Оригинал взят у в Steven Pover (acrylic)

При копировании просьба указывать автора картины

This entry was originally posted at здесь

@темы: картины

---

Оригинал взят у в post

На днях читала "Баскервильскую мистерию" Даниэля Клюгера, и пришел вариант альтернативного развития событий в повести Артура Конан Дойля "Собака Баскервилей".

Собака принадлежала хозяину замка и жила где-то в замке, а никак не на болотах. После смерти хозяина она искала, кому из родственников можно довериться. Пес большой, сильный, благородный, и, пардон, внешне страшный. Между догом и доберманом. Для того, чтобы такой взрослый пес в темноте напугал до инфаркта не нужно даже гавкать. На ошейнике у собаки хранился ключ от тайника с документами. В тайнике либо завещание, либо брачное свидетельство о браке Лоры Лайн и художника Лайна, который на самом деле младший сын младшего сына Баскервиля, взявший звучный псевдоним для карьеры художника.

В результате, если в Англии возможно наследование столь огромного состояния по женской линии - Лора Лайн - тоже наследница замка, а Степлтон - мошенник.
Написанное и сожженное письмо - просьба раскрыть тайну. Оставалось только приручить собаку, снять ключ и достать документы.
Но Шерлок Холмс решил по-другому.
Как Вам версия?

@темы: ШХ

---

*бьюсь головой о стенку* таки я классик!
щас заметила в ленте ник Хокарэми - это мой ник! то исть, конечно, не мой, но "из меня" - я сама выдумала этот феминитив к слову хокарэм (слово хокарэм я тоже придумала, если че. возможно, оно что-то значит на других языках, но в русском языке встречается только у меня).
по этому поводу произошел небольшой набег на гугл, и гугл не подвел: оказывается, меня таки запиратили на ютуб:



это "Год грифона", который я таки не считаю самостоятельным произведением, а только черновиком ко второй части "Карми"

читаит робот, увы.

А больше десяти лет назад я видела в интернете, что кто-то прогоняп роман через робопереводчик и выкладывал: на английском и на украинском.
вот такие дела

@темы: мое и наше

---

Старинные книжные иллюстрации www.oldbookillustrations.com/

@темы: рай библиомана, иллюстрации

---

Оригинал взят у в Ноосфера снова меня нашла )

Саший подарил мне процыкулыр.



Сперва я не знала, что это процыкулыр. Саший тоже не знал, он привез эту штуку из Африки вместе с аутентичным эвкалиптовым веником для бани (ну не растут в Африке березы, а париться местным неграм, совращенным на эту тему белорусами, чем-то надо...) и сказал, что у нее внутри вкусные семена. Естественно, немедленно разбить штуку и вкусить их я отказалась (а вдруг семена невкусные, только зря погремушку сломаем?!), и даже когда в рабство в гости приехала Дашка-Коня, при виде такой экзотики немедленно ее возжаждавшая, я упрямо взвыла и перепрятала штуку в свой кабинет.
Но катарсис наступил только через месяц, когда у меня в гостях собрались все художники.
- А что это такое? - изумленно спросила Катя, вертя в руках подло найденный фрукт (овощ? орех?? он твердый, как из пластика!)
- Это Олькин процыкулыр! - не задумываясь ответила Дашка. - Я еще в прошлый раз предлагала его расколоть и съесть, но она не дает, только коты вон обкусали!

Теперь штука живет на окне, называется процыкулыр, и мне плевать, что это на самом деле ))

@темы: книги, фрукты-овощи

---

Оригинал взят у в Азбука Антонио Босолли

См.также:

Голый алфавит голландских художников. 1971

Русская азбука 1868г.

Азбука в пословицах. Автор- Сергей Ефошкин

Азбука в картинках Александра Бенуа

Азбука от Владимира Маяковского

@темы: Арагарта, иллюстрации

---

Оригинал взят у в Х - значит ХЕР

Буква Х, х в русском языке называется «ха». Имеется во всех кириллических славянских алфавитах (в болгарском - 22-ая, в русском - 23-я, 24-я в белорусском, в украинском и сербском - 26-я, в македонском - 27-я); существует также в письменностях у ряда неславянских народов.

В церковно- и старославянской азбуках зовется «хѣръ», значение которого не ясно: предполагать, как это зачастую делается, что оно связано со словом «херувим», трудно; вторая версия отправляет к греческим словам, наподобие χείρ (рука) или χαι̃ρε (радуйся).

В древнерусском алфавите буква Х называлась «Хер». От неё произошли слова «херить», «похерить» в значении «перечеркнуть что-то на бумаге крестом». Сначала этими словами пользовались школьники, когда зачёркивали ошибки, затем оно перешло в профессионально-деловой, канцелярский жаргон. Постепенно «похерить» расширило своё значение и превратилось в «ликвидировать», «потерять», «испортить».

В русской классической литературе встречается немало примеров использования этого глагола:





У Тургенева в повести «Клара Милич»:

«Наконец, это ему все надоело — и он решился, как говорится, „взять на себя“ и похерить всю эту историю, так как она, несомненно, мешала его занятиям и нарушала его покой».


У Лескова в очерке «В Москве»:

«Какая свиньища однако же этот Розанов: его тоже непременно нужно будет похерить».

Еще Лесков:

"Владыка решение консисторское о назначении следствия хером перечеркнул"


У А. Толстого в «Дон-Жуане» (в речи Сатаны):

Беда все отрицать! В иное надо верить,
Не то пришлось бы, чёрт возьми,
Мне самого себя похерить!


Словарь Даля.

ХЕР, буква. Игра в херики, в крестики, в оники. Херить письмо, похерить,
(выхерить), перекрестить либо вымарать, зачеркнуть вкрест. Хериться. У
него ноги хером, (противопол.) колесом.


Словарь Ушакова.

хер, хера, Старинное название буквы "х". "А грузди? - спросил вдруг
Ферапонт, произнося букву "г" придыхательно, почти как хер."
Достоевский.



А вот еще Как появилась буква Ё и Что зашифровано в русском алфавите. Есть вот такая версия, почему буквы в алфавите расположены именно так и вот что бывает Без буквы (16+)

@темы: Вавилон-18 по-русски

---

Оригинал взят у в Еще про популярные мексиканские имена

В ответ на мое прошлое наблюдение про Дуню Людлов, некоторые комментаторы заметили, что схожие имена есть на Востоке и в Сербии. Не буду спорить, но все-таки отмечу, что ИМХО современная мексиканская ономастика - одна из самых странных, с которыми я сталкивался.

Подругу моего мексиканского коллеги Октавио Эспарсы зовут не Таня (Tania) и даже не Соня (Sonia), а прямо-таки Ваня. Полностью она Ваня Э. Перес Гутьеррес (Vania E. Perez Gutierrez). Она тоже археолог, хороший специалист-картограф, работала во многих археологических проектах.

Так вот, для мексиканцев Ваня - это женское имя. А мужское будет Иван.

@темы: имена

---

Конкурс на Автор.Тудей подходит к концу (до 25 октября)
Напоминаю, там выставлен мой роман "Когда закончится война"

Если у вас будет желание, читайте, оставляйте отзывы и рецензии.

Вы можете поучаствовать в голосовании, вот условия author.today/post/8580

Желающих читать мой роман не видно даже сейчас, когда он бесплатен, но я все равно, когда он вылетит с конкурса, поставлю его на платное чтение.

запись создана: 03.10.2017 в 14:01

@темы: мое и наше

---

@темы: пейзажи

---

Оригинал взят у в Ты депутат, Дуня, ты, Дуня, депутат

Из-за переноса конференции по грамматологии из Культурного центра УНАМ в Тлателолько мы оказались в дурацком положении. Живем мы в отеле в центре Мехико (улица Франсиско Мадеро), а заседания проходят в главном кампусе на юге. В итоге каждое утро нас по часу везут на микроавтобусе в Сьюдад Университария. И вот сегодня я обнаружил, что на одном из заборов, тянущихся вдоль улицы, по которой мы едем, нарисована реклама к предстоящим выборам:

DUNIA LUDLOV
DIPUTADA

Прочитав это, я поначалу решил, что спросонья брежу. Но потом надпись повторилась снова. Вернувшись вечером после конференции в отель, я решил проверить. И действительно обнаружил, что в Революционно-институциональной партии есть Дуня Людлов Делойя (Dunia Ludlow Deloya).

Ничего себе имечко для Мексики

@темы: имена

---

@темы: пейзажи

---

Оригинал взят у в Игрушки для тех, кто не вырос. Часть пятая.

Каждый, кто интересуется Диким Западом, знает, что такое "дерринджер". Нет, серьезно. Дерринджер - это же тот же кольт, только для телок. Ну, и поменьше, пожалуй. А еще он двуствольный - маленькая такая смешная фигня, которую шлюхи засовывают себе в трусы в чулок и затыкают за garter belt. В любом случае, дерринджер - это имя нарицательное, как гатлинг ган, баффало райфл или наган у русских. У них одно время любой стрелятельный прибор размером меньше обреза назывался "наган", будь он кольт, браунинг или, извините, манлихер. В общем, с точки зрения рядового потребителя вестернов тут все ясно. Дерринджер - это такая маленькая двуствольная пушка, из которой палят шлюховатые телки:



Приличные женщины стреляют из дробовиков, мушкетов и винтовок, поэтому про них здесь речи не идет.

Тем не менее, люди, которые проникли в тему чуть глубже, знают, что тут все не так просто. Настоящий дерринджер - это не какой-то там женский пистолетик для отстрела сутенеров и скупых клиентов. Достаточно сказать, что один подлинный дерринджер, например, является собственностью Правительства США. Да-да, какой-то вшивый пистолет - и собственность правительства. Не то, чтобы это было оружие гигантской разрушительной силы, просто с его помощью было совершено одно из самых громких политических убийств в истории США:



Пардон, не та картинка:



Обратите внимание, какое маленькое оружие применил доблестный ассасин. Казалось бы - уж если валить президента, так взять что-нибудь поавторитетней, да и пошестизарядней. Однако наш актер знал свое дело. Выбранный им для убийства пистолет к тому времени имел долгую и почтенную историю и пользовался заслуженной славой лучшего мужского акскссуара для перестрелок за карточным столом, в сортире или в бардаке. Бут пристрелил Линкольна из пистолет "Деринджер Филадельфия". В данном случае одно "р" - не ошибка. Бедный оружейник, создавший первый в США пистолет скрытого ношения до самой смерти страдал от того, что ушлые журналюги и торгаши исковеркали его фамилию, чтобы название звучало страшнее.

