон дает всем людям право свободно находиться в любом уголке Швеции, даже если земля находится в частной собственности (при условии бережного отношения к природе)
Шведы очень трепетно относятся к животным. Был случай, когда за убийство воробья из духовой винтовки человек получил полгода исправительной колонии.
Несколько веков назад хозяева домашних собак были обложены крупными налогами. Специально обученный человек ходил по дворам и лаял. Чтобы проверять – не прячет ли кто-нибудь незарегистрированного пса. Был и запрет на оконные занавески – чтобы человек не прятал домашнее богатство, не обложеннное налогом.
Фамилия у шведов была совершенно необязательным элементом имени. Лишь в 1901 году в Швеции был принят закон, предписывающий иметь фамилию. В них очень много "природных" элементов: Бьорк («березка»), Сьоберг («утес на озере»)... Ребенку присваивается фамилия матери, а не отца.
В Швеции существует два языка — легкий и трудный. Очень многие не используют «трудные» слова в разговорной речи. Есть переводы книг Толстого в "трудном" и "легком" вариантах.
В стране культ детей. Шведы очень увлечены терпимостью. Однажды крупнейший производитель игрушек "Top Toy" получил предупреждение за пропагандируемое неравноправие полов. И теперь в каталогах фирмы не только мальчики стреляют из автоматов и не только девочки нянчат кукол.
Очень хороший музей Астрид Линдгрен. Посетители в специальных кабинках летают над сказочной страной. На фотографии жилище Карлсона с "очень одиноким петухом", созданным лучшим в мире рисовальщиком петухов.
Сегодня разобрала то, что у меня скопилось в "фото". Образовала три новых темы: звери, птички, цветики-листочки. Остальное пусть так в фото и остается, пока я снова не испытаю чувства, что раздел превращается в свалку. Ощущаю внутреннюю потребность отсортировать еще тему "история", но вряд ли займусь этим сегодня. Надо бы часть заметок переместить в женский вопрос, а кое-что в раздел исторических анекдотов.
Интересно узнавать о вполне привычных вещах подробности. Да еще если эти подробности уводят нас далеко в прошлое нашей родины.
Могла ли одна семья за 46 лет в России 19 века сделать из 100 рублей и коробки апельсинов шикарный Торговый Дом с капиталом 8 000 000 рублей.
Сын крепостного крестьянина, принадлежавшего графу Шереметьеву, Пётр Касаткин доказал, что всё это очень даже возможно.
В 1914 году покончила с собой жена Григория Григорьевича Елисеева Мария Андреевна, урожденная Дурдина. На этом закончилась история старейшего в России Торгового дома братьев Елисеевых. Давайте узнаем эту историю подробнее ...
В XIX веке в России возникла новая форма предпринимательства — товарищества. Товарищества могли быть полные, то есть единоличные или охватывающие круг самых близких лиц, зачастую родственников, и «на вере», как гласил «Свод законов Российской империи», «с приобщением одного или многих вкладчиков, которые вверяют для торга известные суммы своих капиталов в большем или меньшем количестве». Они стали самой распространенной формой предпринимательства в конце XIX — начале XX века. В 1893 году в Петербурге сконцентрировалось 50% всех товариществ страны. Многие из них создавались на основе старинных торговых домов. Купцы, народ находчивый и оборотистый, умело приспосабливались к новым обстоятельствам. Старый принцип, выраженный в пословице: «Не обманешь — не продашь», сменился стремлением к точности в расчетах, корректности и надежности, культуре торговли.
Одним из таких торговых домов был дом «Братья Елисеевы», издавна гремевший по всей Европе, славясь качеством своих вин и прочих продуктов. Винные погреба и кладовые Елисеевых на Биржевой линии Васильевского острова занимали 4,3 тысячи квадратных сажен. После выдержки их вина не только продавали в Петербурге, но и отправляли в Бордо, Лондон, Нью-Йорк. В 1892 году Елисеевы получили золотую медаль на выставке в Париже за выдержку французских вин.
Первым из Елисеевых был Елисей Касаткин. Именно под такой фамилией числился в ревизской сказке крепостной крестьянин принадлежавшей графу Шереметеву деревни Новоселки Родионовской волости Ярославского уезда. И сын его в домовой книге был записан как графский садовник Петр Касаткин. Тот самый Петр Касаткин, сын Елисеев, который в рождественский вечер 1812 года удивил графских гостей настоящей свежей лесной земляникой. История эта настолько известна, что рассказывать ее в подробностях вряд ли имеет смысл. Ну вырастил садовник в своей тепличке землянику, ну попотчевал ею приехавших в имение встречать Рождество графа, жену его Прасковью Жемчугову да подругу Варю Долгорукую. Ну сказал барин сдуру: «Угодил! Проси что хочешь!»
Елисеев Степан Петрович (1806 -1879) – петербургский предприниматель.
Как оказалось, 36-летний Петр давно хотел одного – свободы. Для себя и для семьи. О чем и поспешил сообщить барину. И тот не посмел нарушить слово дворянина, данное в присутствии свидетелей. Уже в начале 1813 года сам Петр и вся его семья (жена Мария Гавриловна и трое сыновей – 12-летний Сережа, 8-летний Гриша и 6-летний Степа) получили вольную и 100 рублей подъемных. После чего они отправились в столицу, в богатый Петербург.
Устроившись на жительство у давних знакомых, Петр уже на следующее утро приобрел себе лоток, купил у купцов мешок апельсинов и, наполнив лоток необычными фруктами, вышел на Невский проспект.
Апельсины на Невском среди совершавших променад аристократов шли на ура. Уже к осени удалось собрать сумму, нужную для того, чтобы снять лавку в доме Катомина (Невский, 18) для торговли «на скромных началах… сырыми продуктами жарких поясов Земли». А в 1814 году Петр разбогател настолько, что выкупил из крепости родного брата Григория.
Бизнес шел успешно, и к концу второго десятилетия XIX века братья скопили капитал, достаточный для вступления в купеческое сословие. Записались, отмечая добрую память отца, Елисея Касаткина, как Елисеевы. А в начале третьего десятилетия Петр Елисеев, дабы не платить лишнего перекупщикам, решил сам съездить в те самые «жаркие пояса» за товаром. По дороге его корабль пристал к острову Мадейра. Загрузились питьевой водой, продовольствием, захватили почту и «забыли» на острове Петра Елисеева. Тому так понравилось местное вино, что он решил переложить обязанности по закупке испанских фруктов на плечи сопровождавшего его приказчика, а сам остался на Мадейре, желая получше ознакомиться с винодельческим процессом.
Ознакомление продолжалось несколько месяцев. За это время Петр Елисеевич подружился со всеми портовыми грузчиками, научился отличать «мадеру раннюю» от «мадеры скороспелой», обошел практически все островные винодельни, своими ногами выжал не одно ведро виноградного сока и на борт возвращающегося домой корабля был поднят в полубессознательном состоянии. Но купец оставался купцом – вместе с ним на борт были подняты два десятка бочек лучшего мадейрского вина.
Поскольку лавочный склад братьев был небольшой, для нового товара пришлось снять на питерской таможне специальный оптовый склад. Елисеевская «мадера» пришлась столичной публике по вкусу, и на вывеске братьев к слову «продуктами» добавилось «и винами». В ближайшие два года Петр Елисеевич совершил еще три экспедиции: во французский порт Бордо, португальский Опорто и испанский Херес. Вскоре лавка братьев превратилась в главный виноторговый центр Петербурга. Размеры помещений не позволяли полноценно удовлетворять растущие потребности клиентуры, и в 1824 году братья купили первый свой собственный дом (Биржевая линия, 10), в котором открыли первый собственный магазин «колониальных товаров».
Григорий Григорьевич Елисеев
В 1825 году, после смерти Петра Елисеевича, по его духовному завещанию руководство фирмой перешло к вдове Марии Гавриловне и старшему сыну Сергею, который ввел в своем магазине традицию вечернего поедания приказчиками фруктов. По его мнению, в «братской» фирме все продукты должны быть самыми свежими, а поэтому, перед тем как выложить фрукты на витрину, их тщательнейшим образом осматривали и при любом намеке на брак (пятнышко, лопнувшая кожура, зеленый бочок) откладывали в сторону. В продажу такие продукты уже не шли ни под каким видом. Но и выбрасывать их было нельзя (не дай бог, кто увидит, что у Елисевых «продукт спортился». И домой служащим его не отдавали по той же причине. А поэтому после закрытия магазина приказчики, служащие и грузчики собирались вместе и ели апельсины, персики, маракую, папайю и прочая, прочая, прочая…
Приказчики лавок Елисеевых.
В 1841 году умерла Мария Гавриловна, и бразды правления фирмой приняли три брата: Сергей, Григорий и Степан Елисеевы. Однако равенство было только на бумаге – всем в фирме руководил старший из братьев, Сергей, который вел дело по «отцовской методе» и укрупнять его не собирался. Только после его смерти в 1858 году Степану и Григорию удалось развернуться вовсю. Уже через пару месяцев после того, как Сергей Петрович оставил этот бренный мир, братья учредили «Торговый дом “Братья Елисеевы”» с основным капиталом без малого 8 000 000 рублей, затем купили гигантские склады в Петербурге, Москве и Киеве, а также в винодельческих районах Европы, завели собственный флот. Все это позволило братьям уже к началу 1860-х годов покупать вино не просто крупными партиями, но целыми урожаями. Почти двадцать лет подряд братья закупали полностью лучшие виноградные урожаи всех лучших европейских винных регионов. Как следствие – золотые медали, полученные елисеевскими винами на Венской и Лондонской выставках. А в 1874 году фирма «за долголетний полезный труд на благо Отечества» удостоилась высочайшей милости именоваться «поставщиками двора Его Императорского Величества» и размещать на своих вывесках и этикетках знаки государственной символики Российской империи. Кроме высокого престижа такая привилегия давала еще и хорошую защиту от подделки. Дело в том, что если просто за подделку чужой продукции нечистый на руку купец по тогдашним законам наказывался штрафом, то за незаконную печать государственного герба весьма реально было, лишившись всех средств и прав, отправиться на каторгу.