Генри Деринджер младший родился в 1786 году в семье оружейника Генри Деринджера, соответственно, старшего. Папка будущего изобретателя знаменитого пистолета переехал в США из Германиии еще до революции. Деринджер старший делал кремневые винтовки - знаменитые Kentucky rifles и делал их хорошо. В 1806 году семья перебралась в Филадельфию. Генри младший работал в мастерской отца, набираясь бесценного опыта. Постепенно Деринджер старший отошел от производства ружей для выживания, начав выпуск более изящных, спортивных винтовок. Их прикладом по прежнему можно было разбить башку индейцу, но только один раз - винтовка стала деликатней. Винтовки Деринджера пользовались репутацией надежного и меткого оружия, поэтому вскоре оружейник получил правительственный контракт на производство нарезных винтовок и пистолетов. Сын работал рядом с отцом. Как мы помним, в первой половине 20-х годов в США произошла капсюльная революция. Винтовки и пистолеты начали срочно переводить с устаревших кремневых на прогрессивные капсюльные замки. Это, помимо прочего, открыло интересные возможности в производстве карманных пистолетов. Собственно, маленькие пистолетики, которые можно было спрятать в карман или кошелек, делали и раньше. Но, к сожалению, кремневый замок плохо приспособлен для оружия скрытого ношения. А вот капсюль, наживленный на трубку, держится на ней гораздо лучше. Словом, в 1825 году Генри Деринджер младший создал первый короткоствольный крупнокалиберный капсюльный пистолет, предназначенный для скрытого ношения.

Мы не знаем, как именно выглядели первые карманные пистолеты Деринджера - они просто до нас не дошли. Надо сказать, в 20-е, 30-е годы 19-го столетия Генри Деринджер младший занимался, главным образом, укреплением и расширением семейного бизнеса. Винтовки, армейские и дуэльные пистолеты Деринджеров пользовались большой популярностью в США. Скорее всего, в это время оружейнику было просто не до выпуска карманных пистолетов. Судя по всему, первыми оценили новое оружие жители южных штатов. Южане всегда отличались взрывным темпераментом и привычкой хвататься за оружие по любому поводу. Таким людям пистолет, который можно было спрятать в сапоге, пришелся по нраву. Судя по всему, пистолеты Деринджера использовались в многочисленных вендеттах юга. В одном из рассказов знаменитой Йоканпатофской Саги американского писателя Фолкнера фигурирует пара пистолетов Деринджера. Их использовал папка главного героя, чтобы отправлять на тот свет политических противников, причем оружие он прятал в рукаве и прямо через рукав и стрелял. Потом один из политических противников переубедил папку первым, ну и там завертелось, да. Хороший рассказ, советую. Однако, современные исследователи с удивлением отмечают, что довольно долго эти выдающиеся уравнителя шансов остаются малоизвестны широкой публике - о них нет практически никаких упоминаний, в отличие от дуэльных стволов фирмы, которые то и дело мелькают в светской хронике.

Тем не менее, Деринджер продолжал потихоньку производить свои маленькие пистолеты. Поскольку они были существенно однозарядными, оружейник, как правило, продавал их парами - в коробке со всеми необходимыми принадлежностями: пороховницей, пулелейкой, коробкой капсюлей, бутылочкой масла, средствами для ухода за оружием и т. д. Оружие выпускалось небольшими партиями, не существовало какого-то конкретного типа пистолета Деринджера.



Эта и слеующая иллюстрации с большим количеством карманных пистолетов взяты из книги Чарльза Эдварда Чапела (Charles Edward Chapel) "Guns of the Old West: An Illustrated Guide"

Именно по этой причине каждая пара снабжалась собственной пулелейкой. Общими чертами пистолетов Деринджера были:

1. короткий (от 1,25 до 3,5 дюймов) нарезной ствол сравнительно крупного калибра.
2. небольшая рукоять, на которой помещалось, как правило, два пальца.
3. широкое использование медно-никелевого сплава под названием German Silver (60% медь, 20% никель, 20% цинк), который в это время начал входить в моду у оружейников.
4. тщательная подгонка всех частей оружия.
5. back action lock - замок, у которого механизм располагался позади ударника, что обеспечивало более высокую надежность.

Калибр пистолетов Деринджера был, в основном, 0,41, но были также серии калибра 0,43, 0,44 и даже 0,48. В сочетании с довольно приличным зарядом пороха от 15 до 30 гран, это делало оружие довольно убедительным аргументов в любом внезапно возникшем споре. Для сравнения: у армейского револьвера Кольта образца 1860 года навеска была 35 гран. Таким образом, несмотря на небольшой размер, пистолет Деринджера был довольно мощным оружием с приличной отдачей, поэтому, несмотря на то, что его часто носили женщины (как приличные, так и не очень), применять это оружие эффективно могли, скорее, мужчины. Пистолет носился в кармане (или другом укромном месте) с полуспущенным курком. Для применения оружия курок следовало взвести. Почти все пистолеты Деринджера снабжались прицельными приспособлениями в виде мушки и прицельной планки. Это, конечно, было некоторой перестраховкой, но позволяло хладнокровному стрелку применить оружие более эффективно.

Пара пистолетов Деринджера продавалась, в зависимости от качества отделки, за 15-25 долларов, что было сравнительно недорого по тем временам. Разумеется, надо понимать, что это было дополнительное оружие, оружие последнего шанса. Для нормальной перестрелки джентльмену следовало иметь револьвер или хотя бы "перечницу". Тем не менее, пистолеты Деринджера применялись повсеместно и с убийственной эффективностью. По понятным причинам, их довольно часто бросали на месте, и редко имели возможность подобрать: в настоящее время большинство подлинных пистолетов Деринджера продаются по одиночке, оригинальные пары крайне редки.

Интересно, что поскольку пользователи оружия, как правило, были изрядные разгильдяи, быстро терявшие или даже выбрасывавшие весь ЗИП к маленьким пистолетикам, в городах пистолеты Деринджера, нередко, заряжались у оружейника. Джентльмен (ну, или бандит и подонок, что в те времена в США, зачастую, были синонимы), шел к мастеру, выстреливал у него в тире предыдущие заряды и отдавал оружие хозяину магазина, у которого всегда были пули (или пулелейка) нужного калибра. Пока клиент читал газету, оружейник забивал ему в ствол пули, и на пару-тройку дней у человека снова было готовое к применению средство. В какой-то мере этой практике способствовало также то, что из-за малого размера, делавшего невозможным размещение шомпола на пистолете, заряжание оружия было делом нетривиальным.

Настоящая известность к этому оружию пришла во время Золотой Лихорадки. В Калифорнии долгое время органов правопорядка не было в принципе (за исключением маршалов США, которых можно было пересчитать по пальцам), поэтому пальба в Сан-Франциско, например, шла постоянно. Джентльмены всякого пошиба очень любили маленькие пистолеты за то, что те позволяли делать "sure work". Один из самых знаменитых случаев применения пистолета Деринджера случился 18 ноября 1855 года, когда игрок Чарльз Кора пристрелил маршала Северной Калифорнии Ричардсона. Этот инцидент способствовал тому, что у добрых горожан, наконец, лопнуло терпение, они сформировали Комитет Бдительности, который начал устраивать регулярные зачистки, в одной из которых Кору после не слишком долгого суда просто вздернули. Тем не менее, пальба в городе продолжалась, и выдающиеся горожане то и дело отправлялись в Край Вечной Охоты. Так в 1857 году был выпилен редактор одной из местных газет Джеймс Кинг. Его убийца, Нед МакГоуан (кстати, оправданный), имел обыкновение носить с собой: "по два дерринджера в карманах пальто и штанов" и это помимо револьвера и ножа боуи на поясе.

Популярность пистолетов Деринджера привела к появлению массы подражателей, которые начали выпускать копии знаменитого оружия, зачастую, худшего качества (впрочем, многие были не хуже, например, за счет использования для стволов углеродистой стали). Генри Деринджер в свое время не озаботился взять патент на свой пистолет, поэтому для "литейщиков" наступило раздолье. Однако, когда эти господа стали ставить на свои поделки клеймо оригинального товара, семидесятишестилетний Генри Деринджер...



...подал иск против них и выиграл суд. Надо сказать, далеко не все пистолеты Генри Деринджера несут на клейме его имя и место изготовления - Филадельфия. Зачастую, там стоит имя ритейлера, чем и пользовались изготовители контрафакта. Вообще, подделок под пистолеты Деринджера выпускалась масса:



Именно продавцы этих подделок начали называть карманные пистолеты "дерринджерами" - с двумя "р". Так искаженная фамилия оружейника стала именем нарицательным - с этого времени все карманные не магазинные пистолеты стали называть "дерринджерами". В 1866 году Генри Деринджер младший сообщал, что за последние 10 лет изготовил 5280 пар карманных пистолетов. Всего же, по оценкам современных исследователей, подлинных "дерринджеров" Деринджера было сделано около 7500-7600 пар за все время производства. Однако общее количество карманных капсюльных пистолетов, ходивших в то время в Америке, оценивается, минимум, в сорок тысяч.

Пистолеты Деринджера отличались очень тщательной подгонкой деталей, изяществом форм и законченностью исполнения:



Поскольку полностью название города на замок не лезло, его сокращали до PHILADEL. Именно такое оружие использовал Бут для того, чтобы рассчитаться с Линкольном за Юг:



С появлением унитарных патронов популярность капсюльных пистолетов Деринджера начала уменьшаться. Тем не менее, еще в 1883 году в Калифорнии они не без успеха продавались по пять долларов за штуку. Только вдумайтесь: к этому времени в США уже десять лет господствовал Colt SAA, уже семнадцать лет производился наследник дерринджеров - двуствольный пистолет Ремингтона, но старые добрые капсюльные пистолетики, словно пришедшие из прошлого столетия, еще вполне себе расходились. Такова сила репутации.

А теперь собственно из игрушки, которую привез из-за океана по моему заказу уважаемый KAO. Эта Дениксовская реплика представляет собой некий макет по мотивам оригинального пистолета Деринджера и, таким образом, может рассматриваться, как реплика одной из контрафактных копий. Пропорции оружия соблюдены неплохо, реплика похожа на пистолет "Slotter & Co, Phila" (на фото с подделками под номером 15):



Здесь можно видеть, насколько пистолет Деринджера меньше наиболее популярного револьвера 50-60-х годов - Colt Navy:



Вторая часть, возможно, будет завтра, а возможно - не будет, потому что, если честно, писать это все довольно утомительно(((

@темы: история оружия, 19 век, СшА

---

Оригинал взят у в Немного добра в этот угрюмый субботний вечер, или фильм о гуманизме и человечности "Ulzana's raid"

В наши дни нельзя снять хороший вестерн про тру вест. Хороший вестерн про тру вест немыслим без инджунов, а про инджунов сейчас снимать нельзя, можно только про нэйтив америкэн. Нэйтив америкэн - это такая вымышленная раса, которая населяла североамериканский континент до того, как туда пришли жестокие мизогинистически настроенные гомофобы-расисты белой национальности и устроили нэйтивам неспровоцированный холокост жестокости зла. Эти нэйтивы были воплощением няшности , жили в гармонии с природой и не брали от нее ничего, кроме необходимого. Прогрессивные современные художники, когда не сидят в барбершопе и не парят своими вейпами, рисуют про этих легендарных эльфов пронзительные картинки:



...от которых хочется блевать, а прогрессивные историки как мужской, так и женской национальностей на научных конференциях утверждают, что никакого насилия на фронтире не было - это все поздние мифы, призванные оправдать преступления белой расы, которым нет прощения и т. д. и т. п. Так что не только у нас мамку-историю ставят на четыре кости мединские, чтобы в три дудки отрабатывала за государственную политику, да.

Настоящие инджуны сейчас никого не интересуют. Я хз, как на это смотрят их потомки, но по-моему есть что-то необыкновенно унизительное в том, что гордую расу жестоких и легкомысленных воинов выставляют чем-то средним между фуррями и хипстерами:



На деле, конечно, рыло в пуху у всех. И если белые заслуживают справедливого порицания за вероломство, жестокость к некомбатантам и нежелание понять своего противника и разобраться в том, чем он живет и во что верит, то ровно те же обвинения можно предъявить краснокожим, местами - вдвое. Это, кстати, служит одной из причин того, что инджуны, получив по щам и потеряв как воинов, так и скво и папузов, нередко мирились с белыми, садились на попу ровно и иногда даже дружили со своими былыми гонителями: они не видели в тыщ-пыщ по бабам и детям какой-то особенной жестокости, потому что сами так всю дорогу поступали. То есть, конечно, они злились на солдат и ненавидели их за это, но прямо какого-то морального шока от такого поведения не испытывали. Ибо, как я уже сказал, белые не делали индейцам ничего, что индейцы не делали бы белым и друг другу. Иное дело, что у белых, вроде бы, был "Холи Бук", а у краснокожих - только смешные легенды о сотворении мира из грязи и тому подобный бред, который от поколения к поколению перевирали до неузнаваемости. Но это уже другая история.

В общем, в наши дни снять корректный фильм про инджунов невозможно, потому что такой фильм не пропустит цензура. Но самое смешное, что и раньше с такими кинами было довольно напряженно. В 30-40-е годы индейцы в вестернах были такой своеобразной силой природы, которая какбы возникала из ниоткуда, скакала-стреляла, гибла тыщами и потом растворялась в тумане. Потом, соответственно, наоборот, пошла тенденция бороться с маккартизмом и делать кино про то, какие индейцы были страдающие няшечки. Реальные индейцы мало кому были интересны. Поэтому мы с особенным уважением относимся к фильмам, которые показывают нам Старый Запад без прикрас, воздавая всем сторонам по достоинству. И одной из таких картин является вышедший на экраны в 1972 году "Рейд Ульзаны" (Ulzana's Raid) режиссера Роберта Элдрича (Robert Aldrich). Часто говорят, что-де фильм появился, как реакция на войну во Вьетнаме, все дела. Может быть, хотя сам Элдрич на это обычно вежливо говорил: "Идите вы на хер со своими параллелями" (по-английски, естественно). И, скорее всего, он не врал. Дело в том, что фильм-то просто без прикрас и сгущений красок описывает нам вполне банальную историю, из тех, что составляли будни жителей территории Аризона и штата Нью-Мексика в 80-е годы. В общем, все начинается с того, что вождь чирикава-апачей Ульзана: в котором без труда угадывается Гоятлай-Джеронимо, с небольшой группой товарищей бежит из резервации:



Самое замечательное - это то, как объясняется мотив этого мужского порыва. Объясняет, кстати, апач-скаут , причем в данном случае он весьма точно следует описаниями причин, которые, по собственному признанию реального Гоятлая и его коллег побуждали чирикава-апачей снова и снова валить из резервации: им, няшечкам, стало скучно.

Тут надо сделать небольшое отступление. Апачи при всей своей малочисленности (которая, впрочем, не мешала им подразделяться на множество племен-родов), доставляли баттхёрт не только гринго, или, допустим, мексикашкам. От этих маленьких, но гордых грызунов горели пердаки даже у других индейских племен. Собственно, само их название происходит от "apaches de nabahu", что на языке Пуэбло и Зуни, всю дорогу отхватывавших от апачей по щам, означает: "враги возделанных полей". Пуэблы-то с зунями - они того, колхозники были. Да что там говорить, если у самих чирикава существует поэтичная легенда о том, как образовались отдельные племена апачей-мескалеро, чирикава и прочих насельников Белой Горы. Были-де когда-то апачи единым народом, пошли, как водится, в набег и взяли богатую добычу. Стали добычу делить - и все передрались к херам собачьим. Дрались-дрались, потом, кто остался, обиделись друг на друга и разошлись в разные стороны. В общем: "Мы делили апельсин - много наших полегло". С таким культурным багажом понятно, что на месте сидеть спокойно не будешь. Причем жизнь в резервации, конечно, не сахар, но побудительным мотивом выступает именно желание: "Ощутить в ноздрях новые запахи", потому что запахи резервации: запах женщин, детей, огородов, мясной лавки - это запахи для стариков.

Словом, наши герои количеством небольшим (семь активных штыков ножей) крадут лошадей и отправляются в набег. Цель набега формулируется предельно четко: поубивать-пожечь-помучить-понасиловать, а там уж видно будет. Надо сказать - это достаточно точное перечисление пунктов политической программы, с которой Гоятлай несколько раз поднимал своим горлорезов побегать наружу. Самое забавное здесь то, что кроме последнего раза он в конце этих подвигов сдавался, отправлялся в резервацию и ничего ему за это не было. Из резервации в лагерь, где размещается неполный кавалерийский полк, прискакивает гонец, который объясняет, что на границе начинается кровавого ада жопный содом, делайте же, наконец, что-нибудь, вы же мужчины! Мужчина-майор, командующий лагерем, отправляет двух каваалеристов предупреждать поселян: одного в одну сторону, другого, соответственно, в другую, а сам садится на попу ровно ждать, когда ему сообщат более подробные сведения об этом Ульзане. В лагерь приезжает опытный разведчик Макинтош (Бёрт Ланкастер):



...который объясняет майору, что вот с этими двумя кавалеристами можете уже попрощаться, товарищ командир, и вообще, теперь пора начинать считать трупы. Макинтош, надо сказать, чувак непростой: он лучше всех знает эти места, инджунов, да что там, у него даже баба из этих:



Майор говорит, что раз Макинтош такой умный, то будет сопровождать военную команду, которая пойдет ловить этого вашего Ульзану. А командиром отряда назначается молоденький лейтенант ДеБойн, полгода, как из ВестПойнта (то есть мальчонка двадцати лет):



Отчасти это решение обусловлено тем, что лейтенант немного выносит майору мозг своей жизнерадостностью и эрудицией, отчасти тем, что мальчику пора научаться ремеслу, отчасти так сделали потому, что старшим дяденькам не хочется трястись в седле самим. Дальше начинается полтора часа неспешного, но при этом непрерывного экшуна, перемежающегося короткими базарами за жизнь. По экшуном я понимаю не столько тыщ-пыщ-сотня-фрагов-раш-по-центру, сколько игру в кошки-мышки двух опытных пустынных воинов: Ульзаны и Макинтоша, который довольно тактично помогает лейтенанту вести отряд. По пути апачи наносят людям добро и причиняют человечность. Сцена, когда кавалерист принимает решение, а за ним другое - это, знаете ли, не какой-нибудь тарантина, это реально отвисает челюсть. Потому что как бы это так сказать, решения вполне логичные, реальные, и обусловлены глубоким знанием самобытных народных обычаев апачей:



В общем, солдат все правильно сделал, не зря потом про него Макинтош скажет: "Хороший был человек". Развитием предыдущего эпизода становится сцена с мальчиком, от которой я, если честно, нажал на паузу и попил водички, потому что снято про жизнь, которая хуже всяких этих ваших джорджей мартинов. Вообще, апачи показаны в доброте, да, все, как полагается.

Экшун перемежается разговорами за жизнь, как и положено в правильном вестерне. Мальчик-лейтенант - он мало того, что с Востока, так еще и из семьи священника. Причем папа подарил сынку библию и сказал, что даже солдат может остаться христианином. И вот такой зайчик с розовым носиком и чистыми ушками попадает, блеать, прямо в разгар местных национальных обычаев и и игрищ, и с ужасом ощущает, что его христианинство - оно как-то все сильнее прогибается под воздействием самобытных апачских обрядов, которые, между прочим, с энтузиазмом воспринимают и его солдаты. У мальчика начинается суровый баттхёрт:



Его отношение к апачам меняется от "они тоже люди" до "а порезать да покласть". Общение со своим апачем-скаутом, без дураков отважным и преданным, не облегчает ситуацию, особенно когда скаут несколько наивно, но обстоятельно разъясняет молодому лейтенанту, почему настоящему апачу необходимо время от времени кого-нибудь пытать-насиловать, причем чем дольше, тем лучше. В общем, лейтенант чувствует, что у него медленно отъезжает крыша, особенно когда выполняя его приказы начинают погибать люди (а приказы-то отдавать надо). И все это снято достаточно просто, лаконично, без всякой наигранности, подергивания потным хлабалом крупным планом на камеру и тому подобных приемов современного кено. Никто не переигрывает, смерти - обыденные, пытки - обыденные, поход - обыденный. Работа такая - ульзан ловить.

Отдельная тема - это скаут, конечно. Его мотивация нам остается неизвестной, апач только раз проговаривается: "Я подписал бумагу, я - солдат". Но судя по тому, как он старается соблюдать дисциплину и все такое прочее - он один из тех более вменяемых апачей, которых подзадолбали отважные позывы несгибаемых вождей, за которые приходится расплачиваться простым апачам, их бабам и детям, и который старается службой в армии выстроить для своей семьи нормальное положение в мире белых, потому что альтернативы этому нет. Его несвойственное для апачей трогательное отношение к своей жене, которое, опять же, прорывается только один раз в одной фразе, тоже говорит о многом. Этот персонаж попал в жернова двух миров, и его борьба за сохранение своей природы, но при этом со встраиванием в новое общество, в чем-то трогательна.

И самое интересное - это отношение к мятежным апачам вообще. При всей их жестокости и привычке к зверству, они вызывают пусть неосознанную, пусть слабую, но симпатию, и эта симпатия в зрителе осторожно поддерживается режиссером. Потому что они, во-первых, все-таки проигрывают. А во-вторых потому, что их мир, пусть не идеальный, но их собственный - обречен исчезнуть в столкновении с миром белых. Врага, который был жесток по причине своей дикости, но при этом отчаянно храбр, можно пожалеть, ему можно посочувствовать. Но только в одном случае: если этот враг разбит, посажен ровно на пятую точку и больше никогда не сможет проявить свои самобытные этнические особенности.

В общем, хорошее кино, редкое. Сейчас так не сделают, да и раньше редко делали. Рекомендую всем.