В 1879 году умер Степан Елисеев, и его место в фирме занял единственный сын – Петр. Однако поруководил он семейным делом недолго: энергичный и нагловатый дядя Григорий Петрович быстро оттеснил его от дел, и уже в 1881 году Петр Степанович официально покинул компанию.
У Елисеевых был самый свежий товар. Перед тем как выложить плоды на продажу, приказчики придирчиво осматривали их, и если находили хоть чуть-чуть подпорченную ягодку, немедленно обрывали её, убирали с глаз покупателя. А вечером, после закрытия магазина, хозяин заставлял служащих съедать начавший портиться товар, но непременно в лавке, домой носить перезревшие фрукты было запрещено. Но главное, в елисеевских лавках можно было купить самое лучшее вино. Петербуржцев и москвичей приманивали заморские бутылки затейливых форм со странными названиями. Ещё при жизни Петра Елисеевича поставки вина были налажены с острова Мадейра, из Португалии, Испании, с юга Франции, закупалось и немецкое вино — рейнское, мозельское.
Магазин на Невском
Кстати, именно братья назвали вина, доставленные с Пиренейского полуострова, «портвейном», т.е. вином из Португалии. Для быстрой доставки товара в Петербург Елисеевы закупили в Голландии три судна: «Архангел Михаил», «Святой Николай» и «Конкордия». Фирма вела торговлю за наличные и имела за границей прекрасную репутацию. Григорий Петрович быстро наладил прямые отношения с лучшими торговыми домами Европы и развил торговлю внутри страны в «главнейших провинциальных» городах. Закупленные партии красных и белых вин, после выдержки в собственных подвалах Петербурга и розлива в бутылки (в день разливали до 15 000 штук), Елисеевы отправляли и за границу — в Лондон, Париж и Нью-Йорк. В 1873 г. фирма «Братья Елисеевы» участвовала в международных выставках в Вене и Лондоне, Григорий Петрович, представлявший свою коллекцию вин, получил почётные дипломы, а в Лондоне — Золотую медаль.
Уже его сын — Григорий Григорьевич — в 1900 г. на Всемирной Парижской выставке представит коллекцию вне конкурса — «Retour Russie», за что будет награждён орденом Почётного легиона — высшей наградой Франции. С 1830 г. Елисеевы удостоились высочайшей милости именоваться «поставщиками Двора Его Императорского Величества». В этот год ко двору было поставлено продуктов и различных вин на сумму 82 177 руб., на следующий — на 135 376 руб., а уже в 1838 г. — на 555 562 руб. Размещая на своих вывесках и этикетках знаки государственной символики Российской империи, Елисеевы оставили конкурентов далеко позади, а главное, защитили свой товар от подделок.
В 1879 г. умирает Степан Петрович Елисеев, а его дети выходят из семейного дела. Все права на Торговый дом стали принадлежать Григорию Петровичу и его сыновьям — Григорию и Александру. После смерти отца в 1892 г. между братьями происходит размолвка, после которой Александр отходит от управления фирмой, посвятив себя финансовой деятельности. Единственным владельцем елисеевского предприятия становится Григорий Григорьевич. Через два года новый владелец фирмы учредил Торговое товарищество «Братья Елисеевы» на паях с капиталом в 3 млн руб., сам Г.Г.Елисеев владел 479 паями из 500 возможных.
Именно тогда он и преобразовал свой торговый дом в акционерное общество — торговое товарищество на 600 паев с основным капиталом в 3 миллиона рублей. Существовало выражение «империя Елисеевых», и недаром: они владели не только магазинами и товаром, но и собственным транспортом — кораблями, автомобилями, конными обозами; имели свои конфетные и рыбные цеха, виноградники в Крыму, конный завод в Орловской губернии, 117 доходных домов в Петербурге, акции в банках. Это был, по сути дела, хорошо налаженный и взращенный на российской почве торгово-промышленный синдикат мирового значения. Оборот товарищества составил за 15 лет (1898-1913) 396 104 800 рублей, повинностей было уплачено 404 469 рублей, таможенных пошлин — 11 832 206 рублей. Ежегодная чистая прибыль Елисеевых выражалась в сумме 200 — 250 тысяч рублей. 20% ее постоянно шло на дела благотворительные.
Вот такой отчет об одном из балов поместил «Петербургский листок».
«Бал привлек «львиную часть» нашего петербургского именитого купечества. В числе присутствовавших были семейства Смуровых, Полежаевых, Меншуткиных, Журавлевых, Щербаковых и мн. др. Тут же присутствовали представители финансового мира, было также много военных и молодежи, которая особенно усердствовала в танцах. Дамы, как подобает богатому петербургскому купечеству, щегольнули роскошными платьями…
Бриллианты так и сверкали. Одна из присутствовавших дам явилась даже в корсаже, сплошь сделанном из бриллиантов. Ценность этого корсажа, по расчетам одного из присутствовавших, равняется ценности целой Приволжской губернии! Необычайно роскошный туалет был надет на хозяйке дома и на ее невестке: первая была одета в платье из белых кружев с оранжевым шлейфом, на голове — бриллиантовая диадема, вторая — в белое же платье с вышитыми цветами со шлейфом цвета «реки Нил».
Во время котильона всем гостям были розданы очень ценные сюрпризы: дамам — золотые браслеты, усыпанные камнями (причем блондинки получали браслеты с сапфирами, брюнетки — с рубинами). Кавалерам раздавались золотые монограммы, брелоки…»
Сын Петра Степановича, Степан Петрович Елисеев, пошел по стопам отца и даже превзошел его в финансовой карьере, став в том же «для внешней торговли банке» вице-президентом и возглавив правление крупнейшего в империи страхового общества «Русский Ллойд».
После смерти в 1892 году Григория Петровича в дело активно включились его сыновья Григорий и Александр. Торговый дом был преобразован в Паевое товарищество «Братья Елисеевы» с основным капиталом 3000000 рублей.
Но, безусловно, главным мероприятием Григория Григорьевича Елисеева было открытие супермагазина в Москве на Тверской. Дворец княгини Белосельской-Белозерской на пересечении Тверской улицы и Козицкого переулка Григорий Елисеев купил 5 августа 1898 года.
Уже спустя несколько дней он обратился с просьбой к давнему другу семьи архитектору Барановскому «принять на себя труд заведовать в качестве архитектора всеми строительными работами в занимаемом ныне помещении… составлять и подписывать планы, приобретать необходимые материалы, нанимать и удалять рабочих. Торговое товарищество верит Вам, спорить и прекословить не будет…» Торжественное открытие «Магазина Елисеева и погреба русских и иностранных вин» на Тверской состоялось летом 1901 года.
В начале века Г.Г. Елисеев открыл новые шикарные магазины в Петербурге, Москве и Киеве. Для петербургского магазина был специально выстроен в самом центре города, на Невском, напротив памятника Екатерине II, несколько аляповатый дом с огромными фигурами греческих богов — покровителей торговли и ремесел — на фасаде, с роскошным торговым залом и внутри — высотою в два этажа. В глубине зала зеркало во всю стену увеличивало пространство и повторяло художественно разложенные и расставленные на полках и прилавках окорока, колбасы, балыки, по-океански таинственных омаров и крабов, бочонки с черной и красной икрой и знаменитым финским маслом, горы фруктов и кокосовых орехов, поблескивающие в электрическом свете бутылки с яркими этикетками. Это было царство обжорства, гимн богатству. В 6 часов вечера у входа в магазин пушкарь в костюме петровских времен заряжал пушечку, и раздавался выстрел — ежедневный салют дому Елисеевых.
В 1905 году Елисеев открыл шоколадную и конфетную фабрики. В Петербурге Елисеевы содержали водочный завод.
В 1910 году Григорий Григорьевич Елисеев получил потомственное дворянство. Сыновья его уклонились от торговых дел: вопреки воле отца один из них стал хирургом, другой — юристом, третий — востоковедом. За это они были лишены его материальной поддержки.
К концу XX века братья Елисеевы имели регулярный чистый годовой доход до 250 тысяч рублей. Из 500 паев товарищества Г.Г. Елисееву принадлежали 479. В 1911-1912 годах оборот фирмы составлял 7,3 млн. рублей, продажа товаров осуществлялась на 3,8 млн. рублей в год.
О размерах оборотов торгового товарищества «Братья Елисеевы» с 1898 по 1913 год можно судить по следующим цифрам: уплачено повинностей — 404469 рублей за укупорочные материалы — 2363068 рублей на вознаграждение служащим — 3413833 рублей на таможенные пошлины — 11838206 рублей Общий оборот — 369104800 рублей.
Апофеозом торгового дома стало празднование его столетия 22 октября 1913 года, дерзко совпавшее с 300-летием дома Романовых. Празднество проходило в конторе товарищества, в собственном доме Елисеева на Биржевой линии. На нем присутствовали 3,5 тысячи человек. Глава дома произнес торжественную речь, в которой сказал, что семейная черта Елисеевых — «беззаветная преданность православной вере, русскому царю и России». На могилы предков в семейном склепе, в церкви Казанской Божией матери на Большеохтинском кладбище, построенной на деньги Елисеевых, были возложены серебряные венки.
Но блистательная история торгового дома Елисеевых закончилась трагически. Григорий Григорьевич был человеком с бурным характером, страстным, увлекающимся. К числу его увлечений относился, например, парусный спорт: он основал в Галерной гавани, в помещении яхт-клуба, школу плавания под парусами для подростков, где преподавали морские офицеры. В 1914 году Григорий Григорьевич всерьез влюбился в жену известного петербургского ювелира. Он объявил об этом своей жене, Марии Андреевне, предложил ей развод и отступное — большие деньги, но та твердо заявила: «Ни за какие деньги любовь свою не продам». Вскоре она повесилась; сыновья порвали с отцом и отказались от отцовских миллионов. Григорий Григорьевич обвенчался со своей возлюбленной и уехал навсегда за границу. Два его сына эмигрировали в 1917 году и поселились в Париже, но с отцом так и не помирились. Все они лежат теперь на одном кладбище — Сен-Женевьев де Буа…
В Петербурге начала века не было, конечно, другого торгового дома, подобного Елисеевскому, но имелось немало известных размахом своих дел купеческих товариществ, стремившихся к предпринимательству на новом уровне, с введением новейших технологий. Дурдины, например, по происхождению, как и Елисеевы, крестьяне из Ярославской губернии, создали два первоклассных пивоваренных завода. Товарищество «Иван Дурдин» было в 1876 году зарегистрировано внуком основателя завода у Калинкина моста И.А. Дурдиным. Он окончил реальное училище, изучал в Германии технологию пивоваренного дела, знал европейские языки. Дурдин был «коммерсант в европейском смысле этого слова. Культура и коммерция для него синонимы», — писал о нем современник. В 1894 году он продал свой пай в товариществе дяде и брату и вместе с Г. Г. Елисеевым купил убыточный пивоваренный завод на Петровском острове, учредив акционерное общество «Новая Бавария». Ежегодно он ездил за границу, следил за всеми новшествами в пивоваренном деле.