@темы: фильмы, индейцы

---

Надо сказать, фоточек Сумасшедшей Лошади до нас не дошло. Во-первых, он принадлежал к Неприсоединившимся Сиу, то есть тем, которые не пошли в резервации и шароебились в постепенно сжимающихся прериях, раздавая пиздюлей главным образом Кроу, которых они пытались выпихнуть с их исконных земель в горы, а также, по мере сил, белым. Во-вторых, Лошадка отказывался фоткаться даже в тех редких случаях, когда его заставали в гостях в резервации - он опасался, что аппарат украдет его душу или похерит его medicine. Однако до нас дошли описания, сделанные людьми, которые видели его в лицо и знали лично. Один из его боевых товарищей описывал Сумасшедшую Лошадь так: "Not very tall and not very short, neither broad nor thin. His hair was very light [and he] had a light complexion, much lighter than other Indians. His face was not broad, and he had a high, sharp nose". Если учесть, что индейцы были в среднем заметно легче и сухощавей белых, наш герой должен был выглядеть совершенным мальчишкой. Это подтверждается индейским агентом резервации Красного ОБлака, который оставил такое описание: "bashful girlish looking boy". На секундочку, вождю на тот момент было 37 лет. Очень бледный для индейца, с волосами почти до поясницы, красивый и выглядевший гораздо моложе своих лет, он действительно напоминал женщину. Так что в фильме Сумасшедшую Лошадь даже слегка омужчинили.

Впрочем, няшная женоподобность не помешала ему влезть в адюльтер с женой влиятельного вождя, получить из-за этого пулю в башку и выжить после ранения. Самое смешное, что Сумасшедшая Лошадь на тот момент являлся одним из четырех носителей Священных Рубашек племени - то есть занимал пост, который подразумевал высочайшие военные заслуги и кристальный облико морале. После этого факапа он был лишен звания, но священность рубашек уже непоправимо упала в глазах Лакота.

После сдачи Сумасшедшая Лошадь много супил брови, ходил по резервации с мрачным видом, бычил на вождей, которые сидели тихо и, в конце концов, помер от болезни почек, вызванной двойным прободением последних штыком часового при попытке к бегству. И хотя его смерть, бесспорно, не делала чести белым, присутствовавший при прощании с Сумасшедшей Лошадью вождь Миннекоджу, накрывая труп одеялом, с явным облегчением глубокомысленно сказал, указывая на труп: "Вот палатка вождя. Его дух уже на небе. Он искал смерти и он умер. Это хорошо" bigfatcat19.livejournal.com/178410.html#comment...

@темы: индейцы

---

Оригинал взят у в В армии США, как Regular - кадровой, так и Volunteer - мобилизационной, долгое время существовала...

...система бревет-званий (brevet rank). Эту систему не нужно путать с существовавшей (и существующей) в российской и советской армиях системой "исполняющих обязанности командира...", когда человек получал назначение на пост, который по званию занимать не мог. В американской армии присваивалось именно "временное звание" - brevet captain, brevet colonel, причем исключительно за какой-нибудь outstanding поступок: умелое руководство на поле боя, при организации марша, исследование территорий и т. д. Данное звание никак не отражалось на зарплате офицера, но заносилось в послужной список и играло существенную роль в продвижении по службе. Так, если два капитана имели одинаковый срок службы, при назначении на следующую должность (с присвоением звания) преимущество имел тот офицер, который за время своей службы имел больше (или вообще имел) brevet ranks.

В 1862 году в Миннесоте вспыхнуло восстание Восточных Сиу, называемое также Войной Маленького Ворона. Вождь Маленький Ворон, вообще говоря, фигура трагическая.



Он лучше большинства своих соотечественников понимал необоримую мощь белых и полагал, что единственный путь для Сиу - это постепенно переходить к оседлому образу жизни и ни в коем случае не воевать с американцами, потому что если убить фермера - всегда приходят синие солдаты. Естественно, молодые вожди обозвали его трусливой бабой, естественно Маленький Ворон (довольно щуплый человек) зверски их отпи...дел и сказал, что он не баба и поведет воинов.

Я не буду пересказывать здесь обстоятельства этой кровавой и жестокой войны и перейду сразу к сути моего поста. Одним из командующих войсками США в этой войне с Сиу был полковник (Brevet Brigadier General) Альфред Салли (Alfred Sully).



Сын знаменитого американского портретиста Томаса Салли, Альфред был очень разносторонним человеком. Он прекрасно рисовал, а также играл в театре. Достаточно сказать, что Салли некоторое время исполнял одну из главных ролей в пьесе, которую отправился смотреть Линкольн в день своей смерти.

Разумеется, в тот день Салли в театре не играл, потому что помимо художественной своей карьеры он имел и другую - военную. Салли был одним из самых опытных офицеров армии США, имевшим огромный опыт войн с индейцами. Салли был назначен одним из командующих территориальными войсками в Миннесоте, получив под свое начало почти полторы тысячи кавалеристов. Будучи весьма осторожным и умелым офицером, он довольно быстро превратил мобилизованных американцев в неплохих солдат и начал операции против Сиу, результатом которых стало, между прочим, освобождение почти пяти сотен белых и метисов (полукровок гордые Сиу за людей не считали), захваченных индейцами в самом начале мятежа. Среди освобожденных, кстати, была девушка - дочь одного из могущественных шаманов Янктонов-Сиу, вождя большого клана метисов, Сауса (Франко Делориа) и француженки. Салли, который к тому времени успел овдоветь, женился на девушке, что отрицательно сказалось на его послевоенной карьере, но положительно - на духовной жизни Восточных Сиу и вообще американском христианстве. Ибо его дочь от этого брака вышла замуж за вождя племени Янктонов-Накота Черный Типи, который стал первым епископом христианских Сиу и является одним из 98 святых Американской Епископальной Церкви - одной из самых многочисленных протестантских церквей США (хотя в последнее время и скатившейся в некотором смысле в Ср-е Г-но в связи со всякими обстоятельствами). Среди его потомков - известный американский писатель Вайн Делориа и исследовательница культуры Сиу, этнограф Элла Делориа.

Нам же интересен один эпизод в войне 1862-1864 гг, ярко характеризующий личность Альфреда Салли и объясняющий, почему его солдаты обожали своего командира (Ура! Наконец я добрался до сути, которая займет всего три строчки!) Одной из главных бед армии США в войнах с индейцами было неудовлетворительное качество конского состава. Кони зернового откорма (овсом и кукурузой) вообще не очень подходят для действий в пустынях, прериях и лесах, а в армию, зачастую, попадали еще и довольно паршивые дешевые лошадки. Потому что коррупцию и казнокрадство, на минуточку, изобрели не в России. В общем, к концу лета 1863 года Салли, преследующий Сиу в бэдлэндах, которые он поэтически охарактеризовал, как "Ад, в котором погасили огонь", дошел до крайней степени раздражения из-за того, что большая часть его лошадей уже никуда не годилась. Однако мулы из обоза держались молодцом. И тогда Салли издал приказ, согласно которому свободные мулы переводились в кавалерию в ранге "BREVET HORSE"! Не дрогнув мускулом, квартирмейстер колонны провел приказ, как полагается, и до окончания похода четыре сотни мулов официально числились кавалерийскими конями:

=

А еще Салли оставил после себя богатую коллекцию акварелей, которые он делал в походах - во время войн с семинолами, американо-мексиканской войны, гражданской войны и войн с индейцами.

@темы: лошади и телеги, 19 век, СшА, индейцы

---

Оригинал взят у в Неприличные приватиры и несчастная Аннабель

Анна Михалкова и Энтузиасты пайрат-фолка в клипе на американскую песню-шанти "Аннабель" про тяжелую и беспросветную жизнь девушки, сосланной в XVIII веке в Америку за "аморальное поведение". Кажись, поют они неполную версию - песня длинная. Но снято неплохо для явно любительского клипа - есть атмосфЭра...

Название группы доставляет особо каждому русскому читателю - Ye Banished Privateers (что-то вроде Выгнанные Вами приватиры? Даже по смыслу подходит).

@темы: женский вопрос, флот, история музыки, 19 век, СшА

---

Северяне во время АГВ использовали бревет-звания en.wikipedia.org/wiki/Brevet_(military)#American_Civil_War поэтому можно запутаться, когда разбираешься в послужном списке, как офицера обзывать в каждый конкретный момент времени.

---

nephew's grandson - как правильно перевести? Внук племянника?

@темы: Вавилон-18

---

12.10.2017 в 00:35

Пишет  Sindani:

11.10.2017 в 20:33

Пишет  N.K.V.D.:

Японская область СССР

В отличие от занятых нашими войсками в том же августе 1945 года Маньчжурии и Северной Кореи, где японцы, по сравнению с местными китайцами и корейцами, составляли господствующее, но явное меньшинство, на южной половине Сахалина ситуация была иной. Здесь почти всё гражданское население состояло именно из японцев.
На исходе 1945 года советские органы власти подсчитали, что на юге Сахалина проживает 274 586 гражданских японцев, из них 150 583 мужчины и 124 003 женщины. Такой гендерный перекос объясняется тем, что летом 1945 года, в ожидании советского наступления, японские власти эвакуировали с Сахалина на Хоккайдо около 40 тысяч женщин и детей.

Помимо японцев, на южной половине Сахалина проживали 65 тысяч китайцев и корейцев, а также сотня русских, ранее находившихся в японском подданстве. Всё русское население японского Карафуто в годы Второй мировой войны японцы согнали в две резервации, запретив покидать их без разрешения коменданта. И хотя большинство русских Карафуто были в основном из тех, кто бежал сюда от большевиков после гражданской войны, в августе 1945 года они, обиженные японскими властями, приветствовали приход советской армии. Именно русские «старожилы» Южного Сахалина стали первыми местными сотрудниками новой советской администрации бывшего Карафуто.
Японская военная пропаганда заранее напугала гражданское население ужасами советской оккупации — незатейливо расписывалось, что русские солдаты всех мужчин убьют, а женщин изнасилуют. Поэтому большинство японцев в августе 1945 года до прихода советских войск попрятались в лесах.

Молодой советский лейтенант Николай Козлов так вспоминал город Тойохара, покинутую жителями столицу японского Сахалина, в том августе: «Днём мёртвый город напоминал кладбище. Окна с укором глядели на меня пустыми глазницами. Из керамических труб, что выходили из окон на улицу, не шёл дым. Вокруг тишина. Стоят фабрики, заводы, закрыты магазины, пуст базар. Никто не спешит на работу. Молчит телефон. Нет воды. Японцы покинули город и ушли в горы…»

Советские солдаты на пустынных улицах Тойохары

Однако нагнетание японской пропагандой гипотетических «ужасов» сыграло злую шутку с планами японского командования — гражданское население, вместо того чтобы прятаться в лесах и партизанить против советских войск, было так заранее напугано, что предпочло не сопротивляться. По городам и посёлкам Южной Сахалина были расклеены первые советские приказы о возвращении японского населения, начинавшиеся словами «Война окончена, народы получили возможность трудиться». К началу сентября 1945 года японское население, напуганное, но послушное, стало возвращаться из лесов в свои дома.