Купцы были объединены купеческими управами, созданными по инициативе правительства. Эти управы решали различные общегородские дела, ворочали большими купеческими деньгами, брали на себя благотворительные заботы. Петербургская купеческая управа имела собственный дом на Невском, недалеко от Аничкова моста; годовой оклад ее старшины составлял 5000 рублей. Существовал также Комитет по управлению Гостиным Двором, Общество торговцев Апраксина Двора и тому подобное. Купеческая управа имела свои благотворительные учреждения, кроме них финансировала Чесменскую военную богадельню и Мариинский детский приют. Многие известные столичные купцы входили в Попечительский совет Петровского купеческого училища, располагавшегося на Фонтанке, возле Чернышева моста, прекрасно оборудованного и выпускавшего будущих российских коммерсантов. В помещении Петербургского купеческого собрания на углу Малой Садовой и Манежной площади было установлено 9 кружек для благотворительных сборов.
Частная купеческая благотворительность достигла в Петербурге этого времени огромных размеров. В какой-то мере она была способом получать от правительства ордена и титулы, повысить свой социальный статус; но в то же время у купцов была и потребность «замолить грехи», оправдаться таким способом в своих сверхдоходах перед Богом.
Если перечислить благотворительные начинания одних только Елисеевых, то получится длинный список: Елизаветинская богадельня на 3-й линии Васильевского острова — на 100 женщин и 25 мужчин, дом призрения вдов и сирот духовного сословия на Георгиевской, ремесленное училище цесаревича Николая (в 1-й Измайловской роте), бесплатная женская рукодельно-хозяйственная школа на 4-й линии, больница Покровской общины сестер милосердия на Большом проспекте Васильевского острова, Елисеевская народная читальня на Большом проспекте и многое другое.
Елисеевский в 1956 году
Класс новых предпринимателей уверенно входил в жизнь. Но он все еще чувствовал некоторую свою ущемленность, робость нуворишей перед дворянством. Фельетонист московской газеты «Утро», финансируемой Рябушинским, Т. Ардов писал: «Если было оправдание и была даже поэзия у мира гербов и особняков, у мира героев и благородных, то разве этот новый мир плебеев, мир разночинцев и купцов из мещан и крестьян, мир Лопахиных, что скупают «вишневые сады», не имеет оправдания? И разве нет поэзии, высокой поэзии в их жизни, вот в этом шуме грандиозных городов, в гуле тысяч фабричных станков, в гудках бесчисленных поездов?..»
Новый класс был жаден до знаний, стремился скорее ликвидировать свою необразованность и заскорузлость. В его среде появилось немало весьма образованных людей, зачинателей новых для России дел. Многие купеческие дети учились в Петербургском и за рубежных университетах. Николай Васильевич Соловьев, например, сын известного ресторатора — мильонщика, владельца старого ресторана Палкина, гостиниц и доходных домов, окончив историко-филологический факультет Петербургского университета, поучившись в Сорбонне и Гейдельбергском университете, отказался стать управляющим отцовской гостиницей «Северная» и вместо этого занялся букинистической торговлей. Отец в конце концов купил ему помещение для книжного магазина на Литейном, в доме графа Шереметева, и он совершенно погрузился в мир старых книг, мерцающих золотыми надписями на корешках и пахнущих неповторимым запахом истлевающей бумаги, кожи, пыли. Он стал тонким знатоком букинистических изданий, создал в дальнейшем журнал «Антиквар», «Кружок любителей русских изящных изданий», а в 1911 году основал журнал «Русский библиофил».
Экономист с мировой известностью, лауреат Нобелевской премии Василий Васильевич Леонтьев родом из петербургской купеческой семьи, владевшей ситцевой мануфактурой и лавками на Петербургской стороне и жившей на Ждановской набережной.
Другой купеческий сын, Борис Николаевич Башкиров, идя по стопам отца, торговал мукой. Но так увлекся поэзией, что сам начал писать стихи, подружился с Игорем Северянином, отмечал в своем доме день рождения Бальмонта. На обороте его визитки: Б.Н. Башкиров, член Комитета Калашниковской биржи, — значилось нечто совсем в другом духе, в духе Северянина: «Борис Верин — принц сирени»; это был его псевдоним. Так купечество входило и в богему.
Новый класс Петербурга был славен не только своими миллионами. Он стремился не только обогащаться, но и получать образование, светский лоск, меценатствовать, познавать искусство. Но при всем своем богатстве он оставался политически бесправным, своего рода пасынком в стране. Он имел возможность наращивать капиталы, но и близко не допускался к управлению Россией.
А год спустя фирмы не стало. 1 октября 1914 года покончила с собой жена Григория Григорьевича Мария Андреевна. В народе говорили, что она повесилась на собственной косе. А еще говорили: руки на себя наложила, когда узнала, что муж вот уже полгода тайно сожительствует с Верой Федоровной Васильевой, замужней, но молодой дамой (на двадцать лет моложе Елисеева). Спустя три недели слух подтвердился, причем самым ужасным для семьи образом: 26 октября, меньше чем через месяц после похорон Марии Андреевны, Григорий Григорьевич обвенчался с только что получившей развод Верой Федоровной. Это был даже не скандал. Это был взрыв. Дети сразу же отказались от отца и, покинув отчий дом, прервали с ним всякие отношения. Все, кроме младшей 14-летней дочки Марии. Отец держал ее взаперти, а гулять выпускал только с солидной охраной, опасаясь того, что либо Маша сама от него убежит, либо ее выкрадут братья. Так оно и случилось.
В декабре 1937 г. братья были обвинены в контрреволюционной деятельности и расстреляны.Николай Григорьевич после революции оказался в Париже, где стал биржевым журналистом. Сегодня потомки Елисеевых проживают в России, Франции, Швейцарии, США.
А магазин на Тверской так и остался Елисеевским. Даже в официальных бумагах советских времен его называли «Гастроном № 1 “Елисеевский”». Такова была сила бренда, созданного несколькими поколениями питерских купцов.
50 положительных характеристик носителей синдрома Аспергера Большинство детей, подростков и взрослых с синдромом Аспергера обладают множеством положительных качеств, которые с лихвой покрывают любые отрицательные. Один Аспи утверждал: "Слава те, Господи, у меня Аспергер!" Давайте посмотрим на несколько положительных черт, связанных с состоянием синдрома Аспергера.
Большинство Аспи: читать дальше 1. Могут легко прощать. 2. Добросовестны, надежны и честны. 3. Полны энтузиазма и имеют склонность к навязчивым исследованиям, таким образом развивая обширную и глубокую базу знаний по предметам интересов. 4. Свободны от предрассудков. 5. Умны и талантливы. 6. Менее склонны к непостоянству или озлобленности по сравнению с нейротипичными людьми. 7. Чаще, чем по населению в целом, имеют высшее образование. 8. Не склонны лгать. 9. Не склонны воровать. 10. Вероятно, не станут хулиганами, мошенниками или социальными манипуляторами. 11. Не мотивированы вести активную социальную жизнь и тратить время попусту. 12. Являются обязательными (людьми слова): им можно доверять, если они запланировали или пообещали что-либо, то выполнят. 13. Маловероятно, что совершат неспровоцированные нападения словесным или иным образом. 14. Не подвержены стереотипам, которые зачастую проявляются в обществе относительно социального положения или социальных навыков. 15. Положительно относятся к причудам и особенностям других людей. 16. Привносят весьма оригинальные взгляды на решения проблем. 17. Избирательны в вопросах выбора честных, настоящих, надежных людей, которые разделяют их интересы. 18. Могут привлечь внимание к различным интересным фактам. 19. Могут выслушать людей и посмотреть на проблемы свежим взглядом, предложив беспристрастные оценки, основанные на предоставленной информации. 20. Способны вспомнить мельчайшие детали, которые другие люди упускают из вида. 21. Могут расслабиться и быть самими собой, не боясь общественного осуждения. 22. Не занимаются кляузничеством и подрывом репутации в отношении окружающих. 23. Не дискриминируют кого-либо на основании расы, пола, возраста или любых других критериев. 24. Не заставляют других жить в соответствии с социальными ожиданиями. 25. Не имеют тайных планов и "камней за пазухой". 26. Не сношают мозги окружающим. 27. Не пользуются слабостями других людей. 28. Как правило, не признают иерархии, и поэтому вряд ли высоко оценят человека просто потому, что он богат или достиг высокого положения в организации. 29. Придерживаются хорошей трудовой этики. 30. С большой увлеченностью занимаются деятельностью, которая им нравится, что может привести к определенным успехам и в спортивных занятиях. 31. Имеют склонность придерживаться установленного порядка. 32. Интеллект выше среднего. 33. Имеют острую чувствительность, которая поддерживает творческие наклонности. 34. Обладают исключительной памятью. 35. Обладают крайней выносливостью. 36. Обладают исключительной целостностью натуры. 37. Не заинтересованы в успехе путем "хождения по головам" в ущерб другим людям. 38. Имеют один (или более) высокоразвитый талант. 39. Имеют способности к плаванию, гребле, бегу, бодибилдингу и другим занятиям, требующим постоянных физических усилий. 40. Имеют ценности, которые не подвержены финансовым, социальным или политическим влияниям. 41. Судят о людях на основании их поведения, а не цвета кожи или социально-экономического статуса. 42. Нравится проводить время в одиночестве и вполне способны сами себя развлекать. 43. Ненавидят светскую беседу и пустой треп, предпочитая вместо этого говорить о значительных вещах, повышающих уровень знаний. 44. Становятся очень хорошими сотрудниками, если в состоянии контролировать свой темп работы в рамках коллектива или в одиночной деятельности и в социально благоприятной среде. 45. Обращают внимание на детали. 46. Придерживаются своих позиций даже в условиях интенсивного социального давления. 47. Как правило, становятся опытными и успешными в технических областях знаний, необходимых для прибыльной работы в "век информации". 48. Как правило, предпочитают индивидуальные виды спорта командным играм, поскольку в них нет никаких социальных требований и возможно осуществлять полный контроль за деятельностью. 49. Интересующиеся спортом, скорее всего, станут работать над этим каждый день, часто в течение длительного периода времени. 50. Не подверженны стадному чувству и феномену толпы.
Перевод и адаптация с сайта Марка Хаттона, психолога и тренера по отношениям в семьях с синдромом Аспергера. aspergers.ru/node/202
Характеристики женщин с синдромом Аспергера и высокофункциональным аутизмом Женщины с синдромом Аспергера (СА/AS) и высоко функциональным аутизмом (ВФА/HFA) часто обладают уникальным набором характеристик, которые существенно затрудняют диагностику их расстройства. Кроме того, их сильные стороны часто маскируют дефицит других навыков.
Среди специалистов ведется широкое обсуждение о том, как девушки с СА и ВФА демонстрируют их основные характеристики. Некоторые девушки имеют очевидные социальные трудности, в то время как другие, кажется, имеют отличные навыки, потому что имитируют поведение других людей (зачастую не понимая их). Есть много женщин, которые не получают диагноз, возможно потому, что, по сравнению с мужчинами (а) они имеют довольно хорошие социальные навыки (в частности, при взаимодействии со взрослыми в ситуациях один-на-один), (б) их особые интересы разнообразны, и (в) их клиническая картина иная.
Еще в детстве характеристики женщины с СА или ВФА показывают ей, что она отличается от своих сверстников. Например:
1. В связи с имитацией требуемого поведения, она может испытывать проблемы самоидентификации и иметь низкую самооценку. 2. В связи с наблюдением и анализом социального поведения, стараясь не делать социальных ошибок, она может получить эмоциональное истощение. 3. Во время стресса в подростковом возрасте она может разработать процедуры и ритуалы по отношению к еде и иметь особый интерес к подсчету калорий и питательных веществ, которые разовьются в признаки расстройства пищевого поведения. 4. Ее интересы могут отличаться от своих сверстников в плане интенсивности и качества игры. 5. Она может быть заядлым наблюдателем человеческого поведения и попытаться расшифровать то, что она должна сделать или сказать. 6. Она может быть чрезвычайно чувствительна к эмоциональной атмосфере на общественном собрании. 7. Она может быть как хамелеон, меняя образы в зависимости от ситуации. 8. Весьма вероятно, что она извинится и успокоит при совершении социальных ошибок. 9. Она может слишком хорошо вести себя в школе, потому останется замеченной в странностях или признана особенной. 10. Она может быть уязвимой для хулиганов-сверстников, которые пользуются ее социальной незрелостью. 11. Она может все более осознавать свои социальные сложности, часто бестактность, и, следовательно, предпочитает оставаться на периферии социальной ситуации. 12. Ей может нравиться жить в мире фантазий и создавать новые образы. 13. Она может погрузиться в мир природы, иметь интуитивное понимание животных, но не людей. 14. Она может бояться своего "истинного я" и держать его в тайне, потому что считает себя дефектной, поэтому она почти всегда ведет себя как кто-то другой. 15. Она может иметь домашнее животное, которое рассматривает как верного друга. 16. Она может дружить с другой женщиной (с одной, но интенсивно), которая может руководить в социальных ситуациях. 17. Она может иметь сильное желание собирать и систематизировать свои игрушки (например куклы), но не делиться своими игрушками с друзьями. 18. Она может иметь отвращение к традиционной концепции женственности. 19. Она может иметь энциклопедические знания по конкретным темам. 20. Она может иметь повышенный интерес к чтению и избегать реальность в фантастике. 21. Она может иметь интерес к древним цивилизациям, чтобы найти эпоху, в котором она будет чувствовать себя как дома. 22. Она может иметь интерес к другим странам (например Франции), где она будет принята. 23. Она может идентифицировать себя с вымышленным персонажем (например Гарри Поттер), которого преследуют невзгоды, но он имеет особые способности и друзей. 24. Она может быть не заинтересована в последних повальных увлечениях среди своих сверстников, чтобы быть "крутой" и популярной. 25. Она не может идентифицировать себя со сверстниками. 26. Она не может играть со своими игрушками традиционными способами. 27. Она, возможно, не хочет играть совместно с другими детьми. 28. Она может предпочитать негендерные игрушки (например Lego). 29. Она, возможно, предпочитает играть в одиночестве, тем способом, который ей нравится. 30. Она, возможно, предпочитает играть с мальчиками, игры которых являются более конструктивными и приключенческими, нежели эмоциональными и разговорными. 31. Она может страдать от социальных сложностей, быть тихоней и в изоляции в классе или на детской площадке, но дома проявлять другой характер. 32. Она может разговаривать с мнимыми друзьями или писать фантастику в раннем возрасте. 33. Она может думать, что ее сверстники играют глупо и скучно. 34. Она может использовать мнимых друзей, которые могут обеспечить общение, поддержку и комфорт, когда она чувствует себя одинокой. 35. Она может использовать пассивно-агрессивное поведение, чтобы управлять своей семьей и/или социальным опытом.
В юности многие (но не все) женщины с СА и ВФА:
1. Часто извиняются и хотят понравиться другим. 2. Эксперты по определенным темам. 3. Решительны. 4. Честны. 5. Участвуют в социальной игре во главе своих сверстников, но не инициируют социальных контактов. 6. Добры. 7. Не понимаются сверстниками. 8. В состоянии следовать принятым социальным нормам с задержкой имитации, потому что они наблюдают других людей и копируют их, возможно, это маскирует симптомы СА и ВФА. 9. Более осведомлены о правилах и чувствуют потребность взаимодействовать социально. 10. Перфеционистки. 11. Так успешны в имитации, что попадают в поле зрения терапевта, только когда возникают вторичные расстройства настроения. 12. Особо одарены в области математики и инженерии. 13. Очень хороши в искусстве. 14. Визуально мыслят. 15. Хорошо принимаются взрослыми людьми. 16. Становятся мишенью для насмешек. 17. Не треплются попусту, не говорят бессмысленных комментариев в целях содействия социальной коммуникации. 18. Наслаждаются одиночеством. 19. У них более быстрый темп обучения социальным навыкам, чем у юношей. 20. Имеют одного друга, который руководит ими и обеспечивает безопасность для них. 21. Особый интерес, скорее всего, будет необычным с точки зрения интенсивности, а не предметности. 22. Есть трудности с пониманием, что именно кто-то другой может думать или чувствовать. 23. Есть трудности с обретением друзей. 24. Есть трудности с управлением чувствами и эмоциями. 25. Есть трудности с выказыванием симпатий и привязанностей, когда другие ожидают этого. 26. Есть трудности с принятием советов. 27. Есть трудности с письменной речью. 28. Имеют чрезвычайно подробно воображаемые миры. 29. Имеют воображаемых друзей. 30. Есть особые интересы, которые очень похожи на те, которые у нейротипичных девушек (например животные, куклы, классическая литература), и поэтому не рассматриваются в качестве необычных (специальных). 31. Их способ мышления классифицируется как "мужской мозг". 32. Ищут надежных и заслуживающих доверия друзей. 33. Мимика развита - даже пытаются изображать все характеристики человека, которому пытаются подражать. 34. Обращают внимание на звуки, которые другие не слышат. 35. Читают художественную литературу, чтобы понять мысли, чувства и мотивацию других. 36. Не проявляют большого интереса к моде. 37. Высказывают свое мнение иногда на грани грубости. 38. Осознают необходимость в определенных социальных навыках и изучают их. 39. Пробуют разобраться в ситуации, прежде чем сделать первый шаг. 40. Используют игру в куклы для воспроизведения и понимания социальных ситуаций.
Перевод и адаптация с сайта Марка Хаттона, психолога и тренера по отношениям в семьях с синдромом Аспергера aspergers.ru/node/201
Чтобы сделать этот кадр, пришлось лезть на частные территории, с которой меня прогнали с позором и собаками, с размахиванием руками и громкими криками на нецензурном итальянском. Но кадр сделан - у хорошей фотографии не должно быть совести.
Река Улу-Узень берёт свое начало на склонах Демерджи-яйлы, продолжает свой путь по ущелью Хапхал, образуя неподалёку от с.Генеральское серию каскадов и ванн. Завершая её пятнадцати метровым водопадом Джур-Джур. Ущелье было нашей второй точкой после встреченного на Демерджи рассвета. Хочется отметить что двенадцатого ноября посетители у водопада практически отсутствуют, за несколько часов мы встретили максимум человек шесть-семь и то троих уже на выходе. Впрочем лесная охрана на посту и плату за вход с вас всё таки потребуют если вы не журналист или член НСФХУ. На этом предлагаю закончить словоблудие и насладиться атмосферой осеннего ущелья. Приятного просмотра:
Вчера открыл для себя новое понятие в итории фотографии — "Colorama", точнее "Kodak Colorama". Это были гигантские панорамные снимки, которые экспонировала фирма Kodak на Центральном вокзале Нью-Йорка (Grand Central Terminal) с 1950 по 1990 г. Они имели размеры 18' X 60' футов. Т.е. более 18 метров в ширину! Идеально красивые, фантастического качества и безумного разрешения, они первоначально рекламировали в основном американский образ жизни. Потом всё чаще стали появляться сюжеты из других стран.
1961 г., Ansel Adams, уборка зерновых в местечке Wheatfield близ г. Pendleton, штат Орегон: Разрешение в 4800 пикселей!