Вот как лейтенант Козлов описал возвращение жителей в столицу Южного Сахалина: «Однажды утром я увидел картину, которая до сих пор стоит перед глазами. Со стороны Конумы (Новоалександровска) появилась необычная колонна. Наши часовые закричали «В ружьё!», но тревога оказалась напрасной. Это напуганные, голодные японцы вместе с семьями возвращались из тайги в город. Они поверили нам. Это была первая послевоенная победа… А японцы всё шли и шли. Кто в тёмном кимоно, кто в рабочих спецовках, на спине иероглиф, обозначающий фирму, где он работает. Женщины все в чёрных шароварах и белых кофтах, в руках и на головах большие узлы, за спиной ребёнок, спокойный и тихий. У большинства женщин на ногах деревянные сандалии. В них они не идут, а как-то прискакивают, отчего колонна издаёт такой звук, словно проходит по асфальту кавалерия…"

Возвращение жителей в Тойохару

«Поток беженцев не прекращался до самой ночи, — вспоминал позднее лейтенант Козлов. — Наутро одиночные японцы, как правило, мужчины, уже выглянули на улицу, где был расклеен приказ командования фронтом: „Война окончилась. Народы получили возможность трудиться. Красная Армия принесла мирный труд и порядок. Ей чужды насилие и порабощение других народов. Она несёт им свободу и счастье…“ Прочитав, они молча уходили. Не все японцы пока рискнули выходить на улицу, хотя многие с удовлетворением восприняли то, что всё имущество и вещи в их квартирах были целы. Задымились трубы в домах. В городе стало как-то веселее и уютнее…»

На Южный Сахалин постепенно возвращалась мирная жизнь. Появились первые вывески на русском языке, зачастую с ошибками. По воспоминаниям советских солдат, их особенно веселили надписи «Сапоги-доктор» или «Часы-доктор» — так японцы неумело перевели на русский название мастерских по ремонту обуви и часов.

Японский магазин готов встречать советских солдат

В лесах Южного Сахалина японским командованием заранее были подготовлены тайные склады продовольствия и оружия, чтобы развернуть партизанское движение в случае войны. Но партизанить против советской власти японцы так и не начали. Из почти 300 тысяч населения с оружием в лесах осталось менее сотни человек, организовавших диверсионный отряд «Боетай». Единственной их заметной акцией стал поджог домов в городе Сисука (ныне г. Поронайск) и убийство в октябре 1945 года капитана контрразведки «Смерш» Николая Земляницкого. К началу 1946 года всех несостоявшихся партизан Сахалина переловили советские контрразведчики не без помощи местных жителей-японцев.

В итоге под управлением СССР оказалась самая настоящая японская область с населением свыше 300 тысяч человек, двумя десятками городов и крупных посёлков, большим количеством деревень. Необходимо было налаживать жизнь и экономику этой «Японии в миниатюре», которая так отличалась от русских привычек и традиций.

«Южный Сахалин и Курильские острова отойдут к Советскому Союзу…»
Уже 27 августа 1945 года, через двое суток после окончания боёв за Южный Сахалин, была создана советская военная администрация для управления японской частью острова. Её возглавил генерал-майор Михаил Алимов — донскому казаку и танкисту Алимову ещё в 1938 году пришлось сражаться с японскими войсками у озера Хасан, в августе 1945 года он командовал передовым отрядом 2-го Дальневосточного фронта во время боёв за Южный Сахалин. Именно отряд Алимова первым вошёл в город Тойохара, столицу японской префектуры Карафуто (ныне Южно-Сахалинск — центр Сахалинской области).

Администрации генерала Алимова пришлось решать множество неотложных задач — например кормить и возвращать по домам массы японских беженцев, скопившихся в августе 1945 года в портах Южного Сахалина в тщетной надежде бежать с острова до прихода советских войск. Однако, военная администрация была временным явлением — огромной территории, протянувшейся с севера на юг почти на полтысячи километров и с населением в сотни тысяч человек, требовалось нормальное гражданское управление. Тем более, что вскоре было официально объявлено о присоединении Южного Сахалина к нашей стране.

Возвращение японских беженцев

2 сентября 1945 года на страницах «Правды», главной газеты СССР, появилось «Обращение товарища Сталина к народу» — по сути это была торжественная декларация верховного правителя о дальнейшей судьбе Сахалина и Курил. «Поражение русских войск в 1904 году, в период русско-японской войны, — писал Сталин, — оставило в сознании народа тяжёлые воспоминания. Оно легло на нашу страну чёрным пятном. Наш народ верил и ждал, что наступит день, когда Япония будет разбита и пятно будет ликвидировано. Сорок лет ждали мы, люди старшего поколения, этого дня. И вот этот день наступил.
Сегодня Япония признала себя побеждённой и подписала акт безоговорочной капитуляции. Это означает, что Южный Сахалин и Курильские острова отойдут к Советскому Союзу и отныне они будут служить не средством отрыва Советского Союза от океана и базой японского нападения на наш Дальний Восток, а средством прямой связи Советского Союза с океаном и базой обороны нашей страны от японской агрессии".

23 сентября 1945 года правительство СССР официально учредило «Гражданское управление Южного Сахалина при Военном Совете 2-го Дальневосточного фронта». Именно этому органу предстояло управлять жизнью японской половины острова в переходный период. Переход осуществлялся в буквальном смысле слова — от войны к миру, из Японской империи в СССР… Начальником «Гражданского управления Южного Сахалина» назначили 45-летнего чиновника Дмитрия Крюкова.

Дмитрий Николаевич Крюков

По современным понятиям это был именно гражданский чиновник — накануне нового назначения Крюков работал заместителем председателя Исполнительного комитета Хабаровского краевого Совета (выражаясь современным языком, был заместителем губернатора Хабаровского края). За год до начала Великой Отечественной войны Крюков был избран председателем Исполнительного комитета Сахалинского областного Совета — по сути все годы самой страшной войны именно он руководил жизнью советской половины острова. Только осенью 1944 года Дмитрия Крюкова с повышением перевели на должность заместителя руководителя Хабаровского края. В то время территория края была куда больше, чем в наши дни — в неё официально входили все земли современной Амурской области, Еврейской автономной области, Чукотки, Камчатки и северной половины Сахалина.

Одним словом, человек, назначенный в сентябре 1945 года руководить бывшей японской «префектурой Карафуто», являлся опытным управленцем, прошедшим суровую школу жизни — от трудного детства и гражданской войны до руководства дальневосточными землями в условиях мирового конфликта, да ещё и в рядах сталинской администрации, в которой чиновникам приходилось работать буквально на износ, и за страх, и за совесть. Страх обеспечивала всем известная практика репрессий, а совесть — жёсткая идеология той эпохи. Дмитрий Крюков, о чём свидетельствуют его мемуары, был искренним коммунистом, сторонником социалистической системы в её сталинском понимании. И, что многих сегодня удивит, столкновение в 1945 году этого человека с совершенной иной, японской жизнью лишь укрепило его в прежних убеждениях.

«Никаких трофеев на своей земле быть не может…»
В конце сентября 1945 года Дмитрий Крюков летел военным самолётом из Хабаровска на Южный Сахалин вместе со штабом маршала Василевского, командующего всеми советскими войсками на Дальнем Востоке. Почти весь полёт до Сахалина свежеиспечённый начальник южной части острова проспал — получив новое назначение, он провёл трое суток без сна, лихорадочно изучая все имевшиеся документы и данные о японской «префектуре Карафуто».

Крюков попросил пилотов разбудить его только при подлёте к Южному Сахалину. Позднее, спустя многие десятилетия, он напишет короткие, но яркие мемуары, так никогда и не опубликованные при его жизни. Сегодня мы можем узнать из них первые впечатления о японском Сахалине, каким он встретил Дмитрия Крюкова в последние дни сентября 1945 года.

Тойохара с высоты птичьего полёта

«Самолёт пересёк самый узкий перешеек острова и пошёл над восточным побережьем на юг, — вспоминает Крюков. — Часто встречались посёлки, тянулась узкой лентой железная дорога, возле неё шоссе. На многих горах выгорел лес. Ландшафт печальный. Поворачиваем от берега в широкую долину. Направо — большие заболоченные поля с речушками, налево — сравнительно крутые горы. Пролетаем над военным аэродромом. Далее у подножия гор, в зелени — красивые здания… Начинается город Тойохара. Делаем над ним круг, чтобы посмотреть сверху. Выглядит он с высоты неплохо. Приземлились на большом аэродроме в южной части города. Двухэтажное каменное здание аэропорта раскрашено в разные цвета. Это камуфляж. Самолёты подруливают на цементированную площадку. Жарко не по-осеннему…»

В военной комендатуре состоялось первое совещание «Начальника Гражданского управления» с армейским командованием Южного Сахалина. Тут же возник первый рабочий конфликт: военные и новые гражданские власти по-разному понимали статус новых земель. Военные всё ещё рассматривали занятую с боями территорию «Карафуто» как землю побеждённого неприятеля. Расположившиеся здесь советские войсковые части по фронтовой привычке считали всё местное имущество собственными трофеями. Но Дмитрий Крюков, ссылаясь на обращение Сталина («Южный Сахалин и Курильские острова отойдут к Советскому Союзу…») жёстко заявил генералам: «Никаких трофеев на своей земле быть не может, ничто нельзя растаскивать, надо всё передать советским органам, задача которых, в первую очередь, организованно обеспечить армию материалами и продовольствием и одновременно создать нормальные условия для существования оставшегося здесь четырёхсоттысячного японского населения…»

Совещания и споры с военными продолжались до поздней ночи. Уже в темноте новый начальник Южного Сахалина и несколько прилетевших с ним гражданских стали устраиваться на ночлег. «Мне дали провожатого, — вспоминал Крюков, — и мы в темноте отправились к гостинице… Когда мы входили, нас, кланяясь чуть не до земли, встретил хозяин. Оказывается, он весь вечер ждал нас у двери. Кто-то из военных пошутил: мол, скоро сюда явится самый главный начальник острова, он сердитый… Хозяин не потребовал от нас сиять обувь и надеть туфли, а сам надел их прямо на наши сапоги и провёл нас в довольно чистую, хорошо убранную комнату. Через несколько минут принёс нам ужин и тёплое сакэ. Мы немного поели, пить не стали, разделись и легли на постель, положенную посреди комнаты на чистые циновки, и сразу уснули…»

Утром выяснилось, что самый главный начальник японской части Сахалина проспал всю ночь без всякой охраны посреди только что завоёванного города. С не меньшим удивлением, Дмитрий Крюков выяснил, что в соседней комнате его вызова всю ночь ждали гейши («девушки к услугам мужчин», как он скромно назовёт их в мемуарах). Одним из первых распоряжений Крюкова станет закрытие этого «дома терпимости», бывших гейш переселят из гостиницы в рабочее общежитие и устроят трудиться на консервный завод. Позднее выяснится, что и японский хозяин гостиницы пребывал в немалом удивлении от первой встречи с «советским губернатором» — в императорской Японии визиты начальства такого уровня не обходились без большой свиты и пышных церемоний.

Сталин вместо императора
За неделю Дмитрий Крюков сформировал «Гражданское управление Южного Сахалина» — всего 18 русских на почти 300 тысяч японцев. Он принял разумное решение временно оставить прежнее японское руководство — от бывшего губернатора до директоров всех фирм и предприятий. Первая встреча с Оцу Тосио, попавшим в советский плен последним губернатором «префектуры Карафуто», состоялась на второй день после появления Дмитрия Крюкова на Южном Сахалине.

1-го советник ранга Оцу Тосио

Стороны общались через военного переводчика. Русский начальник сообщил японскому губернатору, что бывший советник императора продолжит управлять Южным Сахалином, но уже от имени советской администрации. Крюков подчеркнул, что японское гражданское население «это не пленные, а свободные граждане», советские войска и власти не будут «вмешиваться в их национальные обряды и обычаи», все японские товары и продукты отныне будут не конфисковываться войсками, а покупаться по установленным ценам. Далее Крюков рассказал, что их главной задачей станет восстановление работы местной промышленности и сельского хозяйства. Экономика Южного Сахалина будет постепенно интегрироваться в экономику СССР, для чего вводится одновременное обращение рубля и японской иены, по курсу один к одному.

Бывший губернатор, за секунду превратившись из пленного вновь в большого начальника, слушал русского чиновника в явном ошеломлении. «Я смотрю на его лицо, — вспоминал позднее Дмитрий Крюков, — оно то и дело меняется. Глаза то расширяются, то сужаются. Я подумал: а говорили, что японские самураи невозмутимы при любом положении…»
По итогам встречи японский губернатор получил легковой автомобиль и шесть советских солдат — одновременно и конвоиров, и телохранителей. Единственное, что не вернули бывшему советнику императора, это его резиденцию в центре города Тойохара (Южно-Сахалинск), занятую штабом советского Дальневосточного фронта, поэтому бывшему губернатору предоставили особняк поскромнее. Отныне управление южной половиной острова строилось так: Оцу Тосио получал от Дмитрия Крюкова письменные приказы, знакомился с ними под роспись и воплощал их в жизнь через почти две тысячи японских чиновников бывшей «префектуры Карафуто».

Резиденция губернатора Карафуто. Довоенное фото

Через месяц с небольшим, 7 ноября 1945 года, губернатор Оцу Тосио и десяток его высших помощников даже присутствовали на советском празднике, посвящённом очередной годовщине Октябрьской революции. По свидетельствам очевидцев, бывшие подданные японского императора старательно аплодировали торжественным речам в честь коммунистической партии и товарища Сталина.

Глядя на такой странный кульбит побеждённых самураев, Дмитрий Крюков вскоре не удержался от попыток поговорить по душам с бывшим губернатором. Ведь им приходилось много работать вместе, проводя бок о бок целые дни напролёт. Вот как ту беседу много десятилетия спустя описал сам Крюков: «Я затеваю разговор с губернатором. Спрашиваю: «Господин Оцу Тосио, почему вы, когда наши войска наступали, не уехали в Японию? У вас ведь была такая возможность?» Он ответил: «У нас начальник всегда, как капитан с тонущего корабля, отступает последним, а если это отступление по его вине, кончает свою жизнь самоубийством». Я смеюсь: «Сомневаюсь! У нас здесь в плену тысячи офицеров, и ни один не сделал себе харакири». Он молчит. Я продолжаю: «Ну, а Вы то в данном случае?» Он: «И я бы ушёл с острова последним японцем». Я опять: «А покончили бы с собой?» Он помолчал и говорит: «Возможно. Лучше быть героем на века, чем изгоем на всю жизнь и переживать этот позор».
— "Ну, это крайность!" — «О, не знаю. Возможно, распропагандированный Вами я уехал бы за границу». Я: «Ваш комплимент тут ни к чему. Как и ирония…» После длительного молчания я спросил его, сколько раз он встречался с микадо. Он: «Несколько раз». На мою просьбу рассказать о микадо, он ответил: надо собраться с мыслями…"
О своих встречах с японским императором бывший губернатор так и не рассказал, но продолжал старательно аплодировать торжественным речам под портретами Сталина.

Официанты в погребальных саванах
Впрочем, Дмитрий Крюков и Оцу Тосио начали совместную работу отнюдь не с торжеств, и не с разговоров по душам — первым делом они взялись за восстановление телефонной связи со всеми городами и посёлками Южного Сахалина. Затем попытались решить проблему взаимопонимания двух народов в самом прикладном смысле этого слова. Как вспоминал Крюков: «Были выпущены два русско-японских разговорника, один — из самых необходимых слов в обращении друг с другом, другой — более подробный. Все японцы и русские носили в карманах эти разговорники…»

Взаимопонимание требовалось, ведь два народа почти всё делали и воспринимали абсолютно по-разному. Отличалось всё: от большой политики и общественного устройства до самых мелких особенностей работы и быта. Даже символика цветовых оттенков была диаметрально разной, из-за чего в октябре 1945 года случился почти комический казус, описанный в неопубликованных мемуарах Дмитрия Крюкова.
Советский начальник и японский губернатор тогда приехали изучить обстановку в небольшом порту Хонто (ныне город Невельск) на берегу Татарского пролива.

«Осмотрев город, мы поехали в советскую комендатуру, — вспоминает Крюков. — Комендант решил угостить нас на славу. Уютная столовая, рядом хорошая кухня, на столе цветы. Кроме поваров, взял наших четырёх бойцов для обслуживания. Чистота, повара и бойцы в каких-то немного странных белых коленкоровых халатах, на головах белые колпаки, но не плоские поварские, а колышком. Мы все сели за хорошо сервированный стол. В бутылках виски, сакэ, наша водка. Пригласили за стол и мэра. Обед приготовлен вкусно. Бойцы в белых халатах, как настоящие официанты, чинно подают нам одно за другим блюда, убирают пустые тарелки. Однако я заметил: когда бойцы подходят к губернатору и мэру, те как-то невольно отодвигаются и несколько испуганно смотрят на них. Думаю: что же они отравы, что ли, боятся? Но потом едят с удовольствием. Я прошу выяснить у их переводчика, почему они как будто боятся наших бойцов? Оказалось, что на бойцах надеты балахоны, по-нашему саваны, в которых японцы хоронят мертвецов…»

Советский комендант, как и все русские солдаты, просто не знал, что у японцев цвет траура не чёрный, а белый. Обнаруженные на складах белоснежные халаты он принял за поварские. «За обед спасибо, вкусный, но вот японских гостей ты напугал!» — высказал Дмитрий Крюков коменданту, к его изумлению разъясняя дальневосточную специфику белого цвета.
Такое непонимание и противоречие абсолютно разных традиций оказалось далеко не последним. Уже осенью 1945 году столкнувшиеся в быту японцы и русские выяснили, что в их столь разных мирах различается почти всё.

Япония без тротуаров и рынков
Даже дрова японцы пилили не так, как привыкли русские люди. Если у нас для этой цели обычно пользовались большой двуручной пилой, положив бревно на деревянные подставки-«козлы» и работая вдвоём, то японская манера пилки дров поначалу вызывала у русских людей, приехавших на юг Сахалина, немалое удивление. «Берёт японец однорукую, маленькую японскую пилу, — вспоминал один из очевидцев, — садится у лежащего бревна на землю, на подвязанную сзади к поясу подушечку из собачьей шкуры, и начинает пилить, медленно подёргивая пилу только на себя. Думаешь, сколько же он может, работая так, напилить дров? А вечером смотришь и диву даёшься — испилено около десятка толстых четырёхметровых брёвен…»

Не меньше первых советских посетителей «префектуры Карафуто» удивлял и домашний быт японцев — на острове с морозными зимами они жили исключительно в традиционных для субтропической Японии лёгких домиках без отопления. Русские люди, привычные к основательным бревенчатым избам с каменными печами, прозвали такие японские жилища «фанерными». Обогревались эти домики лишь маленькими переносными печками, трубы которых высовывались прямо в окна. Зато каждый домик побогаче имел ухоженный и красивый сад с маленьким прудом и камнями в традиционном японском стиле.

Улица Ленина, 1947 год

Как вспоминал оказавшийся в 1945 году на юге Сахалина лейтенант Николай Козлов:«Если многие из японцев никогда не спали на кроватях, не сидели на стульях, не держали в руках ножа и вилки и считали это нормой, то для русских отсутствие всего этого непереносимо. На японской части острова нищета соседствовала с роскошью, неграмотность — с высокой культурой. Здесь уживалось великолепие храмов, искусство лака, фарфора и керамики — с бедностью, которая глядела изо всех щелей».

Удивляли возвратившихся на юг Сахалина русских и очень узкие улицы во всех японских городах и посёлках с полным отсутствием тротуаров. Японский губернатор объяснил это новому советскому начальству тем, что вся земля в городах частная и очень дорогая, оттого у городских муниципалитетов просто не хватает денег, чтобы выкупать пространство для тротуаров. Поэтому весной 1946 года первым градостроительным мероприятием советской власти в столице бывшего Карафуто станет обустройство тротуаров на центральных улицах.

Не меньше удивляло русских людей и то, что на земле «капиталистической» Японии рынок отсутствует в принципе. До 1945 года «Страна восходящего солнца» при всех успехах в развитии промышленности и техники по сути оставалась феодальным государством с милитаризированной до предела экономикой. И только приход на юг Сахалина сталинского социализма открыл здесь первые рынки для свободной торговли продуктами питания. До этого японские крестьяне работали под полным контролем японского государства — весь выращенный урожай они были обязаны полностью сдавать нескольких фирмам-монополиям, даже семена для сева они потом выкупали у этих фирм. Ещё с 30-х годов в Японии была запрещена любая частная торговля всеми продуктами питания, кроме морской капусты, мелкой рыбы и водки-сакэ.

Организованная Крюковым городская управа в Тойохаре

Поэтому приход на юг Сахалина советской власти осенью 1945 года ознаменовался невиданным здесь ранее экономическим либерализмом — крестьянам разрешили оставлять себе половину урожая и свободно продавать его. Советским комендантам приказали организовать во всех японских городах и посёлках базары для торговли.

Как вспоминал лейтенант Николай Козлов, с августа 1945 года находившийся со своей воинской частью в городе Тойохара (ныне Южно-Сахалинск), столице бывшей префектуры Карафуто: «Японцы, которым во время войны было запрещено торговать, встретили сообщение о свободе торговли с большой радостью. Торговали всем: деревянными сандалиями, кимоно, палочками для еды, брикетами для отопления комнат, мелкими керамическими изделиями, картинами, японскими божками, бумажными фонариками, зонтами, веерами…»

А вот как вспоминал только что открытый рынок советский глава Южного Сахалина, начальник Гражданского управления Дмитрий Крюков: «Шум, крики, говор на японском и русском языках. Кто с разговорником в руках, кто всякими жестами объясняется. Но торг идёт. Много бродит любопытных, особенно хорошо одетых женщин. Надо сказать, женщины более общительны и приветливы. Немало среди них настоящих красавиц… Здесь не только торговля, но, видимо, и выбор невест».