1961 г., Teen Dance in basement recreation room: Крупнее
"Рисовать нужно, только если получаешь от этого удовольствие. Необходимо его искать. Потому что без него получится, что ты не художник, а маляр." А может быть так и надо? Проснуться однажды и увидеть поэзию в любой черточке "не приглаженного" города, его площадей, людей, дождей и в этой серости и скученности не стенать и жаловаться, а просто - принимать и любить то, что имеешь сегодня...
Холодный апрель читать дальше Странно, но работы Колбасова воспринимаются как-то по солнечному, весело, не смотря на обилие дождей и зимы в акварелях. Видимо таков взгляд художника. Акварели Владимира Колбасова в художественном мире признаны и пользуются популярностью среди публики всех возрастов.
Человек с зонтом
Художник Владимир Колбасов появился на свет в Ленинграде в 1960 году, а последние 30 лет успешно постигает премудрости акварельной техники. Петербург на его картинах изысканно изогнут и плавно тянуч. Оказывается у наших домов не грубо оштукатуренные фасады, а тонкая колористика и живая игра цветов. Оказывается если внимательно посмотреть, то можно увидеть вокруг сказку и мечту. Танцующий Петербург и его сны.... его мелодия и его бесконечное небо, изгибы набережных и паутина электрических проводов, росчерки трамвайных путей на асфальте и бездонные глаза чердачных окон... Художник пишет новые черты характера многоликого города, пишет его новую, по - андерсеновски сказочную реальность.
Кривой переулок
Увидев однажды Петербург Колбасова, вы не заметите, как он станет частью вашего представления о городе. Прогуливаясь с художником по извилистой набережной, заметите саксофониста на крыше, и вдруг оживет притихший город, распахивая в вальсе окна старых домов, развешивая белье на проводах, озорно нахлобучивая набок мокрые всклоченные крыши, отпуская вдаль улетающие по осени водосточные трубы.... Оживет реализуя свои самые смелые цветные фантазии и ваши тоже. Только шагайте тише..... иначе и город разбудите и сами проснетесь.
Стирка
Дождь
Троицкий собор
По словам Владимира, делая первый мазок по бумаге, он ни когда не знает, что увидит по завершении. Тем не менее все адреса имеют место в реальности. Еще одно направление творческих интересов Владимира Колбасова - фонтаны его фантазий, которые основываются на собственных сюжетах.
Полёт Василиевского острова Белой ночью над Петербургом
Мелодии детства
Велосипедисты
Ноктюрн
Трапеза
Третий акт Марлезонского балета
Органист
Многорукий
Отпуск
Проводы
Псковский транзит
Прощальная гастроль
Сны Эрмитажа
Полустанок
Прогулка
Бегство платяных шкафов по 7-ой линии Василиевского острова
Белая ночь во дворах аптеки доктора Пеля
Трамвай желаний
Колбасов Владимир Николаевич родился в городе Ленинграде в 1960 г. Основам акварельной техники начал обучаться с 1973 в Городской художественной школе под руководством Антонова Г. Н. В 1984 году закончил Академию художеств СССР, мастерскую профессора Фомина И.И. До 1999 г. работал в Комитете по градостроительству и архитектуре Санкт-Петербурга главным художником Василеостровского района. Член Союза Художников России.
Отменная статья Гэри Уэстфала про Роберта Хайнлайна. Уэстфал считает, что после 1957 года все или почти все написанное Хайнлайном - это не фантастика, а сатира на фантастику. Включая все те романы, которые подавляющее большинство людей принимает всерьез, вроде "Чужака", "Луны", "Звездного десанта", "Фарнхэма", you name it.
Мне очень нравится эта гипотеза, потому что она объясняет чудовищную нестыковку между текстами Хайнлайна и идеями, попадающимися в его книгах. Больше того, один из моих самых любимых хайнлайновских романов - "Иов, или Осмеяние справедливости" (в русском переводе; на деле это парафраз Кэбелла; заметим, что уже тут переводчик столкнулся с очевидной проблемой - как перевести слово comedy сурьезно, и это, собственно, все о том же) - я в свое время воспринял ровно так: нечто очень хитрое и марктвеновское, а вовсе не проповедь либертарианства о религии.
И - это, конечно, гипотеза чудовищная. Хотя в шутках длиной в десятки лет нет ничего нового (Лео Таксиль, сильвупле). И, разумеется, куда легче предположить, что "Фарнхэм", где в далеком будущем плохие черные люди едят хороших белых, - это пародия по сути. И совершенно монструозный роман "Достаточно времени для любви", и вся тематика инцеста, к которой Хайнлайн был склонен на старости лет, - тоже. Само собой, такое издевательство над читателем предполагает некоторую ненормальность. Но это, так сказать, более нормальная ненормальность, нежели та, которую воображаешь поневоле, когда читаешь позднего Хайнлайна серьезно. Да и по-человечески цирк с конями в фантастике от человека, который, как мы помним, и писать фантастику начал от балды, очень понятен.
К тому же у Хайнлайна явно было чувство ю - что чувствуется в его текстах на уровне сиюминутного эпизода, но почему-то совсем не вычитывается на уровне книги в целом. А зря. Просто он хорошо маскировался.
Ну или не так хорошо - Уэстфал верно подмечает, что в последних романах шутки Хайнлайна уже совершенно откровенны. Но вот поди ж ты - культ есть культ. Он бывает только всерьез.
Писательство – занятие одинокое и малобюджетное. Человек в состоянии писать практически при любых условиях. Он может быть слепым и парализованным и все равно диктовать верной подруге «Как закалялась сталь». Может быть абсолютно нищим - и все-таки ему хватит денег на рулон дешевых обоев и десяток карандашей (которые, впрочем, всегда можно похитить в «Икее»). Ему не нужны ни краски, ни холст, ни мрамор, ни рояль.
Только я и мое вдохновение.
Писать можно в болезни и здравии, в богатстве и бедности. Писатель не зависит от продюсера, от актеров, от капризов проката и зверства цензуры. Пока он пишет – он фактически божество, и никто, ничто, ни война, ни кризис, ни инфляция не способны встать на его пути.
Это фундаментальная особенность писательского ремесла. Жизнестойкостью оно сопоставимо с тараканами. Писатель ни от кого не зависит, потому что он в своей работе принципиально одинок.
Но откуда же берется такой феномен, как соавторство? И как оно технически осуществимо?
Я думаю, корни соавторства – в том, что человек вообще нуждается в партнере. Человек так устроен в принципе. Поэтому он вступает в клуб, в брак, в связь, у него появляются друзья, единомышленники, собутыльники. Разве не проще, не лучше выпить свою водку в одиночестве? Тебе же больше достанется! Но нет, надо с заветной бутылкой тащиться к приятелю, чтобы разделить с ним удовольствие. Почему? Да потому, что одному не интересно.
В писательстве желание «разделить удовольствие» встречается куда реже, но все равно периодически оно возникает. Обычно соавторы – близкие люди: друзья, супруги, братья, любовники. Они разделяют не только творчество, но и что-то еще. У них имеется некое общее поле, в котором они существуют, их как бы накрывает общим куполом. Совместное творчество является продолжением совместной жизни в принципе. Это как дышать одним воздухом.
Человеку обычно бывает трудно сделать первый шаг – поставить первый знак на белом листе. Перейти границу от быта к творчеству. Иногда это затруднение преодолевается сравнительно легко, раз – и ты уже «не здесь»; иногда человек подолгу топчется на пороге, не решаясь начать. Соавторство существенно облегчает этот переход. Совместное фантазирование бывает очень плодотворным.
Встречаются разные виды соавторства. Можно, например, стать соавторами-перипатетиками. Гуляешь с дорогим соавтором и часами обсуждаешь с ним героев и приключения. Это сродни словесной ролевой игре. В разговоре люди уходят в иную реальность и там получают свое наслаждение. А потом, если есть желание, можно все проговоренное записать. Как? Дело техники. Можно поделить историю по главам, по героям, и писать раздельно: один пишет одну линию, другой – вторую. Как эти линии пересекаются – обсуждается на встречах. При более тесном контакте можно писать следующим образом: один сидит за пишущей машинкой/компьютером, второй сидит рядом. Идет непрерывный диалог. «Теперь давай они у нас пойдут в магазин». – «По дороге встретят соседа». – «Погоди, а сосед чем занят?» - «Давай сосед несет длинную трубу, а они налетят на него, и тут...» - И так далее, шаг за шагом. Звучит бредово, но под клавишами рождается текст-импровизация, словесное выражение эдакой медитации на двоих. Мы даже пытались записать на видео сам процесс, но камера мешала, поэтому получилось довольно фальшиво. В жизни все происходило естественно и весело.
Писание в состоянии непрерывного диалога захватывает и создает психологическую зависимость. Фактически весь день ты просто ждешь вечера, когда можно будет собраться и опять начать гнать сюжет. Потом записанное редактируется, понятное дело, но сумасшедший драйв «совместной медитации» в тексте все равно будет ощущаться. krupaspb.ru/forum/index.php?topic=46.msg15027#m...