1 мая 1946 г.

В тот день начальник Южного Сахалина не догадывался, что с японскими невестами и русскими женихами у новых властей ещё будет немало хлопот. Осенью 1945 года совместная жизнь японцев и русских только начиналась…

Без гейш, долгов и поклонов
Если русских людей, оказавшихся в 1945 году на юге Сахалина, удивлялаяпонская жизнь, то, в свою очередь, японцы немало удивлялись русским. Первое, что вызывало неподдельное изумление, — это возможность не кланяться начальству и то, что советский «губернатор» Дмитрий Крюков свободно передвигается по городам и деревням без всякой свиты. Удивляло японцев не отсутствие охраны, а сам факт, что наивысший начальник ходит, как простые смертные. Ранее любой губернатор префектуры Карафуто жил подобно небожителю, окружённый почти средневековыми церемониями.

Правда, сам Дмитрий Крюков в личном дневнике вскоре отметит и неожиданные последствия отмены обязательных поклонов и телесных наказаний:«Раньше их заставлял всё делать староста и бил за неповиновение, а когда они увидели, что русские не бьют, страх у них исчез, а это сказалось на общей дисциплине японского населения…»

Начальник Южно-Сахалинского областного управления по гражданским делам Д. Н. Крюков
(слева направо), его жена и первый заместитель А. О. Емельянов. Тоёхара, 1945 г.

Простой лейтенант Николай Козлов в своих мемуарах опишет и реакцию сахалинских японцев на закрытие публичных домов: «Я узнал, что в городе Тойохара есть семь домов любви. Наши власти стали приказом закрывать их. Хозяева заволновались, но сделать ничего не могли. С виду это были ничем не приметные дома, отличались разве что бумажными фонариками. В приёмной скульптурное изображение жабы, по стенам фотографии. Если девушка занята, фото повёрнуто внутрь. Эти дома в городе были закрыты без шума. Девушек трудоустроили. А вот с домом любви на шахте Каваками (Южно-Сахалинская) получилась осечка. После закрытия японские шахтёры объявили сидячую забастовку. Уголь в город перестал поступать. Пришлось ехать туда мэру города Егорову. Все его доводы на японцев не подействовали. Пришлось уступить…»

И всё же советские власти довольно активно и успешно интегрировали сахалинских японцев в жизнь СССР. Всего через пять месяцев после капитуляции Японской империи, 2 февраля 1946 года появилось постановление высших властей Советского Союза: «Образовать на территории Южного Сахалина и Курильских островов Южно-Сахалинскую область с центром в городе Тойохара с включением её в состав Хабаровского края РСФСР».

С 1 марта 1946 года в новой Южно-Сахалинской области официально вводилось советское трудовое законодательство. На японских и корейских рабочих и служащих новой области распространялись все льготы, предусмотренные для лиц, работающих в районах Крайнего Севера.

Работницы лесопильного завода Касивабара (Северо-Курильск), 1946 год

Несложно представить реакцию простых обитателей бывшей «префектуры Карафуто» - ранее их рабочий день длился 11−12 часов, женщины официально получали зарплату в два раза меньше, чем работники-мужчины тех же специальностей. Зарплаты корейцев на Южном Сахалине так же по прежним законам самурайской империи были на 10% меньше японских, рабочий день местных корейцев составлял 14−16 часов. Советская власть ввела для мужчин и женщин всех наций единые нормы оплаты труда, 8-часовой рабочий день и в два раза увеличила число выходных дней — их в месяц стало четыре, вместо прежних двух. Впервые было введено и сохранение выплаты части заработной платы на время болезни работника.

В том же феврале 1946 года на Южном Сахалине провели и местную денежную реформу. За десять суток изъяли всю прежнюю японскую валюту, обменяв её на рубли по курсу 5 иен за один советский рубль. Любопытно, что начальник «Гражданского управления» Дмитрий Крюков сумел сделать этот обмен очень выгодной финансовой операцией — но выгодной не для себя, а для всего населения южной части Сахалина. Сданными жителями миллионами купюр забили целый самолёт и отправили его в китайскую Маньчжурию, где иены всё ещё охотно принимались на рынках. В итоге отменённые на Сахалине деньги превратились в несколько десятков пароходов, гружёных большим количеством риса, сои и проса. «Это были запасы для японского населения на два года», — вспоминал позднее Крюков.

У денежной реформы оказалось ещё одно последствие, выгодное для большинства небогатых японцев Южного Сахалина — обменяв все иены на советские рубли, Дмитрий Крюков 1 апреля 1946 года подписал приказ «о прекращении взимания налогов и сборов на основе японского законодательства и о сложении всех недоимок». Отныне все существовавшие на юге острова японские банки становились частью Госбанка СССР, а сахалинским японцами прощались все прежние долги по налогам и кредитам.

Поклон товарищу Сталину
Все реформы на юге Сахалина не могли проводиться без одобрения высшей власти СССР и самого верховного правителя — Сталина. Поэтому в начале 1946 году Дмитрию Крюкову пришлось побывать в Кремле на «аудиенции» у хозяина страны. Именно этот почти монархический термин — «аудиенция» — употребляет Крюков, вспоминая в мемуарах встречу со Сталиным и заместителем председателя правительства Микояном. К сожалению полное описание их разговора не сохранилось — в этом месте из рукописи Крюкова вырваны две страницы. Уничтожил ли их сам автор, или кто-то иной — неизвестно…

До нас дошёл лишь маленький кусочек, описывающий завершение состоявшегося в Кремле разговора Крюкова со Сталиным о судьбах Южного Сахалина: «…начал мне опять задавать вопросы о том, какие у нас богатства. Я показал по карте, где нефтеносные и угольные районы, где идёт добыча леса, где находятся бумкомбинаты. Назвал предполагаемые запасы нефти, угля и леса. На вопрос, какой там климат, сказал: „Жить там можно“. Микоян вставил: „Он живёт там четырнадцать лет“. Микоян имел в виду мою работу на севере острова. Я продолжил: „Природа богаче, чем в Крыму, даже дикий виноград растёт, и очень много на склонах гор бамбука и стелющегося кедра. Климат на побережье влажный, а внутри острова континентальный. Выращивать там можно все сельхозкультуры средней полосы России“. Выслушав меня, Сталин сказал: „Ваша задача — быстрее наладить там всё хозяйство и хорошо принять переселенцев. Да, они уже подъезжают?“ Я ответил: „Уже несколько тысяч человек прибыло“. Сталин: „Где вы их размещаете?“ Я сказал: „С согласия японцев, подселяем на свободную площадь“. Сталин взглянул на Микояна, но ничего не сказал. Затем произнёс: „Если где заскрипит, обращайтесь к товарищу Микояну. К японцам относитесь лояльнее, — и, помолчав, добавил: — Возможно, будем дружить с ними“».
Для Дмитрия Крюкова это была первая и последняя личная встреча с вождём СССР. Естественно он волновался, и прощаясь со Сталиным, вдруг, сделал то чего и сам не мог ожидать…

Заседание Сахалинского Обкома, в центре за столом — Дмитрий Крюков

На Южном Сахалине глава «Гражданского управления» активно боролся с традиционными японскими поклонами — советские люди считали их пережитком средневековья. Но за время, проведённое на японской части острова, Крюков так привык, что подданные токийского императора постоянно кланяются высокому начальству, что от волнения, выходя из кремлёвского кабинета, сам вдруг инстинктивно, подобно японцу, поклонился верховному вождю СССР. Сегодня мы можем только гадать, как воспринял этот неожиданный ритуал «товарищ Сталин».

«Только в приёмной, — вспоминает Крюков, — я почувствовал, что от волнения весь вспотел и ничего не заметил в его кабинете, кроме стола. Бывает же!» Из Кремля начальника Южного Сахалина провожал один из личных охранников советского вождя. «Дорогой в машине он сказал, чтобы о вызове к Сталину я не распространялся. И я понял, что надо молчать. И молчал около тридцати лет», — запишет на излёте жизни Дмитрий Николаевич Крюков.

«Пригласил нас чай пить и угостил даже русской водкой…»
Как тщательно подсчитала новая власть, на 1 июля 1946 года южную половину Сахалина населяли 275 449 японцев, 23 498 корейцев, 406 айнов, 288 орочонов, 96 русских «старопоселенцев» (так назвали тех, кто постоянно жил здесь ещё при японском владычестве), 81 эвенк, 27 китайцев и 24 нивха. С весны того года в новую «Южно-Сахалинскую область РСФСР» стали переселяться советские граждане с материка.

Объявление на занятом советскими солдатами доме в Тойохаре, 1946 год

До конца 1946 года на Южный Сахалин переселились почти четыре тысячи семей из России и других республик Советского Союза. Как вспоминал Дмитрий Крюков: «Простой японский народ почти два года жил под одной крышей с прибывающими русскими переселенцами. Помню случай: в Хонто (ныне город Невельск ) зашёл с переводчиком к японцу, в доме которого жила семья нашего командира, спросил: „Не обижают ли вас жильцы?“ Жена хозяина ответила: „У них дети, и у нас дети. Его жена Отся (видимо, Оля) приносит сахар или конфеты. Отся помогает, а в праздник приглашает нас к себе в комнату пить чай, а дети играют вместе“. Таких фактов были тысячи…»

А вот что рассказывал об отношения с русскими простой рабочий завода агар-агара из посёлка Томари в письме к родным в Японию: «Ко мне поселился один офицер с женой и мальчиком. Мы очень его боялись. Сами знаете, наши офицеры с нами не разговаривали и даже не подходили. Им пинок дать тебе под зад ничего не стоило. А сколько раз они нас оскорбляли бранью. Всё терпели. Думали, какое же несчастье Бог послал на нас, ведь русский офицер ещё злее наших. Что же будет? Не поверите! Мы в этом советском офицере обрели хорошего друга. Мы нашим детям строго запретили заходить к ним в комнату и подходить к мальчику. Раз я работаю на дворе, и возле меня моя дочка играет. Офицер подошёл ко мне и помог, а потом взял мою дочку на руки, унёс в свою комнату и дал ей печенья и конфет, вывел её со своим мальчиком и говорит: вот и играйте здесь вместе, и принёс им игрушки; обращается ко мне: а вы, папаша, что же никогда не заходите ко мне? Заходите, вы же наш хозяин. Я? Какой я хозяин, разве можно нам и ребятам заходить к вам? Он засмеялся и в воскресенье пригласил нас чай пить, и угостил даже русской водкой…"

Спустя десятилетия Николай Козлов так вспоминал об отношениях, сложившихся между русскими и японскими семьями: «Недалеко от нас поселилась семья Сергея Суспицина. Жена, две дочери. А в другом — мой фронтовой друг Павел Габисов с женой Таисией Николаевной и сыновьями. Тогда мы все сдружились. Любили посидеть у Туко и поговорить с ней. Вместе с японскими семьями, у которых мы жили, ходили в кино, в парк, фотографировались на память…»

Портрет русской и японской семей, живших в одном доме

Действительно, в кинотеатрах Южного Сахалина в первые годы после войны для японских и русских зрителей показывали вперемешку советские и прежние японские фильмы. Причём советские кинокартины шли без перевода — для местных японцев краткое содержание каждого нового фильма из СССР заранее печаталось в газете «Син синмэй». Эту газету, название которой переводится с японского как «Новая жизнь», осенью 1945 года стали издавать в городе Тойохара (Южно-Сахалинске).