Началось все шестого августа, около полуночи, хотя непосредственно меня эти события коснулись лишь десятого сентября. Вероятно, начнись вся эта нелепая суматоха раньше, я бы сошел с ума. В этот хмурый сентябрьский день я был дома, на Бейкер-стрит один, собираясь пойти на два-три часа в клуб, а потом заехать за мисс Морстен, чтобы отправиться вместе с ней в театр. Холмса уже несколько дней не было в Англии — у него снова были дела на континенте, Поэтом я сильно удивился, когда наверх поднялась миссис Хадсон — наша квартирная хозяйка — и сказала, что пришел Лестрейд. Я удивился: — Вы сказали ему, что мистера Холмса нет дома? — Инспектор Лестрейд желает видеть именно вас, доктор, — ответила миссис Хадсон. Я удивился еще больше, но попросил хозяйку пригласить инспектора. Лестрейд вежливо осведомился, нет ли новостей от Холмса, но я видел, что пришел он вовсе не за этим. У меня было возникла мысль, что Лестрейд каким-то образом узнал о моих незаконных делишках, но он почему-то спросил, не был ли я позавчера вечером в Сити? — В Сити? — переспросил я. — Скорее в Ист-Энде. Я навещал университетского приятеля, которому не очень повезло в жизни. Вышел от него довольно поздно, уже заполночь, пешком дошел до Финсбери-Серкус — только там нашел кэб — и вернулся домой. Лестрейд выслушал меня, а потом спросил: — Вы что-нибудь тогда видели? Я пожал плечами. — Разумеется, что-то я видел. Вопрос только, что именно вас интересует? — Разве вы не читали газет? — спросил Лестрейд. Я застыл. Газеты я читал, но смерть Энни Чэпмен воспринимал как-то отдельно от своего визита в Ист-Энд. читать дальше— Вы хотите сказать, — спросил я, — что я был где-то рядом с местом убийства? Это ведь произошло где-то там, на границе Сити и Ист-Энда? — Совершенно верно, — подтвердил Лестрейд. — Не могли бы вы дать имя и адрес вашего друга? Я, разумеется, не стал отказываться, назвал и имя и адрес и объяснил, что мой приятель, находясь в крайне стесненных обстоятель¬ствах, повредил ногу, и, не имея в Лондоне никого из родственников, обратился за помощью ко мне. Он подозревал перелом — боль была сильнейшая, ступить на ногу он не мог, однако я приехав, установил, что тут всего лишь вывих. Я еще посидел у него часа два, уговаривал отправиться в больницу, где за ним по крайней мере будет уход — его квартирная хозяйка казалась мне в этом отношении совершенно ненадежной — явно приверженной к спиртному, очень неряшливой. Кончилось тем, что я уговорил его принять якобы в долг пять фунтов и поспешил домой. — О вас сообщил кэбмен, — сказал Лестрейд. Я не удивился, уже зная, в чем, собственно дело. После того как 31 августа там же, у Финсбери-серкус, было найдено тело проститутки Мэри Энн Николс, дело неожиданно попало под правительственный контроль. Оказалось, что это преступление уже не первое - менее четырех недель назад, 6 августа, в Ист-Энде уже было обнаружено тело некоей тридцатипятилетней проститутки Марты Тернер, изувеченной подобным же образом. Все указывало на то, что действовал тот же преступник. Поэтому после второго убийства начальник полиции Джеймс Монро объявил о премии в сто фунтов стерлингов за сведения, которые могли бы способствовать поимке преступника. Неудивительно, что, узнав о третьем убийстве, кэбмен поспешил донести полиции о подозрительном ночном пассажире. — Бог мой, инспектор, — проговорил я. — Неужели вы могли подумать, что я замешан в этом ужасном преступлении? Лестрейд пожал плечами. — Такова моя работа, — сказал он. — Я обязан проверять все поступившие сообщения. Наоборот, я бы получил взыскание, если бы не зашел к вам. — Но... послушайте, ведь в сегодняшней газете мистер Монро заявил, что убийца скрывается в Уайтчапеле! Лестрейд снова пожал плечами и сказал недовольно: — Наш начальник может заявлять что угодно. А мы бегаем, как легавые собаки. После его ухода я еще раз, более внимательно, просмотрел вчерашние и сегодняшние газеты. Огромные заголовки, отчеты о всех трех убийствах, сообщения сотрудников Скотланд-Ярда и — много, слишком много — очевидных домыслов журналистов. Я посвятил газетам в тот день слишком много времени, в клуб так и не попал, сразу поехал к моей Мэри и отправился с ней в театр. Неделю спустя приехал с континента Холмс, но история с убийствами трех проституток его не заинтересовала. Свежих следов преступлении уже не было, их давным-давно затоптали полицейские и журналисты, черпать же сведения в газетах было бессмысленно — Холмс, ознакомившись с ними, с раздражением заявил, что с тем же успехом можно составить себе мнение о этих убийствах, прочитав, скажем, Ветхий Завет. Потом разговоры об этих преступлениях начали затихать, пока однажды утром, читая газеты, Холмс в раздражении не воскликнул, отбросив "Таймс" в сторону. — Наша полиция впадает в маразм! Я поднял газету и посмотрел, что могло вызвать раздражение Холмса. Тот между тем, рассматривая "Дейли газетт", с отвращением проговорил: — И здесь то же самое. Положительно, наша полиция представляет собой пример вопиющей некомпетентности! — О чем вы? — спросил я. Холмс ткнул в факсимильную копию какого-то письма, опубликованную в "Дейли газетт". В "Таймс" было точно такое факсимиле. "Я, как и прежде, занимаюсь разборкой со шлюхами, и не остановлюсь, пока не сяду. Последнее дельце выгорело просто великолепно. Я не дал этой бабе даже пикнуть. Как, интересно, вы сможете меня поймать? Я люблю свою работу, и я перейду к новым делам. Вы скоро обо мне услышите. Когда пойду на следующее дело, отрежу бабе уши и пришлю в полицию. Мой нож остер. Всего хорошего. Преданный вам Джек Потрошитель." — Монро надеется, что кто-нибудь опознает почерк! — с сарказмом сказал Холмс. — Да, конечно, если этот самый Джек Потрошитель все время пишет левой рукой. Я внимательно изучил образец почерка. — А на мой взгляд, это нацарапал какой-то субъект, едва ли часто упражняющиеся в каллиграфии. Вряд ли он долго посещал школу. И этот жаргон... — Эту записку написал человек, который имеет привычку нанизывать слова в предложения — держу пари, что это профессиональный газетчик. Обратите внимание, что все фразы выстроены в соответствии с определенной логической схемой. И обратите внимание на буквы "эм" и "дабл-ю". Они прямо-таки выдают человека, знакомого со стенографией, даже если он и пишет левой рукой. — сказал Холмс. — Эта записка — подлог самого дурного вкуса, Ватсон. Разве не отвратительно сочинять подобные опусы для того, чтобы разогреть погасший интерес к нераскрытому преступлению? — Вот вы бы и взялись его раскрыть, — заметил я. Холмс негодующе фыркнул: — Я достаточно высоко себя ценю, чтобы тратить свое время на поиски опьяневшего от крови сутенера. — Но это же настоящий сумасшедший! Холмс покачал головой: — Этот субъект, без сомнения, с патологическими сдвигами в психике, но все же вполне вменяемый. Без сомнения, он знает, чего хочет. Этот разговор происходил двадцать девятого сентябри утром, в девятом часу, когда Холмс ушел по своим делам — он вел в то время не очень, в общем-то интересное дело об установлении личности, на Бейкер-стрит неожиданно приехала Мэри Морстен. Я был рад ее видеть, но она, оказалось, была огорчена отсутствием Холмса, потому что школьная ее подруга срочно нуждалась в помощи. Я все же уговорил вам выпить чаю с кексом, который испекла миссис Хадсон, наша заботливая хозяйка, и изложить свое дело мне — возможно, я сумею справиться о ним не хуже Холмса. Дело, собственно, оказалось пустяковым — Холмс взялся бы за такое дело разве что из любезности по отношению к мисс Морстен, к которой, он знал, я питаю нежные чувства. Подруга Мэри, миссис Уитни, беспокоило исчезновение мужа, однако ничего таинственного в его исчезновении не было. Мистер Уитни — весьма приятный и вполне достойный молодой человек — начитавшись кое-каких книг, увлекся, как экспериментом, курением опиума и, к сожалению, так и не смог прекратить это занятие раньше, чем оно превратилось в пагубную привычку. Он начал пропадать в низкопробных притонах Ист-Энда — миссис Уитни даже знала, какой именно притон он посещает чаще других, но появиться там порядочной женщине было попросту невозможно, и ей была необходима помощь мужчины. — Зачем же вам ждать Холмса? — спросил я. — Я сейчас же поеду в Ист-Энд и разыщу вашего мужа. Тут обнаружилось, что я, разумеется, не знаю, как выглядит мистер Уитни, а миссис Уитни в волнении не додумалась привезти с собой фотографию супруга, пришлось съездить за фотографией к ней в Челси, потом завезти домой мисс Морстен, и было уже очень поздно, когда кэб доставил меня в тот подозрительный район, где находилась опиокурильня. К моему облегчению, я увидел, что здесь довольно часто попадаются полицейские — видимо, после этого наглого письма, признанного Холмсом подложным, Скотланд-Ярд счел необходимым увеличить количество патрульных. Я с трудом нашел притон, довольно долго, угрожая полицией, толковал с хозяйкой — старухой самого зловещего вида, однако старая карга делала вид, что не понимает, о ком я толкую, и твердила, что изображенного на фотографии человека в жизни не видала, и мне пришлось учинить чуть ли не обыск, чтобы убедиться, что по крайней мере сейчас мистера Уитни в притоне нет. Естественно, что на это ушло очень много времени, и когда я вышел на улицу к ожидавшему меня кэбу — кэбмен, кстати сказать, был очень недоволен, что его заставили ждать так долго, ночь пошла уже на третий час. Я велел ехать на Бейкер-стрит, но едва мы успели свернуть на ближайшем перекрестке, как нас остановили. Совпадение было почти невероятным, однако для мена оно оказалось прямо-таки ужасающим: в эту самую ночь произошли еще два убийства, явно совершенные тем, кого уже весь город называл Джеком-Потрошителем, вторую жертву обнаружили совсем недалеко отсюда не более двадцати минут назад. Остаток ночи и я, и кэбмен провели в полиции. Лестрейд теперь смотрел на меня с неприкрытым подозрением. Я отчетливо понимал, что в его мозгу уже складывается такая картина: доктор Джон Ватсон — Джек Потрошитель, кэбмен — пособник; осталось только понять, зачем мне нужно убивать проституток таким жестоким образом. Холмс, приехавший за мной утром и привезший домой, был встрево¬жен. — Ватсон, — сказал он, когда мы наконец сели за довольно поздний завтрак, — вы