Главную японскую газету СССР редактировали Муто Тацухико и Ямаути Мансиро, два бывших сотрудника «Карафуто смибун» — «Карафутского вестника», официального издания императорской префектуры, существовавшего до августа 1945 года. Газета «Новая жизнь» выходила раз в два дня тиражом в 30 тысяч экземпляров и быстро стала для местных японцев главным источником новостей и сведений о действительно новой жизни в составе другой страны. Японские журналисты быстро перестроились, сознательно копируя советские газеты — на страницах «Син синмэй», например, регулярно печатали фотопортреты японских передовиков производства, лучших учителей и врачей.

«Он учит её русскому, а она его японскому языку…»
Изучение документов и материалов о том времени вызывает удивление — настолько быстро японцы встраивались в жизнь сталинского СССР. Уже 1 мая 1946 года бывшие подданные императора массовыми демонстрациями под портретами Ленина и Сталина отмечали советский праздник. Причём японцы не только были массовкой, несущей лозунги на двух языках, но и активно выступали с трибун.

Первомайская демонстрация в Тойохаре, 1946 год

Не меньшее удивление вызывает судьба буддийских и синтоистских храмов Южного Сахалина в первые послевоенные годы. Активно интегрируя местных японцев в жизнь СССР, новые советские власти не пренебрегли и религиозным фактором. Начальник «Гражданского управления Южного Сахалина» Дмитрий Крюков описал в мемуарах, как вместе со своим заместителем Александром Емельяновым они впервые посетили крупнейший храм бывшей «Префектуры Карафуто», брошенный священниками, испугавшимися прихода новой власти.
В итоге получилась парадоксальная ситуация, когда настоятели буддийских и синтоистских храмов стали получать зарплату от государства, в котором господствовала атеистическая идеология. Впрочем, на Южном Сахалине советским властям пришлось в те годы столкнуться и с вопросом, даже более деликатным, чем религиозные верования — личными отношениями мужчин и женщин разных национальностей и рас.

Естественно, что совместное проживание бок о бок нередко приводило людей к русско-японским романам. Но в то время сталинское правительство СССР запретило браки с иностранными гражданами — сделано это было из-за катастрофических потерь мужского населения в ходе страшной мировой войны и наличия миллионов мужчин, молодых и неженатых, в армии за пределами страны. Хотя Южный Сахалин и был официально объявлен частью Советского Союза, но статус местных японцев оставался в первые годы неясным и неопределённым — числясь «свободными гражданами» и живя по советским законам, официального гражданства СССР они не имели. Поэтому новые власти Южного Сахалина русско-японские браки не регистрировали, а для военных близкие отношения с японскими женщинами были прямо запрещены.

Советские офицеры с мирными жителями города Сикука (Поронайск), 1945 год

Всё это породило немало личных драм. Даже мемуары «начальника Гражданского управления» Крюкова, изложенные весьма сухим и далёким от литературных красот языком, спустя десятилетия передают весь накал страстей.
«Как мы ни запрещали солдатам и офицерам, да и гражданскому населению, вступать в интимные связи с японскими девушками, всё же сила любви сильнее приказа, — вспоминал Крюков.

«Теперь я работаю восемь часов, а не двенадцать…»
К 1947 году на Южном Сахалине уже вполне функционировал социализм по-японски. Все крупнейшие предприятия были объединены в государственные тресты: например, активно работали «Сахалинуголь» и «Сахалинлесдрев», поставлявшие свою продукцию на материк. Для сильно пострадавшей в годы войны рыболовецкой промышленности Южного Сахалина и Курил привезли трофейное оборудование из Германии. Работали и 24 японских колхоза, возникло даже 5 пионерских лагерей для японских школьников. В столице Южно-Сахалинской области в январе 1947 года был открыт Драматический театр — при полном аншлаге японские артисты демонстрировали спектакль по советской пьесе «Любовь Яровая», действие которой происходит в Крыму в годы гражданской войны…

На рыбном комбинате в Невельске бок о бок работали русские и японки. 1947 год

Социалистические и коммунистические идеи тогда, действительно, оказались популярны в японском народе. И не только на юге Сахалина, где их диктовала новая власть, но и в самой Японии. Достаточно упомянуть, что к лету 1945 года в «Стране восходящего солнца» насчитывалось всего два десятка членов местной компартии, все они сидели в тюрьмах за свои убеждения — но не прошло и трёх лет после капитуляции Японии и легализации местной компартии, как она насчитывала уже 200 тысяч членов и на выборах выиграла десятую часть депутатских мест в японском парламенте.

Популярности социалистических идей среди японцев во многом способствовал именно пример Южного Сахалина. Военные власти США, оккупировавшие тогда Японские острова, первые годы мало заботились о местной экономике — в стране свирепствовали послевоенная разруха, голод, массовая безработица и гиперинфляция. Иена обесценилась в 53 раза. На этом фоне Южный Сахалин выглядел островком спокойствия и относительного благополучия.

Японка в советском магазине (ранее на Сахалине не было базаров и магазинов), 1946 год

В итоге спустя год по окончании мировой войны японцы побежали на советскую территорию, к своим сахалинским друзьям и родичам. Только за октябрь 1946 года советские пограничники задержали 253 японца, пытавшихся попасть с Хоккайдо на Южный Сахалин.
Как вспоминал Дмитрий Крюков: «За ноябрь, при неполной проверке, в Тойохару прибыло из Японии более пятисот человек. Жившая недалеко от нас женщина-врач привезла мужа, тоже врача, и двух детей, израсходовав на это две тысячи иен. Как-то ко мне явился на приём один японский мэр и стал просить разрешения съездить на Хоккайдо, заверяя, что привезёт оттуда к весне до тысячи рыбаков и 9 рыбацких судов. Я спросил: „Почему так точно?“ Он ответил, что может и больше, но об этих уже договорился через верных людей и имеет от них письма. Он так искренне просил, что я сказал ему: „К сожалению, вашу просьбу удовлетворить не могу. В Японии хозяева американцы…“»

Советские власти усилили погранохрану и перехватили массу писем, в которых сахалинские японцы звали к себе друзей и родных. Начальник цеха бумажной фабрики в Сисука (ныне город Поронайск) Аракава Нобори писал брату: «Я продолжаю работать начальником цеха, при выполнении плана получаю надбавку до 50 процентов в месяц. Мне вполне хватает прокормить жену и моих детей. Они живы, здоровы, живут благополучно. Дети учатся в школе. Нас регулярно снабжают продовольствием и топливом. В случае болезни за пропущенные дни выплачивается зарплата». Рабочий бумажной фабрики в Отиай (ныне город Долинск) Мидзуками Масао писал родным на японские острова: «То, что рассказывали нам о русских, и то, в чём я убедился, живя с ними, отличается, как небо от земли. Русские добросердечные люди. Теперь я работаю восемь часов, а не двенадцать, а зарабатываю больше. Думал, что здесь после войны нам плохо будет, а стало лучше…»

«У меня большое желание остаться жить с вами…»
Вероятно, когда в январе 1946 года Сталин на встрече с руководителем Южного Сахалина говорил о «дружбе» с японцами («Относитесь лояльнее — возможно, будем дружить с ними…»), в Кремле рассматривали возможность сохранения японского анклава на острове. Но в течение того же года, по мере нарастания «холодной войны» между СССР и США, высшее руководство Советского Союза приняло решение не экспериментировать с новой национальной автономией на дальневосточных границах.

Одновременно, за депортацию всех подданных Страны восходящего солнца обратно в Японию выступали и власти США, контролировавшие тогда метрополию бывшей самурайской империи. Американские оккупационные власти были обеспокоены распространением коммунистических идей среди японцев и не желали видеть под боком успешный пример «японского социализма» на соседнем Сахалине. Поэтому уже в конце 1946 года власти США и СССР быстро договорились о депортации сахалинских японцев на родину — даже разгоравшаяся «холодная война» не помешала бывшим союзникам достичь согласия в этом деле.

Советские власти согласились выслать японское население, а американские предоставляли корабли для их перевозки с Сахалина на Хоккайдо. Так большая геополитика вновь круто изменила судьбу сахалинских японцев, уже вполне прижившихся при сталинском социализме.

2 января 1947 года Указом Президиума Верховного Совета СССР «японская» Южно-Сахалинская область объединялась с Сахалинской областью (давно существовавшей на севере острова). При этом столица новой объединённой области переносилась в Южно-Сахалинск, бывший японский город Тойохара. На остров приезжали тысячи переселенцев из России и других республик СССР. Японскому населению приказали готовиться к репатриации на историческую родину.
Для японцев места здесь больше не оставалось, их ждала оккупированная американцами историческая родина. «Я ожидал, что посыплются массовые просьбы о внеочередном выезде в Японию, — вспоминал спустя десятилетия Дмитрий Крюков. — Однако заявлений почти не было. Вернее, были, но иного характера. Сотни японцев, особенно крестьяне, просили принять их в советское подданство целыми сёлами. Многие приходили ко мне с такими просьбами. Но я знал: никто из них не будет принят, хотя советовал направлять ходатайство в Министерство иностранных дел…»

Японские репатрианты

Японцы не хотели покидать наконец-то наладившееся относительное благополучие и боялись возвращаться на родные острова, где тогда свирепствовала послевоенная разруха, инфляция и безработица.
Многих привлекали условия сталинского социализма по сравнению с почти средневековыми нравами прежней Японии. Оставшаяся после войны одна с двумя детьми японка по имени Кудо принесла русскому начальству заявление: «В Японии с давних пор женщина не имеет прав, а здесь я получаю зарплату наравне с мужчинами, и у меня большое желание остаться жить с вами…»

Но большая политика была неумолима. Массовая репатриация началась весной 1947 года и уже к 1 августа Сахалин принудительно покинули 124 308 человек — почти половина местных японцев. Всем уезжающим разрешалось брать с собой до 100 кг личных вещей и до 1000 рублей.
Депортация японцев с Сахалина на родину продолжалась. Показательно, что местные советские власти не раз обращались к высшему руководству страны с просьбами приостановить или замедлить выселение — в сельском хозяйстве и промышленности Сахалина нужны были рабочие руки, а дисциплинированные и неприхотливые японцы работали хорошо. В итоге, несмотря на то, что к 1949 году депортировали 272 335 человек, на Сахалине, по подсчётам органов госбезопасности, осталось 2682 японца, так или иначе сумевших получить советское гражданство. Они и их потомки покинут остров только при Брежневе.

ИСТОЧНИК

@темы: 20 век: Россия и вокруг нее