попали в очень неприятную ситуацию. Мне так и хочется спросить, где вы были и что делали шестого и тридцать первого августа. — Холмс, — сказал я укоризненно, — уж вы-то… — Боюсь, чтобы доказать вашу невиновность, — продолжил он, — мне придется все-таки найти этого убийцу. — Тогда почему бы вам не посетить Ист-Энд? — вяло спросил я. Только что принятая ванна не придала мне бодрости. Хотелось спать; вместе с тем тревожили мысли о том, что мне всерьез угрожает суд и бесчестие. — Я уже там был, — ответил Холмс, с аппетитом поглощал яичницу с беконом. — Посыльный Лестрейда поднял меня в четвертом часу ночи. Правда, о том, что он арестовал вас, он удосужился мне сообщить только в семь. Лестрейд совсем не был склонен вас отпускать; по его мнению, подозрительнее вас во всем Лондоне не найдешь. Вы, оказывается, попадаетесь на месте преступления уже не в первый раз? — Это все дичайшее совпадение, — мрачно буркнул я. Холмс просматривал газеты. — Как и следовало ожидать, сплошная ложь, — заметил он. — Впрочем, что и ожидать от газетчиков. Они ничем не лучше полиции. Стоило ли ни свет ни заря тащить меня на другой конец города, чтобы показать два основательно затоптанных остолопами-полицейскими места преступления. — Так вы ничего не обнаружили? Холмс покачал головой. — Вы уже поели? — спросил он, вставая из-за стола. — Поедете со мной? Возможно, мне понадобится ваша помощь. — Брать с собой револьвер? — я встал с готовностью. — Револьвер вам пока не понадобится, — ответил Холмс. — Мы едем в морг. Мы стояли над столам, где лежали накрытые простынями тела. Мистер Бэкстер, коронер, который показывал нам убитых женщин, откинул ткань и сказал: — Преступник, как вы видите, разбирается в медицине и обладает навыками хирурга. Я посмотрел на жертв Джека-Потрошителя с содроганием и отвращением, хотя сам был медиком и видал в анатомических театрах много расчлененных трупов. И мне сразу стало понятно, почему мистер Бэкстер сделал такие выводы: органы нижней части живота были разделены уверенными разрезами явно тренированным человеком — ни один из органов не был поврежден. Мне трудно было представить, чтобы такие разрезы мог нанести непрофессионал или хотя бы мясник, как предполагалось в газетах; убийца явно был знаком с анатомией человеческого тела. — Преступник — левша, — сказал Холмс. — На это указывает направление разрезов. Орудием убийства может быть как большой анатомический скальпель, так и хорошо отточенный нож, да даже и солдатский штык. — Вы правы, однозначно на что-то указать нельзя, — согласился с ним Бэкстер. — Позвольте обратить чаше внимание, что внизу живота отсутствует один орган. Холмс опять склонился над трупами. — Очень интересно, — заметил он. — В трех предыдущих случаях было так же? — Все совершенно так же, — подтвердил мистер Бэкстер. — Очень интересно, — снова повторил Холмс. Он тщательно вымыл руки, и мы вышли из пропахшего дезинфекцией помещения, на свежий воздух. — Я был не прав, решив сначала, что убийца — обычный сутенер, — сказал Холмс, — Боюсь, тут дело много серьезнее. Отвратительное преступление. Право же, я должен был заняться им гораздо раньше. Да еще это дурацкое подложное письмо. Может быть, именно оно спровоцировало преступника на двойное убийство. Он потерял аппетит и сон, однако ближайшие дни результатов же было. Полиция тоже зашла в тупик. Из всех районов города в Скотланд-Ярд поступали многочисленные сообщения о Джеке-Потрошителе, однако проверка этих сообщений заканчивалась ничем. Надо ли говорить, что на проверку ложных сигналов полиция зря теряла время и силы. Впрочем, чтобы следить за мной, в полиции люди нашлись. Право же, я избегал выходить из дома — за мной, даже особенно не скрываясь, всюду, как хвост, следовал бравый молодой с выправкой бывалого солдата. Естественно, я резко сократил число своих прогулок, хотя погода стояла весьма соблазнительная: солнечные теплые дни, деревья в парках позолотили кроны, такое удовольствие гулять по дорожкам и дышать прозрачным как никогда свежим воздухом. Я читал газеты. Порой у меня возникала мысль, что убийства подстроили сами газетчики: кровавые события вызывали нездоровый интерес, и тираж газет резко увеличился. Что только не писали! Доходило даже до намеков на то, что Джеком-Потрошителем является некое лицо из августейшей семьи, и именно поэтому полиция якобы не торопиться с раскрытием череды преступлений. Некоторые члены парламента, находящиеся в оппозиции, сделали запросы по делу о Джеке-Потрошителе министру внутренних дел. "Сегодня убивают проституток, а завтра доберутся до наших жен. Что вы собираетесь предпринять, чтобы восстановить порядок в Лондоне?" — спрашивали они. Министр внутренних дел повысил вознаграждение со ста до тысячи фунтов стерлингов. Мало того, сообщникам убийцы, если они выдадут Потрошителя, была обещана полная амнистия по всем их делам. Шума добавили газеты, в которых появилось еще одно письмо Джека-Потрошителя: "На этот раз их было двое. Первая чуточку покричала — не смог ее кончить сразу. Ее нашлось времени, чтобы отрезать уши для полиции. Дошлю в следующий раз. С наилучшими пожеланиями — ваш преданный Джек Потрошитель". Холмс, увидев это послание в газетах, в сердцах скомкал газету и запустил ее в угол. — Самодовольство и наглость этих писак переходит всякие границы, — заявил он. Холмс только что появился дома после бессонной ночи, проведенной в Уайтчепеле, похоже, без каких-либо результатов, принял ванну, переоделся и курил в кресле у окна. Накануне утром он получил от мистера Бэкстера письмо, в котором тот предлагал встретиться; Холмс исчез на полдня, а вернувшисъ домой, переоделся в истрепанный костюм и заношенное пальто, отчего стал похож на безработного спившегося клерка, и исчез до утра. Теперь я ждал от него новостей. Он, однако, не торопился рассказывать, предпочтя сначала ознакомиться с газетами. — Вы все же считаете эти письма подложными? — спросил я. — Безусловно. — Он встал и прошелся по комнате. — Эти письма пахнут дешевым водевилем, а перед нами на уликах Лондона разворачивается настоящая драма. Вчера я вместе с Бэкстером был в Патологическом Институте. Оказывается, несколько месяцев назад у них был одни американец и просил их обеспечить его определенным числом экземпляров органа, который отсутствовал у убитых. За каждый экземпляр он предлагал по двадцать фунтов. — Но, Холмс, зачем они ему!? Разве что он занимается какой-то научной работой... — Да, он так и объяснил, причем настаивал, чтобы органы консервировались не в спирте, как обычно, а в глицерине, чтобы они сохранялись в мягком состоянии. Он просил высылать их прямо в Америку. Ему отказали, однако он повторял свои предложения еще в нескольких местах. — Боже мой, Холмс, но ведь какой-нибудь опустившийся субъект мог узнать об этих предложениях и таким образом пришел к мысли заработать деньги столь диким способом! — Да, это возможно! — согласился Холмс. — До 1832 года, пока врачи были лишены возможности работать с трупами, как известно, существовали настоящие банды, которые не только похищали с кладбищ свежезахороненные трупы, но даже и совершали убийства, чтобы доставить заказанное тело, когда другой возможности не было. — Это ужасно, — сказал я.— Сколько же экземпляров нужно было американцу? Холмс невесело усмехнулся. — В том-то и дело! Если органы вынимаются по его заказу, убийства еще будут продолжаться. — Холмс! — Да-да, мой дорогой Ватсон, так что будьте поосторожнее и заботьтесь о своем алиби. Я и без его совета заботился о том, чтобы по крайней первую половину ночи, когда, как правило, и действовал Джек-Потрошитель, бывать на виду. Если Холмса не было дома, и он не мог составить мне компанию, я отправлялся в клуб и засиживался там допоздна. Ночью 9 ноября я был разбужен почти сразу после того, как заснул, в начале двенадцатого часа ночи. У моей постели стоял Холмс, а в приоткрытую дверь заглядывало лисье лицо Лестрейда. Помимо воли я взглянул на часы, однако было уже более десяти часов вечера, и я мог не опасаться по крайней мере того, что Лестрейд пришел меня арестовать. — Извините, что побеспокоил, — попросил прощения Холмс. — Я сказал инспектору, что весь вечер провел с вами, но он хотел лично убедиться, что вы здесь. Я сел в постели и снова посмотрел на часы; появление Лестрейда в такое время слишком красноречиво говорило о том, что где-то в Лондоне Джек-Потрошитель нашел еще одну жертву. — Вы едете со мной? — спросил Холмс. Он был бодр и готов действовать. — Да, — с некоторым усилием сказал я. — Дайте мне только несколько минут, чтобы прийти в себя. По дороге я узнал, куда мы направляемся — на Дорсет-стрит, что рядом с Департаментом восточной Индии, и когда мы прибыли, было уже известно, что на сей раз Потрошитель не остался незамеченным. На этот раз жертва Потрошителя была найдена не на улице, а в одной из комнат грязной гостиницы. Мы поднялись наверх вместе с прибывшим почти одновременно с нами мистером Бэкстером. Столь жестоко изрезанного тела я еще никогда не видел. Мистер Бэкетер, человек, казалось бы, привычный к виду различных ран и увечий, тоже был потрясен. Холмс между тем осматривал комнату, стараясь найти среды преступника. Лестрейд, как обычно, был настроен скептически. — Ну что вы можете сказать, мистер Холмс? — спросил он некоторое время спустя, когда Холмс, сочтя, что осмотрел все, что возможно, присоединился к остальным, собравшимся в расположенной в первом этаже пивной. — Теперь-то вы не станете утверждать, что место происшествия затоптано констеблями или что вас позвали слишком поздно? Сейчас вы имеете в своем распоряжении самые горячие следы. Вот только смогли ли вы их прочитать? — Кое-что прочитать мне удалось, — невозмутимо сказал Холмс, присаживаясь за стол. — Хотя и в этой комнате все же успели порядочно натоптать. Убийца — человек среднего роста, темноволосый, в возрасте от тридцати до сорока лет. Лестрейд, как было видно по его усмешке, не очень-то поверил в выводы Холмса, однако утром, когда были допрошены все посетители, которые накануне побывали в пивной и гостинице, нашелся человек, который видел погибшую женщину незадолго до смерти с каким-то мужчиной. Женщина, которую звали Мэри Джейн Келли, привела некоего человека к дверям сомнительной гостиницы, рядом находилась дверь в пивную. Один из посетителей пивной, выходивший в это время на Дорсет-Стрит, увидел в полосе света, падавшего из двери, Мэри Джейн и ее спутника, когда они входили в гостиницу. Некоторое время спустя хозяин опустевшей пивной убирал на столах, когда на руку ему капнуло что-то теплое. С ужасом он увидел на потолке кровавое пятно. В смятении он выскочил на уличу ж принялся кричать: "Констебль! Убийство! На помощь!" Свидетель, который смог описать спутника Мэри Джейн, жил на этой же улице и преспокойно спал до шести утра, пока наконец не был разбужен шумом на улице и не вышел поглядеть, что случилось. Узнав о происшедшем, он тут же явился в полицейским и подробно, со множеством ненужных деталей, поведал, что делал накануне вечером; когда же допрашивающий его Грегсон решил, что этот человек, как и все прочие, ровно ничего не знает, свидетель наконец проговорился, что видел Мэри Джейн Келли с каким-то человеком. Спустя четверть часа свидетель повторял показания перед куда большим числом слушателей. Полицейские, коронер мистер Бэкстер и мы с Холмсом смогли наконец узнать, как выглядел человек, наводящий ужас на весь Лондон. — Ну, не скажу, что рассмотрел его хорошо — все-таки свет был не дневной, однако возраст этого типа я оценил бы лет в тридцать пять. Он среднего роста и при ходьбе чуть сутулится. — А лицо? — спросил Лестрейд, бросив на меня испытующий взгляд. Он продолжал меня подозревать, насколько я понимаю; к тому же по крайней мере под это описание я мог подойти — я был приблизительно того же возраста, среднего роста и мог маскировать свою приобретенную на военной службе осанку нарочитой сутулостью. — Лицо у него такое продолговатое, что называется, лошадиное, — охотливо рассказал свидетель. — Нос и рот прямо в глаза бросаются — великоваты, знаете. — Вы заметили цвет волос? — спросил коронер. — Темный, — сказал свидетель и добавил чуть неуверенно: — Может быть, черный. — Усы или борода? — Усы. Кончики усов подкручены вверх. Лестрейду не понадобилось много времени, чтобы подыскать новую версию. Уже через час я услышал, как он разглагольствовал: — Не следовало быть Шерлоком Холмсом, чтобы понять, что преступник — опаснейший сексуальный маньяк и живет в непосредственной близости от мест, где совершил убийства. А если он не живет совсем один, его окружение знает о преступлениям, но не желает передавать его в руки полиции. Когда мы с Холмсом уезжали, Лестрейд распорядился произвести в округе обыски, осматривая один дом за другим. Таким образом он собирался найти квартиру, из которой можно было приходить и уходить незамеченным и в которой можно было смыть кровь. Газеты снова вышли с огромными броскими заголовками, кое-кто из журналистов имел свои догадки и высказывал их на страницах газет. Так, например, в одной высказывалось мнение, что Джек Потрошитель — сумасшедший студент-медик, заразившийся от проституток венерической болезнью и мстивший теперь им столь жестоким образом. Другие косвенно обвиняли мистера Стивенсона, который два года назад опубликовал рассказ "Странная история доктора Джекила и мистера Хайда". С его легкой руки "раздвоение личности" стало едва ли не самым популярным выражением. Предполагалось, что этот рассказ произвел глубокое впечатление на какого-то психически неустойчивого человека, и его стало обуревать неудержимое желание подражать Хайду. С неудовольствием я обнаружил, что в прессу все-таки просочились слухи о том, что убийства якобы совершает некий врач из Вест-Энда. Слава богу, хоть фамилия не называлась. В вечерних газетах приводились слова Лестрейда. Тот уже вовсю разрабатывал новую версию и высказывал предположение, что убийца и его окружение — проживающие в Уайтчепеле польские евреи. Он утверждал как факт, что эти люди никогда не выдают своих полиции. Газеты с охотой подхватили эту версию. Казалось совершенно невероятным, чтобы подобные преступления мог совершить англичанин. Пусть убийца будет евреем, поляком или, быть может, индусом, но англичанин, пусть даже из самых низов общества, вряд ли способен на такие убийства. — Какая чушь! — воскликнул Холмс, ознакомившись на другой день с газетами. — Я могу привести вам не менее десятка примеров, когда англичане совершали не менее кровавые преступления. Однако, знаете ли, Ватсон, в этом конкретном случае газеты, как ни странно, не очень ошибаются. — Все-таки убийца — иностранец? — спросил я удивленно. — Совершенно верно. Мистер Бэкстер обратил мое внимание на то, каким образом были произведены разрезы. Вы же не будете отрицать, что в разных странах существуют разные э-э... методы ведения хирургических операций? Может быть, убийца и англичанин, однако медицине он учился не в Англии. — Но я не помню, чтобы мистер Бэкстер говорил об этом раньше. — Он и сам не сразу обратил на это внимание. Конечно, различия были бы наглядней, если бы преступник вздумал накладывать швы. Но это, разумеется, не входило в его намерения. — Но тогда, — сказал я, — нам остается только найти человека, который работал в одном из тех учреждений, где тот американец предлагал по двадцать фунтов за экземпляр органа, человека, который в то же время получил медицинское образование не в нашей стране. — Если бы все было так просто! — сказал Холмс. — Неужели вы думаете, что я не догадался проверить служащих этих учреждений еще тогда, когда в Патологическом Институте нам сообщили о предложении американца? Среди них есть люди, которые были способны соблазниться подобным предложением в силу материальных или иных соображений, однако все они имеют алиби если не на все пять ночей, когда были совершены убийства, то хотя бы на одну из этих ночей. Кроме того, у многих из них была возможность раздобыть эти органы если и не вполне законным, то отнюдь не столь ужасным путем: в анатомических театрах при этих учреждениях попадаются подходящие женские трупы, и украсть оттуда требуемый органы легче легкого, если вы там служите или имеете доступ к мертвым телам. Нет, человек, который совершил все эти убийства, имеет к этим учреждениям косвенное отношение. Скорее всего, он просто знаком с кем-то из служащих. А проверить всех знакомых... — Холмс пожал плечами.— Боюсь, это не по плечу Скотленд-Ярду. — А вам? — Для моих способностей тоже есть какие-то пределы. Проверить алиби сотен человек мне не под силу. Мне было трудно поверить, что Холмс готов отступиться, и я оказался прав. Холмс не оставил дело Джека-Потрошителя, хотя его действия еще неделю казались совершенно бесплодными. Однако восемнадцатого ноября Холмс вернулся домой к ужину и попросил миссис Хадсон приготовить для него большой бифштекс. После многодневного пренебрежения пищей и сном Холмс осунулся и черты его лица еще более заострились; все эти дни он питался лишь бы чем и спал когда придется, так что в появившемся аппетите моего друга я увидел обнадеживающие признаки. — Вы его нашли? — Нет, — ответил Холмс. — Но я знаю, кто он. С моих губ посыпались вопросы, однако мой друг лишь покачивал головой и говорил, что рано еще говорить о тем, что Джек-Потрошитель найден. — Кто знает, может быть, на этот раз я ошибаюсь. — Вы никогда не ошибаетесь! Холмс улыбнулся. — Вы слишком лестного мнения о моих способностях. Я тоже, бывает, ошибаюсь, и, более того, вы сами были свидетелем некоторым моим ошибкам. Мы уже заканчивали ужин, когда с письмом на подносе вошла миссис Хадсон. — А, вот оно! — Холмс подхватил конверт с подноса так, как если бы ждал это письмо с нетерпением. Я заметал на конверте гербовую печать с двуглавым орлом. — Кто это вам пишет? — поинтересовался я. — Русский посол. — сказал Холмс.— Я должен идти! — Это связано с делом Джека Потрошителя? — Возможно. Я с нетерпением ждал его возвращения, и оказалось, посещение русского посла еще более благотворно подействовало на Холмса. Он вернулся, насвистывая какой-то бодрый мотивчик. — Вы еще не спите? — удивился он. Был третий час ночи — время для делового визита уже явно непригодное. — Вы же знаете, что мне очень хочется знать, как продвигается дело Джека-Потрошителя. — Оно продвигается, — туманно сказал Холмс. — Завтра я еду на континент. — В Россию? — Пока в Париж. — Я еду с вами! — решительно сказал я. — На этот раз нет. Подумайте, что подумает Лестрейд, если где-то на континенте Джек-Потрошитель совершит еще одно преступление, и рядом окажетесь вы? — Но с таким же успехом он может совершить убийство и здесь. — Да, но здесь вам куда будет проще найти свидетелей своего алиби. Он уехал, и я еще долго не мог узнать, где и как Холмс хочет разыскать убийцу. Изредка от него приходили телеграммы — одна из Парижа, другая из Лодзи, третья из Петербурга. Я тщательно просматривал газеты, надеясь найти хоть какие новости из этих городов, но лишь пришел к выводу, что англичане весьма нелюбопытный народ и их мало интересует то, что происходит в других странах. В начале декабря Холмс вернулся. Он был не очень многословен, и я с большим трудом узнал от него некоторые подробности этого дела. Он взял след в Париже, потерял его в Лодзи, хотя русская полиция оказывала ему содействие. Потом Джек-Потрошитель совершил очередное убийство в Петербурге, и Холмс направился туда. Русская пресса не связала это преступление с совершенными в Лондоне, поэтому убийство петербургской проститутки прошло практически незамеченным; русская полиция, известная своей хваткой, выследила его в городе с непроизносимым названием и русский сыщик, фамилия которого тоже трудно выговаривается — что-то вроде Шчэрбайнайн — застрелил преступника за секунду до того, когда тот попытался разрезать в яростной схватке горло Холмсу. Джека-Потрошителя на самом деле звали Иван Коновалоу, он был отставным военным фельдшером. В его комнате было обнаружено девять банок, заполненных глицерином, где плавали зловещие трофеи. Русская полиция предпочла не предавать это дело огласке дабы не вызвать к действию столь же жестоких подражателей, и Холмс, рассказывая о Коновалоу, предупредил меня, что все это не должно предаваться гласности еще по крайней мере пятнадцать лет. Если признаться, то мне не очень-то и хотелось писать о событиях, где я сыграл далеко не самую лучшую роль. Я и сейчас-то пишу об этом только потому, что эти мои записки вряд ли когда будут опубликованы.